Лето волонтёра - Сергей Лукьяненко

– Тут был Продавец.

Не вопрос, утверждение.

– Верно. Тот самый, который то потухнет, то погаснет. Опять напустил тумана. Но сказал, что я породил смысл и стал основой Высшего. Так кто ты?

Милана глянула на меня и слабо улыбнулась.

– «Больше, чем я» – потому что думаю я сама и говорю с тобой сама. Но Высшего чувствую. Он где-то в глубине меня, выжидает и не вмешивается. Просит извинить за свою резкую реакцию.

У меня появилась слабая надежда, что договориться все-таки возможно.

– Скажи Высшему, что я очень сожалею. Я этого не хотел.

Милана кивнула.

– Высший слышит. Он тоже не хотел тебя испугать. Мы не будем сейчас драться.

Мы оба как-то чуть-чуть расслабились. Будто вели сложные переговоры, в которых Милана была только переводчиком. А мы оставались рядом.

– Где Дарина? – спросил я.

– Мы… Высший попросил ее не приходить. Она в Гнезде. В своем. Мы Наську встретили, они вместе.

Я кивнул. Мне было одновременно и радостно, что девчонки в безопасности, что Высший не имеет к ним претензий, и больно.

– У твоего Высшего есть какие-то предложения? – спросила Милана, помолчав.

– Он со мной вообще не разговаривает! – Я покрутил по столу чашку, в которой стыл чай. – Может, он все-таки не мой? Чужой? Инсековский?

Милана покачала головой.

– А у твоего есть план, как нам разобраться в ситуации?

В глазах у Миланы появились слезы.

– Он говорит… говорит, что выхода нет. Либо он будет развиваться, либо твой Высший.

– Если мы уйдем? – спросил я. – Прости. Если уйдем с Дариной? Или я один? Куда-нибудь в другой мир. В изгнание. Отпустишь, не обидишься?

Я попытался улыбнуться.

– Мой Высший как раз специалист по компромиссам и сотрудничеству, – сказала Милана. – Он потому и расстроен, Максим. Его такой вариант устроит, твоего Высшего – никогда. Ведь если ты уйдешь, то это его смерть. Он не разовьется, перестанет существовать. Ты согласишься, а он – нет. Ты его основа…

– Я не основа! – выкрикнул я. – Меня зовут Максим Воронцов! Три месяца назад я всего лишь захотел помочь Дарине! Не просил делать меня героем, не собирался придумывать какой-то смысл… да я и сам не знаю, что придумал! Я хочу жить нормальной жизнью!

Милана закрыла глаза. Посидела так несколько мгновений.

Потом посмотрела на меня вновь.

– Предлагай. Поговори со своим Высшим. Пусть подключается. Если он сумеет найти компромисс, мой Высший согласится.

– А если нет?

Милана молчала.

– Ненавижу их всех! – сказал я искренне. – Как было просто и хорошо раньше: Инсеки, Продавцы, Измененные…

– Мой Высший дает тебе ровно сутки. И предлагает затем встретиться где-нибудь в безлюдном месте. Максимально безлюдном. На тот случай, если ты не придумаешь выхода.

– Понятно, – кивнул я.

Милана поднялась.

– Все, мне надо уходить. Встретимся через сутки, Максим.

– Как сообщить, где буду?

– Высший тебя найдет. – Она слабо улыбнулась. – Придумай что-нибудь, а?

Нетронутый чай так и остался на столе.

…По крайней мере, у меня впереди были целые сутки.

День, ночь и утро лета.

Целая вечность, если подойти с умом.

Я так и вышел из дома в плаще. Хотя московская погода нынче так переменчива, что дневной зной мог быстро смениться грозой. Отсутствие Луны виновато.

Посмотрев в небо, на Лунное кольцо, я подумал, что любой Высший способен слепить наш несчастный спутник обратно. Наверное, и я могу. Вот только то, что во мне, – молчит, пробуждаясь лишь для странных нелогичных поступков.

Ну зачем я пытался выбросить из нашего мира Высшего вместе с Миланой и Дариной? И с самим собой, уж если на то пошло?

Я брел куда-то в сторону Арбата, но не по Никитскому или Мерзляковскому переулкам, что имело бы хоть какой-то смысл, а через дворы, забирая в сторону Садового, ныряя в те неприметные калитки и проходы, что знают лишь местные.

И бормотал, разговаривая сам с собой, точнее – с тем, кто из меня когда-то вырастет:

– Ну чего ты хочешь? Что ты затеял? Я не стану драться с Миланой, когда в ней Высший. И ты проиграешь. Меня убьют, и ты умрешь. Ясно? Ну хоть поговори со мной, чужой Высший не брезговал!

Но он, разумеется, молчал.

– Я тебя буду звать Супермакс, – продолжал я. – Знаешь, почему? Это смешно звучит. Стыдно быть Супермаксом. Это имя для пса-супергероя.

Никакого ответа. Но я не сдавался. И когда вышел к памятнику писателю Бунину на Поварской, остановился и очень внимательно огляделся.

А может, я не зря так иду?

Может быть, мой молчаливый Супермакс меня ведет… привел сюда?

Надеяться на то, что поэтический бомж Андрей, в нашей реальности вырвавшийся из личности Прежнего, окажется именно здесь, не стоило. Он ведь ходит между памятниками поэтам, а Бунин писатель. Я точно знаю, я читал сборник его рассказов «Темные аллеи», когда учился в седьмом классе.

Может, он и стихи писал?

В старину все писатели не только прозу сочиняли, но и стихи. Наверное, подразумевалось, что если умеешь складывать слова, то уж рифму как-нибудь к ним прикрутишь. Ну или это у них считалось чем-то обязательным, как для любого музыканта – немного наигрывать на пианино.

Но бомжа Андрея тут не было.

Однако я заподозрил, что и впрямь иду не куда глаза глядят, а с какой-то целью. Чуть дальше по Борисоглебскому должен быть еще какой-то памятник, то ли Ахматовой, то ли Цветаевой, я их вечно путаю.

Я ускорил шаг и через пару минут оказался возле памятника женщине, которая сидела в задумчивости, склонив голову на руки.

Точно, Цветаева. Напротив, оказывается, был ее дом-музей. Даже как-то неудобно, что всю жизнь рядом прожил, а не запомнил.

Но Андрея тут тоже не оказалось. Стояли две некрасивые тощие девушки, взявшиеся за руки, у гранитного подножья памятника лежал букетик красных роз.

Я подождал немного, но девушки явно не собирались куда-то двигаться. Пришлось их побеспокоить.

– Привет, – сказал я. – Вы тут не видели странного человека? Немолодой, одет, скорее всего, как попало. Может, даже на бомжа похож.

Одна из девушек посмотрела на меня и фыркнула:

– Не видели. Зря пикапишь.

– Да я не… – Махнув рукой, я отошел в сторону. Наверное, это были какие-то фанатичные поклонницы поэтессы, а я их отвлек. Пикапить… было бы кого…

И все-таки я же не зря сюда шел. И не зря, наверное, еще в квартире подумал о единственном человеке, который, хоть и безумен, но может что-то разумное посоветовать.

– Не хочешь говорить, так и не надо, – пробормотал я, чувствуя, что девицы косятся на