Донская Либерия - Николай Алексеевич Задонский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Было людно, но не шумно.
Бандурист Остап, высокий, худой старик, с вздутыми толстыми жилами на длинной желтой шее, вытер рукавом свитки вспотевший лоб, облизнул сухие губы и, полузакрыв глаза, вновь тронул струны своей бандуры:
Хочь у нашего Семена Палия и не велике вийско, Тилько одна сотня, да и та голая, Без сорочек и штанив, тилько з очкурами. А буде та сотня голая, Буде та сотня бесштанная, Буде панскую тысячу убраную, Аксамитом крытую, Шовками пошитую, — Буде мов череду гнаты, у пень рубаты, Буде великим панам великпй страх задаваты…Старик кончил свою песню, молча и жадно потянулся к подвинутому кем-то жбану с квасом.
Необычная тишина стояла среди запорожцев — недаром любили они старого Остапа, мог он тронуть их души правдивыми и задушевными словами.
Кошевой крутил ус, задумчиво глядел в сторону.
Потом перевел взгляд на Остапа и почти шепотом, словно боясь нарушить тишину, сказал:
— Добре спиваешь, Остап. Чую правду в писнях твоих. Добрый казак Семен Палий… Дуже добрый…
— У него и жинка добрая, — неожиданно громко вставил Петро Колодуб, стоявший вместе с Лунькой Хохлачом в толпе молодят.
Раздался дружный хохот.
— Он ее доброту знает!..
— Ай да Петро! Ловок, бисов сын!
— Смотри, батько Палий узнает — чуб выдерет…
Петро опешил, от досады закусил губы. Потом сжал кулак и так толкнул в бок скалившего зубы молодого казака Гульку, что тот на сажень отлетел в сторону.
— Да ты что, дурень? Драться? — поднявшись и вздернув спадавшие шаровары, закричал казак, наступая на Петра.
— Эй, хлопцы! Негоже! Наперед поведайте, за що бой чинить будете! — вмешался кошевой.
— За издевку, батько, за то, чтоб не повадно было над добрыми людьми изгиляться, — звонко ответил Петро.
— А кого добрыми разумиешь, братику?
— Всех, кто с батькой Палием панов бьет, кто за волю казацкую…
— Це добре! Я думал, за жинку какую, избави бог, казацкая кровь прольется, — сказал, поднимаясь с ковра, кошевой.
— И за жинку, батько, ежели жинка та троих таких стоит, — ткнул Петро пальцем в Гульку.
Тот обиды не выдержал, бросился на Петра, но кошевой опять остановил драчунов, нахмурился:
— А где ты таку жинку видел, чтобы супротив троих казаков стояла? Мабудь, брешешь?
— Нет, батько, правду кажу, — смело глядя в глаза кошевому, ответил Петро. — Сам в Фастове был, когда паны Семена Палия схватили и под стражей в тюрьму свезли… А наутро пришли в Фастов люди чиновные и ксендзы, начали церковь православную поганить, наших мучить. Только даром издевка эта им не прошла. Стали ксендзы по единому пропадать неведомо куда. Собрали паны казаков, и ну пытать: кто их ксендзов и куда девает? Казаки не ведают. Согнали их в острог, а ночью самый главный ксендз сгинул… Дивуются паны, и казаки дивуются… А тут скоро батько Палий из тюрьмы убежал, в Фастове объявился и всех мучителей наших сразу перевел…
— То мы слыхали. Про жинку кажи, — перебил кошевой.
— А кто ксендзов допреж Палия хватал?
— Зараз узнаете… Я среди тех казаков был, что в остроге сидели. Как освободил нас батько Палий, — продолжал Петро, — сами мы во двор его собрались, про ксендзов начали пытать… А он этак усмехнулся, пошел в хоромы и за руку жинку свою вывел. «Вот, — говорит, — кто меня самого из плена высвободил, кто без меня двенадцать ксендзов тайно перебил, кто мне во всем правая рука»… Ну, жинка из себя не дюже тельная, а на лицо пригожая… Был я после в стычке с ляхами, видел, как Палииха рубает, дай бог всякому доброму казаку…
— Ай да Палииха! — восторженно крикнул кто-то.
— За такую жинку биться можно!
— А мабуть, трошки сбрехав? А? — все еще не доверяя, переспросил кошевой.
— Нет, панове, правда сущая, — вмешался в разговор старик бандурист. — Меня тоже господь привел не однажды у Семена Филипповича гостевать, — и он, и жинка его за простой народ крови не щадят{40}…
— Наш гетман супротив батьки Палия, як дерьмо супротив каши, — вставил известный всем, старый хромой сечевик Панько.
— От пана Мазепы добра не ждать, — не стерпев, крикнул Лунька. — Уж и ныне шляхтой себя окружил, а казаков перевести хочет…
Зашумели казаки. Разом вспомнили десятки обид, причиненных гетманом, вспомнили, кстати, как тяжело давят народ аренды, введенные ненавистным Мазепой, как жестоко налегает его рука на вольнолюбивое товариство.
А тут, где-то совсем недалеко, живет настоящий казацкий батько, противник всех панов, смелый, счастливый в битвах, ласковый до народа Семен Палий.
Забурлила казацкая кровь. Заколыхалась громада.
— А кто его, Мазепу, в гетманы выбирал?! — кричали казаки.
— Он всех казаков панам продаст, вражий сын!
— Мазепа одних панов любит, нас не жалует!
— Палия на гетманство посадить…
— Палий ведает, як украинских панов к рукам
