Лето волонтёра - Сергей Лукьяненко

class="p1">В следующий миг земля под ногами будто провалилась. По нам хлестнули ветви, осыпая листья и древесный сор на могилу поэта Тарковского. Мир уходил вниз… нет, это мы взмывали в небо. Быстро, тучи мы пронзили через мгновение, вырвались в ослепительный солнечный свет, пробили еще какие-то облачка, легкие и воздушные. Вокруг ревел яростный воздушный поток, но у нас даже волосы на голове не шевельнулись. Мы поднимались все выше и выше, Андрей одной рукой судорожно вцепился мне в локоть, другой, с зажатым в ней галстуком, ловко выхватил полную стеклянную фляжку (склад у него, что ли, в пиджаке?), вцепившись зубами в пробку, открутил ее, глотнул. Спрятал обратно. И твердым голосом сказал:

– Простите, с детства боюсь упасть…

Небо вокруг потемнело, как бывает, если летишь в самолете на большой высоте. Мы продолжали подниматься.

– Это не я делаю, – пояснил я. Пошевелил ногами. Они свободно двигались в воздухе, но стоило остановиться – как будто находили опору.

– Я все понял, я верю, верю. – Андрей бросил взгляд вверх, поежился. – Очень… убедительно. А мы не задохнемся?

– Уже бы задохнулись, – глядя, как горизонт начинает закругляться, ответил я. – Мы в стратосфере.

– И куда он нас… тащит?

– Он меня к вам перенес, – сказал я. – Понимаете? Значит, хочет, чтобы вы что-то сказали. Как-то помогли!

– Помочь победить другого Высшего? – Андрей захихикал. Кажется, алкоголь все-таки пересилил даже его подготовленный организм. – Я не Высший! Я не порождал такие смыслы и не встречал их! Я был частью Прежнего, который когда-нибудь может стать частью другого Высшего, но я лишь капля в дожде! И я давно высох, я отказался, ушел, струсил… побрезговал. Я параноик и алкоголик, у меня даже диагнозы есть! Что я могу сказать сверхразуму?

– Вы должны что-то сказать мне!

– Что? – Андрей снова засмеялся. – Ты хороший, умный, ответственный мальчик, который старается все делать правильно. Тебе приходится туго, а ты заботишься о других. Ты даже породил какой-то великий смысл, который сможет изменить мир!

– Но я не понимаю, какой!

– Вот! – выкрикнул Андрей. – Тогда понятно, почему он с тобой не говорит! Ты не осознал себя до конца. Ты не понимаешь, что в себе несешь!

– Но он-то знает!

– Высший не может сказать, это будет парадокс, понимаешь?

Мы были уже в космосе. Нет, до Лунного кольца еще далеко, наверное, на этой высоте летают старые мертвые спутники. Но вокруг уже развернулась черная бездна космоса, звезды, а под ногами – бело-голубой шар.

Ладно, не шар, не настолько высоко мы взлетели. Полушарие.

И, кажется, мы остановились. Застыли в воздушном пузыре над планетой.

– Это роды! – воскликнул Андрей. – Твой Высший ворочается, стучится, у тебя схватки и потуги, ты пытаешься осознать, что именно ты понял. Головка у этого ребенка слишком большая, тебе…

– Андрей, хватит гинекологии!

– Хорошо, хорошо! Но ты должен разобраться в себе, должен понять смысл своего Высшего! Тогда он заговорит, тогда ты сможешь с ним общаться, понимаешь?

– Но я не хочу убивать Высшего Миланы!

– Может, и не придется? – без особой уверенности отозвался Андрей. – Но надо понять! Я только не знаю, чем могу помочь? Я всего лишь читаю стихи!

– Так читайте!

Наверное, это был самый странный поэтический вечер во всей человеческой истории.

– У меня все из головы вылетело… – жалобно сказал Андрей. – Максим, тебе не кажется, что становится жарко?

Я кивнул. Да, становилось.

– У нас не очень много времени, Андрей. Прочтите хоть что-нибудь. Хоть Агнию Барто!

Глава пятая

Вот представьте: вы немолодой человек, который обнаружил, что некоторые из его предков до сих пор живы, существуя в ином измерении как множественная личность со сверхсилами и неведомыми людям целями.

Ну и вас они в себя включили в качестве великой милости, а потом даже выпустили, когда вы взвыли от такого подарка, оставив то ли случайно, то ли намеренно память, голоса в голове и железное здоровье. Здоровьем вы пользуетесь вовсю, много лет пребывая в постоянном состоянии опьянения, а голоса заглушаете, шатаясь по Москве и читая наизусть стихи памятникам поэтов.

Вы немножко помните, каково на самом деле мироздание, и от этой памяти вам хочется напиться до полусмерти – вы знаете, что среди людей живут монстры и полубоги, а иногда и настоящие боги (хоть и с маленькой буквы) способны возникнуть. Доктора участливо выслушивают вас, ставят диагноз, с которым вы не спорите, и выписывают таблетки, которые вы не пьете. Вас устраивает такое существование.

Но вот один из таких настоящих богов, пусть даже новорожденный и странный, хватает вас и возносит над Землей в космос. И требует почитать стихи.

Агнию Барто.

Пожалуй, тут и здоровый человек с ума сойдет.

– Барто? – воскликнул Андрей. – Агнию Львовну? Про резиновую Зину или про зайку под дождем – устроит?

Взгляд у него стал каким-то совсем несчастным. Может, он не любит детских стихов?

– Да не знаю! – ответил я. – Пушкина! Маршака! Этого… Рабиндраната Тагора!

– Зачем? – переходя на взвизг, спросил Андрей. Задергался, словно пытался в воздухе отбежать от меня. – Кстати, ты любишь Тхакура?

– Не люблю! Не знаю, откуда имя выскочило! Но каждый раз, когда вы мне читаете стихи, я словно что-то новое понимаю.

Андрей вскинул руку и замахал ею, призывая меня остановиться. Наморщил лоб. Пробормотал, будто вспоминая:

– О, всеединство разума, духа и бренной плоти! Тайна жизни, которая в вечном круговороте…[13]

Он уставился на меня. Чтение стихов явно приводило его в чувство. Потом медленно покачал головой:

– Нет, нет, дорогой мой друг! Тебе уже не помогут чужие стихи. Может быть, они были важны раньше, пока искал дорогу… но теперь ты должен осознать себя сам. Понимаешь?

С неожиданной силой он схватил меня за плечи, выронив при этом свой разноцветный галстук, и тот стремительно унесся вниз.

– Ничего я больше не могу тебе сказать, ничего не могу дать, я сломаю твой смысл, понимаешь? – выкрикнул он. Его глаза сверкнули, и я вдруг растерянно осознал, что этот смешной нелепый человечек был взят Прежним в свою личность вовсе не по родственным связям – плевать Прежним на отцов и детей, и не смеху ради – плоховато у них с чувством юмора. Каким бы мирным литературоведом он ни был в прошлой жизни, но человеком был очень неоднозначным. – Ты не должен был вообще ввязываться во все это, но раз уж влез, то сам исправляй! Только ты сможешь!

Словно для убедительности он еще несколько раз потряс меня. Так, что у меня что-то в шее хрустнуло, у обычного человека точно бы позвонок сломался. А потом, отпустив, растерянно посмотрел на свои