Все темные создания (ЛП) - Гальего Паула

— Что ты хочешь, чтобы я сделал? — спрашивает он. Его хриплый голос отзывается эхом в каждом уголке моего тела. — Ты хочешь, чтобы я тебя поцеловал?

Да.

Нет.

Мучительный стон срывается с моих губ, не дождавшись моего разрешения.

— Понял, — отвечает он.

Я почти вижу его улыбку, когда он вновь погружается в мою шею, и его рука сжимает мою грудь. Пальцы мягко впиваются в мою кожу, а я прижимаюсь к нему.

Всё происходит с головокружительной скоростью. Кириан воспринимает это как приглашение и между поцелуями продолжает спускаться медленно, его губы и пальцы скользят по моему телу.

Он обхватывает меня одной рукой. Другая рука покидает мою грудь и опускается ниже вместе с его губами. Его зубы оттягивают кружево моего бюстгальтера, и мгновение спустя я чувствую его язык через ткань.

Я кусаю губы и сдерживаю проклятие. Открываю глаза и вижу Кириана, склонившегося передо мной, его руки на моём теле, а его губы продолжают сводить меня с ума.

Его пальцы касаются моей бедра. Они скользят по тонкой ткани с намеренной медлительностью, и я тону в ощущениях: губы, кожа, его присутствие заполняют всё пространство вокруг меня, пока что-то не привлекает всё моё внимание.

Я выдыхаю, когда его пальцы прокладывают путь под моё нижнее белье, и я чувствую, как его ласки постепенно заставляют меня терять рассудок.

Я не замечаю, что он перестал целовать мою грудь, пока не слышу его голос — глубокий и хриплый, когда он пристально смотрит на меня.

— Теперь ты уже хочешь, чтобы я поцеловал тебя?

Его губы так близки, и я настолько потеряна в себе, что почти не осознаю, что делаю.

Это я целую его.

Мои руки тянутся к его затылку, запутываются в его волосах и притягивают его к себе в жадном, слегка агрессивном поцелуе, который заставляет его тихо, с хрипом, удивленно застонать.

Я кусаю его губы в порыве, полностью потерянная в этом прыжке в бездну, из которой, кажется, нет возврата, и снова слышу его стон. Я чувствую его на своих губах, в горле и в центре своего тела, которое жаждет его, хочет его ближе, ещё ближе.

Его пальцы перестают касаться меня, как раньше, потому что его тоже захватывает та же жажда. Он обнимает меня крепче, ищет меня в жадных, беспорядочных прикосновениях, пока не хватает меня за бёдра и не поднимает на комод, снова прижимаясь ко мне, между моих ног.

Я чувствую его руки на своих бёдрах, его губы, пьющие поцелуй, который теперь я украла у него, и вдруг обнаруживаю, как мои пальцы исследуют его грудь, проводят по сильным линиям его живота, спускаясь к его полурасстёгнутым брюкам. Под моими пальцами я чувствую, насколько сильно он меня жаждет, и в ответ на это из его горла вырывается хриплый стон.

Мне нужно больше его. Намного больше.

То, как он на меня смотрит, как он тоже меня жаждет, зажигает во мне нечто, что будет сложно погасить, но, тем не менее, именно этот огонь приносит проблеск осознания, и я понимаю то, что никогда не должна была забывать.

Кириан не знает, что занимается любовью со мной.

Он, конечно, чувствует, что что-то изменилось. Он неоднократно повторял это, и я прекрасно осознаю, что это разрушило что-то во мне, как в ту ночь в галереи Храма. То, что показал мне Ингума, стало напоминанием о том, что я не могу позволить эмоциям управлять собой.

Только когда я собираюсь взять всё, что хочу, попросить всё, что мне нужно, я кладу руки на его грудь и отталкиваю его.

Он смотрит на меня так, будто видит впервые. Возможно, я смотрю на него так же.

Мои ноги слегка дрожат, когда я спрыгиваю на пол и снова накидываю халат.

— Лира… — хрипло шепчет он.

Его губы распухли от поцелуя, который до сих пор заставляет меня трепетать.

— Ты ничего плохого не сделал, — спешно говорю я. Чёрт, я хотя бы это ему должна. — Ты не пересёк черту, которую я бы не захотела пересечь с тобой, но мы не можем. И прости, что втянула тебя в это.

