Дети и тексты. Очерки преподавания литературы и русского языка - Надежда Ароновна Шапиро
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А.И. была человеком, если так можно сказать, абсолютно житейским и даже приземленным; никаких отвлеченностей не понимала, смеялась громко, по-бабьи, кричала на детей с взвизгом, могла сказать на своем уроке: «Баранов, оправдываешь фамилию». По-моему, занималась еще продленкой, питанием, прогулами. Казалась мне неким санитаром леса, изводила мелкими придирками. Как‑то при мне презрительно сказала об одной учительнице, позабывшей в учительской тетради и циркуль: «Эта как утка: где идет, там кладет», и я со страхом подумала: что же она обо мне‑то за глаза говорит? А между тем А.И. подолгу сидела после уроков с двоечниками, объясняла просто и понятно. И несколько раз в довольно напряженные и неприятные моменты, которые бывают во всякой учительской жизни, не добивала и не злорадствовала, чего я, по своей ограниченности, от нее ожидала, а без лишних эмоций, просто и толково мне помогла. А потом, когда я работала уже в другом месте, пригласила меня на свое шестидесятилетие. И я пришла с поздравительными стихами – так в нашей измайловской школе было заведено, – отдельные строчки из которых помню:
Дрожит испуганный родитель,К ней приглашенный в кабинет:Он предпочел бы вытрезвительБеседе с нею tête-à-tête.…………………………………………А завтра к школьному порогуОна с утра примчится вновь.Не приласкать – проверить обувь…Я знаю: это все – любовь.Кстати, о том, как в измайловской школе было заведено поздравлять. Тон задавала директор Лидия Васильевна, красивая, элегантная, с рыжеватыми слегка вьющимися волосами, какая‑то европейская. Она курила, носила брючный костюм, к негодованию районного руководства. Незадолго до моего прихода в школу отпраздновали ее пятидесятилетие, но о ее возрасте как‑то не думалось; она могла, идя по улице с молодыми учительницами, поспорить, что на нее оглянется больше встречных мужчин, чем на них, и выиграть пари! И кабинет у нее был элегантный: какие‑то заграничные безделушки (наша школа была из тех, куда допускались иностранные делегации), на стенах почти абстрактные аппликации, в шкафах – альбомы с репродукциями и видами разных городов, а еще кофейный сервиз; красивая хозяйка подавала кофе в маленьких чашечках руководителям шефствующих над школой промышленных предприятий, и беседа о том, что школе нужно выделить машину стекла или что-нибудь отремонтировать, как‑то естественно завершалась любезными улыбками и горячими обещаниями.
Так вот, помню, под Новый год в директорском кабинете собираются все учителя. На столе – елочка, увешанная цветными бумажками. Бумажки срезаются, и на каждой оказывается стихотворное посвящение-поздравление какому-нибудь учителю. Сюрприз в одиночку готовила Лидия Васильевна. Стихи коллегам и ученикам по разным поводам она писала во множестве, казалось, это не стоило ей никакого труда – а получалось всегда интересно, иногда и очень точно и смешно (запомнилось почему‑то из стихов, адресованных не мне, такое: «Кто в сердцах поставит двойку // И тотчас ее сотрет?»). А еще Л.В. рисовала портреты (надо сознаться, не всегда удачные, но все-таки узнать изображенное лицо обычно было можно) и дарила их – и учителям, и детям, и случайным попутчикам в плацкартном вагоне – Л.В. любила путешествовать вместе со школьниками под руководством Юрия Александровича; в поездках она была уже не директор, а дама-туристка, художник-любитель (за ней иногда какой-нибудь ученик-доброволец носил складной стульчик и мольберт, сопровождая ее на этюды), а также поэт. Несколько поколений учеников-путешественников распевали под гитару на популярный тогда мотив стихи ее производства: «А поезд мчится по просторам, // Песне вторя на ходу. // К сожаленью, для ученья // Слишком много дней в году».
Л.В. умела очень быстро и красиво писать фломастером заголовки для стенной газеты «Говорит юность» и часто допоздна засиживалась в школе вместе с дежурной редколлегией (газету выпускали старшие классы по очереди).
И при этом никому бы и в голову не пришло в общении с ней сократить дистанцию – в ее арсенале были и такие железные начальственные интонации, что холодом пробирало до костей. Правда, в ход она их пускала нечасто. При мне за много лет всего несколько раз.
Один случай помню хорошо. Как‑то пришел к ней в кабинет военрук и сказал: «Л.В., напишите мне, пожалуйста, характеристику на сервелат». – «???» – «Характеристику. На сервелат. Где‑то же есть эта колбаса – сервелат. Но ее не всем выдают, а только достойным…» Я и сейчас считаю, что это была остроумная шутка, как и многое другое, что серьезно и озабоченно произносил наш военрук, в частности на занятиях по гражданской обороне поправлявший каждого, кто говорил: «Если будет третья мировая война…» – «Не если, а когда!» – но со мной мало кто из бывших коллег согласен. Так вот, шутка мне понравилась, а взгляд и интонации директора, раздраженно прогнавшего шутника, показались чрезмерными, но, видно, пошучено было не вовремя.
Дистанция дистанцией, а не забыть, как Л.В. бежала рядом со мной по Первомайской улице, когда мы узнали о несчастье с одним из учеников моего класса. Упала, разбила коленку, вскочила – и дальше…
За долгие учительские годы у меня сложилось такое представление: хороший начальник свои кадры от общения с вышестоящими организациями оберегает, сам договаривается или удар держит. Но иногда общаться приходилось. И тогда становилось понятнее, каково приходится нашему директору, обреченному на регулярные контакты. Мое знакомство с измайловским методистом прошло безболезненно: он посидел на одном уроке, в целом его одобрил, высказал замечания, а потом почему‑то с непонятной мне горячностью стал убеждать не пользоваться каким‑то недавно вышедшим пособием для учителей по творчеству Пушкина; я и не собиралась им пользоваться; позже посмотрела – действительно, книжка плохая.
Куда более яркими были эпизоды, связанные с поездкой в Прагу. У нашей школы с одной из пражских гимназий существовал так называемый безвалютный обмен: мы принимали в школе на свои советские рубли чехословацких школьников, а потом группа из наших детей и двух взрослых ехала в Прагу с ответным безвалютным визитом. В этом деле было много диковинного и много прекрасного, прежде всего сама Прага, но я расскажу только о подготовительной стадии.
Отбирали для поездки детей, чье поведение не вызывало никаких опасений и чьи родители могли заплатить нужную сумму, готовы были активно участвовать в приеме гостей и организации культурной программы. Это мероприятие требовало огромных усилий – и не только потому, что надо было заказывать экскурсии, доставать билеты в Большой театр и почему‑то в цирк
