Камень Грёз - Кэролайн Дж. Черри

не подошла к Мев и Келли; и никакая опасность без моего ведома не будет грозить Кер Веллу – а потому он должен быть у меня. И пока мне придется носить его при себе. – Он не мог заставить себя рассказать жене обо всех своих подозрениях и сомнениях, о том, что пришел конец его удаче и счастью Кер Велла, и многому другому. – Не думаю, что он понадобится мне, я буду всего лишь хранить его – так будет мудрее. Она может больше не вернуться. Но если все же она захочет оказать нам помощь, то камень сделает это возможным, сейчас это залог нашей безопасности.

– Какая безопасность с этой вещью! – воскликнула Бранвин и, схватив Кирана за руки, заглянула ему в глаза, словно только того и ждала. – О, позволь я стану носить его вместо тебя.

И на мгновение он струсил, подумав лишь о том, что он будет свободен, и только потом осознал, что это предлагает ему Бранвин, хрупкая Бранвин, которая слышала пение леса в ураган и которой снились кошмары, что она потерялась в лесу.

– Нет, любовь моя, – ответил он.

– Ты жалеешь для меня камень, защиту, даваемую им? – спросила она, непоколебимая в своих доводах и гораздо более хитрая, чем он, особенно сейчас, когда мысли его путались. – Не хочешь поделиться его дарами?

Он беспомощно смотрел на нее, лишенный всех аргументов.

– Значит, в нем нет защиты, – промолвила она.

– Если меня призовет мой король и велит мне взять меч, неужто ты станешь удерживать меня? Нет.

– Если тебя призовет король, – ответила Бранвин, – я буду знать, что это сладкая западня.

Ее коварство потрясло его. Он подарил ей детей и спал с ней бок о бок двадцать два года. И никогда он не слышал от Бранвин подобных слов. И теперь они смутили его, разрушив все его доводы.

– Я имел в виду не короля, – промолвил Киран.

– Значит, ее.

– И если она призовет меня, у меня тоже не будет выбора, – упорно продолжал он, чувствуя, как холодным пламенем горит у его сердца камень. – Бранвин, идет война, о которой мы пока ничего не знаем, и я могу помочь лишь одним – храня этот камень. Идет война. – И он увидел знамена и драконов в языках пламени, падающие стены, подобные рассыпающимся углям, и серебряный дождь стрел под эльфийским солнцем…

Лиэслиа!

Пробежавшая дрожь изумила его. Киран ощутил на своей шее пальцы жены, почувствовал, как она расстегнула цепь и сняла ее, и, снова вздрогнув, он ухватился за продолговатый камень, который был уже в ее руках. И вместе с камнем он сжал ее пальцы, запутавшиеся в цепочке.

– Она – невежливая гостья, – слабо прошелестела Бранвин. – Она дала подарки нашим детям, дала тебе, а мне – ничего, для меня у нее не нашлось ничего.

Но он смотрел дальше слов, в самую суть, и видел страх в глазах Бранвин. Возможно, из-за камня, который они оба сжимали в руках. Но Киран видел больше, и это видение жгло ему душу, ибо он ощущал различие между ее кровью и своей; и то, что Мев и Келли были его детьми, ибо Арафель принесла им дары, ничего не подарив Бранвин. Арафели было нечего дать Бранвин. И Бранвин это знала не хуже, чем он.

Упало последнее полено, рассыпавшись искрами, и вместе с ним что-то оборвалось в сердце Кирана, как сокрушительное падение на грани сна, как приснившаяся стремнина, только сном тем была их жизнь, их мир и покой, их вера в то, что и за гранью смерти они будут вместе.

Теперь же, пока он носит камень, ни смерть, ни время не властны над ним. И Бранвин знала это. Он сможет лишь растаять, но не умереть. Вот что вернула ему Арафель – власть, которой он когда-то обладал и которую отдал Элду, ибо знал, к чему она его приведет. Он мог навсегда вернуться в Элд, а Бранвин не могла.

Киран уже ощущал холодок, исходящий от камня, который нес с собой лишь сухую и равнодушную эльфийскую любовь, заставляя человеческий мир выглядеть грубым и аляповатым. Он обещал такие ужасы и неземные красоты, которые разделят их с женой навеки.

– Бранвин, – произнес он ее имя как заклинание. – Бранвин, Бранвин. – Имена, произнесенные трижды, имели свою власть. Он молил, чтобы ее тепло и любовь удержали его. Он не хотел соскальзывать в грезы. – Будь со мной, Бранвин.

И она обняла его. Киран уронил голову ей на плечо, безвольно опустив руку со спасенным камнем к себе на колени – большой, высокий человек, ибо все сыновья и дочери Кер Донна были высоки, в отличие от родни Бранвин. И человеческая дочь держала в объятиях кровного брата эльфов, воина, которого страшился сам король, с чьим мечом печально были знакомы и Брадхит, и Боглах, и она баюкала его, как дитя.

Так он поспал немного и проснулся, и обнял теперь ее, прижав ее светлую головку к своему сердцу.

Огонь погас, и свечи трепетали, лишь угли подмигивали в темном очаге, камни которого ненадолго были оставлены остывать.

Киран окинул внутренним взором свои пределы – пространство, словно свиток, развернулось перед ним – и с одной стороны были туман и мгла; а с другой – занимался обычный рассвет, и дождь перешел в морось, усеявшую каплями листья деревьев. И такую власть давал ему камень. И казалось, опасностей было меньше, чем несколько часов тому назад. Присутствие Арафели он ощущал лишь смутно. Ее время текло иначе, и этот длинный вечер был для нее лишь мгновением, неотделимым от намерения, движения и их общей земли, что стала так беспокойна.

«Лиэслиа», – звал он, пытаясь вновь пересечь пролив, как это удавалось ему однажды, но камень молчал. Киран подозревал, что такова была воля Арафели, что, преподнося этот дар, она зачаровала его, успокоив его нрав. Он не мог поверить в ее коварство. Зачем ей было обманывать его: Киран слишком многим был ей обязан. Так что он верил ей безоговорочно.

«Лиэслиа». Но между ним и образом, что когда-то хранил камень, как будто опустилась завеса, словно весь Элд был объят мглой, отделявшей от него море.

Киран снова заснул, держа в руках спутавшуюся цепь, и сны его были серы и мрачны.

Но в этой мгле на мертвом пне у медленной реки восседала истинная тьма, как сгусток ночи, ибо то Смерть отдыхала после своей охоты. Ее лошадь и псы бродили поблизости, шурша листвой.

– Тебе нечего бояться, – промолвила Смерть. – У тебя же есть камень.

Но все равно он испугался. Это была не первая их встреча, не впервые он видел этот бесформенный мрак под капюшоном и внутренне содрогался от мысли, что ему удастся разглядеть, что там