Он не отвечает. Лишь хмурится, явно сбитый с толку, а я не даю ему времени осознать происходящее.

Щёки горят, когда я выхожу из комнаты, а затем и из его покоев. Я так сильно хлопаю дверью, что, возможно, разбудила полдома, но мне всё равно. Я даже не оглядываюсь, чтобы убедиться, что никто не увидел, как я выскальзываю оттуда. Бегу обратно в свою комнату, запираю дверь на ключ и падаю, опершись о неё спиной.

Холод пола немного успокаивает моё тело, но не приводит в чувства. Постепенно осознание того, что я только что сделала, проникает в меня в виде воспоминаний, которые я знаю, что никогда не забуду. Пока я пытаюсь вернуть сердцу нормальный ритм, мне остаётся только гадать, исчезнет ли когда-нибудь это чувство вины… и неистовое желание снова совершить ту же непоправимую ошибку.

Ингума

Кириану кажется, что он спит. Он всё ещё ощущает холодные пальцы существа на своей шее и тяжёлую, удушающую тяжесть на груди.

Ингума — одно из самых изощренных тёмных созданий. Ночь за ночью он появляется в облике кота на подоконнике, совы на ветвях близлежащего дерева, летучей мыши, ищущей заблудший свет, или мыши, пробирающейся по углам, чтобы проникнуть в сны смертных.

Он — коварный гений, способный искажать желания и самые сокровенные мечты, превращая их в кошмар, из которого нелегко проснуться. Он садится на грудь своей жертве, сжимает её горло своими когтями, одновременно заражая её разум и сны.

Именно поэтому Кириан, переживший смерть родителей и убеждённый, что худшее уже позади, верит, что всё ещё спит, а Ингума захватил его разум.

Но Ингума здесь ни при чём. Крики его сестры Авроры реальны, как и ледяное безмолвие, в которое погрузилась Эдит, и кровь, окрашивающая снег во дворе.

«Это не может быть правдой», — твердит он себе. «Тристан вот-вот разбудит меня для тренировки, и этот страшный сон останется в прошлом», — пытается он убедить себя.

Но всё это — реальность, и Тристан больше никогда не разбудит его, они больше не будут тренироваться вместе. Тристан больше не пойдёт наперекор настойчивым просьбам Эдит, не подчинится Львиным требованиям, не вступит в споры с другими лордами, отказываясь платить более высокий налог, и не плюнет больше в ноги королевского посланника.

Тристан никогда не поднимется с того места, где лежит на снегу. Это будут два солдата Львов, которые потащат его тело к погребальному костру, чтобы сжечь его, не позволив родным провести положенные похороны.

— Кто наследник этого дома? — спрашивает один из солдат короля.

— Я. Я наследница, — говорит Эдит.

Она отвечает мгновенно, не задумываясь, словно рефлекторно, хотя уже знает, какой будет ответ. Они уже прошли через это, уже столкнулись с тем, что Львы не позволят ей унаследовать титул, хотя по праву это её предназначение. Возможно, думает она, если бы ей позволили принять важные решения, они не оказались бы сейчас здесь, наблюдая, как кровь её брата питает розы.

— Наследник, — повторяет солдат. — Он принесёт присягу верности короне Львов, или нет?

Эдит смотрит на своего брата, и Кириан понимает, что это не сон, что Ингума не сжимает ему горло и не давит на грудь. Ужас пронзает его одновременно с яростью, и она полностью вытесняет страх. Именно она заставляет его открыть рот и потянуться рукой к мечу на поясе, который в его двенадцать лет всё ещё слишком тяжёл для него.

Всё исчезает, остаётся только кровь на снегу. Он больше не видит палача своего брата, не слышит крики Авроры. Он больше не чувствует холода.

Но едва пальцы Кириана касаются рукояти меча, резкий удар возвращает его в ту реальность, от которой он пытался скрыться. Острая боль в щеке вырывает его из бездонной пропасти, которая жадно поглощала его.

Эдит только что ударила его по лицу с такой силой, что один из её колец, похоже, оставил рану на его щеке, потому что он чувствует, как что-то тёплое стекает вниз.

Кириан никогда не видел свою сестру такой. И больше никогда не увидит.