КГБ в Англии - Олег Царев

Характеризуя функции отдела, Берджес сообщал, что он занимается повседневными вопросами отношений со странами Дальнего Востока и определяет политику в отношении этих стран. Сам он работал в китайском секторе. Оценивая свои возможности доступа к секретной информации, Берджес отмечал, что в Дальневосточном отделе они значительно шире, чем в отделе Макнила, но информации по вопросам общей политики Форин Офиса здесь меньше.

«Таким образом, — писал он, — объем моей информации будет сокращен, в то время как материалы по дальневосточному вопросу будут представляться в полном объеме, без каких-либо ограничений. Они охватывают и наработки МИ-5 и МИ-6. Сейчас я спешу на встречу и хочу лишь добавить, что считаю крайне важным сохранять и развивать личные связи, установившиеся с Макнилом, [Фредом] Уорнером, а в последнее время еще и с помощником личного секретаря Бевина — Уорнером. Поэтому ваши вопросы, выходящие за рамки проблем, касающихся Дальнего Востока, приветствуются, хотя ответы, которые я могу обещать, будут основываться на мнении Макнила и личного секретаря Бевина».

Дальнейшая практика в некоторой степени развеяла его пессимизм. Берджес сохранил доступ ко всей общей переписке Форин Офиса, за исключением документов с грифом «совершенно секретно».

Документы такой классификации поступали к нему только по Дальневосточному региону. Более того, значительное количество документов он передавал в подлиннике без последующего возвращения, так Как по правилам в ФО он должен был их уничтожать сам. На одной из встреч Коровин поблагодарил его за то, что большая часть информации представляет для советского руководства значительный интерес. Берджес отреагировал в свойственной ему манере, что создало весьма курьезную ситуацию. «Он тут же выдвинул идею передавать нам на каждой встрече еще большие пачки документов, чем он передавал до сих пор, — писал в своем отчете Коровин, — и просил купить для этой цели чемодан».?

Наступивший 1949 год был тревожным и несчастливым для Берджеса, хотя в своих несчастьях он был Виноват чаще всего сам. В начале февраля он и личный секретарь Макнила Фред Уорнер сильно напились в одном из лондонских клубов. Берджес попросил своего собутыльника достать еще вина. В ответ на это Уорнер поднял Берджеса на руки и в виде шутки бросил вниз по лестнице. Берджес рассек себе бровь и некоторое время провел в больнице. Эта история стала известна резидентуре от Филби, который в марте 1949 года наведался в Лондон из Турции. (Берджес и Блант были временно законсервированы после проверки Коровина и Бланта полицейскими 24 января 1949 года.) Ко времени встречи с Филби 1 марта 1949 года Берджес уже поправился и гостил у матери в Ирландии. Филби, однако, высказал опасение, что, если Берджес будет продолжать сильно пить, до такие случаи могут повториться и его уволят из Форин Офиса. Филби как в воду глядел, потому что на следующей встрече 7 марта он сообщил, что Берджес попал в автомобильную аварию в Ирландии и был задержан полицией, возможно в нетрезвом виде, и что мать скоро привезет его в Англию.

В ноябре 1949 года Берджес поехал в отпуск в Танжер, заручившись рекомендательными письмами лорда Моэма к представителю МИ-6 в Гибралтаре миссис Данлоп и представителю МИ-5 в Танжере Кеннету Миллу. Воспользовавшись рекомендациями, Берджес встретился с Миллом и Данлоп в Гибралтаре. В ходе беседы, проходившей за бутылкой вина, сначала возник спор о Фрейзере (имеется в виду историк социальной психологии Фрейзер. — О.Ц.), который перекинулся на отношение к режиму Франко и политику Англии в отношении Испании. Берджес был настроен резко против Франко, а его собеседники — за. Такое расхождение во взглядах привело к тому, что Берджес, по его словам, «проучил» Милла. На вопрос Коровина, в чем это выразилось, Берджес замялся, но из его путаных объяснений следовало, что он просто побил Милла. Из СИС в Форин Офис последовал донос на него, но ему в вину вменялось не рукоприкладство, а то, что он обращался к Миллу и Данлоп как к сотрудникам МИ-5 и МИ-6, раскрыв таким образом их принадлежность к секретным службам. Берджес выразил удивление по поводу этого обвинения, с невинным видом заметив, что никаких посторонних при этом не было.

