Камень Грёз - Кэролайн Дж. Черри

– К чему такая тишина? – горестно воскликнул Киран.

– Значит, нам можно говорить? – вскричал Келли высоким чистым голосом, от которого у Арафели перехватило дух. Она рассмеялась, и смех ее подхватили сначала Мев, а затем и Донал.

– Да, – промолвил Киран, – мы можем говорить.

– Может, арфист споет нам песни, чтобы на душе у нас стало светло, – предложила Арафель.

Это обрадовало арфиста, который снова взял арфу, и вскоре дети хлопали в ладоши, и домочадцы с трудом могли усидеть на местах; последним из всех засмеялся даже суровый рыжеволосый Барк. Песня напомнила старому Шихану сказку, которую он рассказал искусно и складно, и снова принесли вина, и Арафель, странно робея от быстротечности всего, поведала эльфийское предание и смутилась было, когда ответом ей стали лишь молчаливые взоры.

– Ах! – выдохнула тогда Мурна, и все вздохнули, и Арафель увидела, что все довольны и даже более чем довольны, что глаза их искрятся, а арфист утирает слезы.

– Расскажи еще, – попросила Мев.

Бесценное настало время – время мира и покоя. Юный голосок искушал. Но…

– Нет, – сказала Арафель, внезапно ощутив прошедшие часы, увидев, как осели свечи в подсвечниках, услышав, как раскололось сгоревшее полено в очаге, заметив, как погас один из факелов, обрушившись на плиты пола целым звездопадом искр. – Нет, теперь мы должны заняться вашими делами. Может, ты мне расскажешь, – повернулась она к Кирану, – как вы жили с тех пор, как я была здесь в последний раз?

– О, хорошо, – откликнулся Киран. – Земля не подводила нас. И мои кони – моя конюшня процветает.

– А мир? Нынче вы живете в мире?

И воины встрепенулись.

– Король постановил быть миру, – сказал Киран. – И, как могу, я храню его.

– Вот как, – промолвила она.

– Наверное, детям пора в постель, – сказал Киран.

– Нет, – ответила Арафель; и Мев и Келли, чьи глаза сразу потухли, снова расцвели и чуть не подскочили на своих местах. – Потерпи, – сказала Арафель Бранвин и перевела взгляд от старого Шихана к замершей Мурне. Волосы той растрепались и прядями упали на худое лицо, раскрасневшееся от беготни туда и сюда. Она ни разу так и не присела. Сейчас она держала кувшин с вином и даже позабыла об этом, несмотря на его тяжесть. Все замерли: и Роан, поставленный на стражу к дверям, но позванный ею к столу за широкую улыбку, и Донал, светловолосый красавец, младше всех остальных, и темный Ризи с тихим и мудрым взглядом, и Барк, сын Скаги, столь похожий на своего отца.

– Годы Шихана простираются далеко назад, – промолвила Арафель, – и в них своя слава; годы Мев и Келли тянутся дальше всех вперед, и как разбросает время этих людей, никому не дано знать, кроме меня. А потому к детям я обращаюсь так же, как к остальным. И пусть они услышат мой совет, ибо я не знаю, когда вернусь сюда в следующий раз.

И тревога охватила всех, за исключением детей, и больше всех Кирана, но никто не проронил ни слова.

– За все годы Кер Велла, – продолжила она, – лишь люди приходили в Элд, и никогда еще Ши не гостили у людей. Но сегодня вы пробудили старые воспоминания. Вы напомнили мне о почти забытых мною временах. С вами благословение Ши: ваш шаг по палым листьям будет легок, и путь не будет плутать в лесу, и глаза ваши будут видеть истину там, где взор других замутнится, и так на все времена. Элд не будет таять для вас. Все, что увидите, будете видеть в истинном свете. Это мой дар. И еще один я дам Мев и Келли… Пойдите сюда, – промолвила она, заметив, что дети мнутся в нерешительности. Они извинились и подошли к ней во главу стола, глядя на нее огромными, как у оленят, глазами.

– Вот, – сказала Арафель и разжала ладонь, положив на стол что-то, похожее на солнечных зайчиков, но свет поблек, и остались лежать два листа, скорее серебряных, чем зеленых. – На память, – сказала она, – на память об истинном Элде. Это с самых юных моих деревьев. Держите их при себе, и они никогда не завянут. Вы никогда еще не видали настоящих деревьев, и я не могу отвести вас туда. А как бы хотела. Но они станут вам надеждой в безнадежности и истинным видением, когда меркнет взор. А еще на них лежат чары обретения дома. И для недавних потеряшек это самый подходящий дар.

В смущении и изумлении дети взяли в руки по листу.

– Мама! – воскликнула Мев, показывая матери свой.

– Госпожа, – приглушенно промолвил Келли и, взглянув на свой, понес показать его отцу.

– Я видел эти деревья, – тихо промолвил Киран.

Келли сел рядом с отцом, и Киран жарко обнял его, прижимая к себе это ценнейшее из сокровищ, подаренных ему временем, как и Бранвин прижимала к себе Мев. Друзья и домочадцы, собравшиеся в зале, стояли крепостью против ночи, против теней, против всех бед мира. И все же в глазах Кирана таилось знание, будто они могли увидеть тени, что собирались за стенами замка.

– Ты говоришь так, словно собираешься идти, – промолвил он. – И все же тебя привело сюда какое-то дело. Могу я спросить о нем?

– Не надо спрашивать.

Она провела пальцем по краю чаши и взглянула на Мурну, которая бросилась наполнять ее. И ее движения странно тронули Арафель, как и искренность карих человеческих глаз, угадывавших чужую нужду. Она благословила и Мурну, одарив ту своей милостью, когда кувшин коснулся чаши, и тут же забыла о ней, как забывала о поверженном дереве в цвету… воистину мысли Арафель блуждали и кружили, и вновь возвращались к детям, а от детей к Барку, который смотрел на нее не мигая, на что редко какой человек был способен. Он боялся, и она это видела. Верность и страх его простирались далеко в темное будущее. Дрожь охватила Арафель – совершенно не свойственная ей слабость. Она перевела взгляд на Донала, чья душа была прозрачнее всех, и на Ризи, в ком хоронился мрак, но такой же, как в эльфах, и, наконец, на Кирана, к чьему постаревшему виду она никак не могла привыкнуть.

– Я буду открыта, – сказала Арафель. – Рядом с вами ходит беда. Я не могу сказать какая, ибо я просто не знаю. Когда-то я говорила тебе о равновесии вещей, теперь оно нарушено. Мев и Келли повстречали лишь случайного путника в твоих землях и не стали причинять ему вреда. Он и не заслуживал этого. Но есть вещи и пострашнее. Ты их не знаешь. Часть Элда погрузилась во тьму, и сам Элд стал шире и темнее, чем прежде. Проснулось то, что спало. Я стояла на