В данном случае, однако, было важно формальное нарушение служебной этики, а не действительные обстоятельства происшедшего, так как СИС уже некоторое время «точила зуб» на Берджеса за его проделки. Блант рассказал Коровину, что однажды, еще до гибралтарской потасовки, Горонви Рис позвонил Берджесу и сказал, что в Англию из США приехал агент СИС Алекс Хальперн, юрист русского происхождения и секретарь Керенского. По словам Риса, у Хальперна были якобы очень интересные сведения, и Берджесу стоило бы с ним встретиться. Берджес пригласил Хальперна на ленч, «снял информацию» и тут же составил по ней доклад руководству Форин Офиса с указанием источника и припиской: «Я думаю, что спустя некоторое время вы получите подобный доклад по этому вопросу от СИС». СИС, естественно, пришла в ярость от такой выходки Берджеса, приведшей к раскрытию ее агента.

Все эти происшествия с Берджесом были совсем не кстати в свете надвигавшихся событий — разоблачения и ареста Клауса Фукса в январе 1950 года.

В деле Берджеса имеются любопытнейшие свидетельства того, что если не разоблачение, то во всяком случае арест или признание Фуксом своей вины можно было бы предотвратить. На встрече 10 февраля 1950 года, когда арест Фукса стал уже достоянием гласности, Берджес вдруг сказал Ю.И. Модину (АРКАДИЙ), что в конце сентября 1949 года накануне своего отъезда а США Филби сообщил ему о расшифровке англичанами телеграммы советской разведки, отправленной из Вашингтона в Москву во время войны. В телеграмме речь шла о ЧАРЛЬЗЕ (Клаусе Фуксе), и поэтому контрразведка заинтересовалась им. Филби сказал, что это стало известно ему буквально только что и он уже не сможет лично передать эти сведения Шишкину, который провел с ним последнюю встречу в Лондоне 21 сентября 1949 года. Даты телеграммы он не знает. Расшифровка ее стала возможна из-за того, что она была загаммирована той же гаммой, что и другая советская шифртелеграмма. Тем не менее, по словам Филби, американцы бились над ее расшифровкой несколько лет, но безуспешно, и передали ее англичанам, которые и расшифровали ее к моменту отъезда Филби в США.

Берджес сказал, что он изложил все эти сведения в личной записке, которую Блант сфотографировал вместе с документами и передал в пленке Модину.

Срочно предпринятое расследование этого случая дало загадочные результаты. Шишкин подтвердил, что Филби на последней встрече 21 сентября 1949 года ничего о расшифровке телеграммы ему не говорил. На встрече 11 октября 1949 года Модин получил от Бланта три катушки с пленкой (на которых, по словам Берджеса, и должна была находиться его записка), но пленки оказались снятыми с передержкой и не в фокусе, короче говоря, нечитаемыми. В приложенной к пленкам личной записке Берджеса речи о ЧАРЛЬЗЕ не шло (и не должно было идти). На следующей встрече 25 октября 1949 года Берджес обещал документы переснять, и уже 7 декабря 1949 года передал в пленке 168 документов на 660 страницах. Среди них личной записки не было. Устно Берджес также ничего не передавал.

Таким образом, потерю столь важной для разведки информации можно было объяснить технической погрешностью Бланта при фотографировании и забывчивостью Берджеса, не передавшего ее устно Модину. Сам Филби не мог сообщить ее в США по той простой причине, что в это время находился там без связи. Можно предположить, что если бы разведка обладала ею в октябре или даже в декабре 1949 года, то она могла бы помочь Фуксу избежать ареста путем хорошо легендированного выезда в другую страну или, зная степень осведомленности МИ-5, по крайней мере проинструктировать его, как вести себя на допросах, чтобы не обнаружить своей вины. Последнее представляется весьма проблематичным, так как опытному следователю Скардону удалось поколебать волю Фукса к сопротивлению.

Первая реакция Берджеса на арест Фукса была спокойной. На встрече 10 февраля 1950 года, когда Берджес изложил причину провала Фукса, основываясь на информации Филби, он, по словам Модина, держался «спокойно и хладнокровно, не было заметно растерянности или подавленности». «Хотя ПАУЛЬ заявил, что провал ЧАРЛЬЗА произошел по нашей вине, — писал в своем отчете Модин, — он сказал, что допущенную неряшливость в работе наших товарищей в США считает просто случайностью». Более того, сообщив, что в Форин Офисе введены новые, более строгие правила обращения с секретными документами, Берджес сказал, что в целях проверки и адаптации к новым условиям он систематически три раза в неделю выносил их с разрешения своего начальства для работы дома. Берджес был уже не похож на того новичка, который разволновался, когда Крешин в 1942 году попросил его вернуть отснятые документы Бланту.