КГБ в Англии - Олег Царев

Первая реакция Берджеса на арест Фукса была спокойной. На встрече 10 февраля 1950 года, когда Берджес изложил причину провала Фукса, основываясь на информации Филби, он, по словам Модина, держался «спокойно и хладнокровно, не было заметно растерянности или подавленности». «Хотя ПАУЛЬ заявил, что провал ЧАРЛЬЗА произошел по нашей вине, — писал в своем отчете Модин, — он сказал, что допущенную неряшливость в работе наших товарищей в США считает просто случайностью». Более того, сообщив, что в Форин Офисе введены новые, более строгие правила обращения с секретными документами, Берджес сказал, что в целях проверки и адаптации к новым условиям он систематически три раза в неделю выносил их с разрешения своего начальства для работы дома. Берджес был уже не похож на того новичка, который разволновался, когда Крешин в 1942 году попросил его вернуть отснятые документы Бланту.

Арест Фукса вынудил резидентуру приостановить на шесть недель личную связь с Берджесом и Блантом. Однако Берджес на встречу 20 марта 1950 года не вышел, также он не вышел и на запасные встречи. Но в начале апреля он вдруг стал условными сигналами вызывать Модина на внеочередную встречу. Контакт был возобновлен 17 апреля 1950 года. «На встречу вместо ЯНА пришел ПАУЛЬ, без материалов, — сообщала резидентура, имея в виду, что в периоды повышенной опасности контакт должен был поддерживаться через Бланта. — Он сообщил сведения, которые по соображениям безопасности резидентура не считает возможным передавать шифром и Направить диппочтой». Из письма Модина, поступившего через некоторое время с дипломатической почтой, Центр узнал, что Берджес не вышел на встречи, так как в Лондон по вызову начальства в связи с делом Фукса должен был приехать Филби. Информация, которую привез Филби, была тревожной. Со слов Берджеса Модин писал:

«СТЕНЛИ просил передать, что американцы и англичане сконструировали дешифровальную машину, которая выполняет в день работу «тысячи человек за тысячу лет». Сейчас ведется дешифровка в основном наших шифртелеграмм за 1945–1946 годы. Дешифровка облегчается тремя обстоятельствами:

1) один блокнот использовался дважды;

2) наш шифр похож на шифр нашей торговой организации в США;

3) в Финляндии была обнаружена наша полусгоревшая шифртелеграмма и передана англичанам; она используется для дешифровки других наших шифртелеграмм. Через 6–12 месяцев они смогут это делать.

Дело ЧАРЛЬЗА показало контрразведке, насколько важно знать прошлое госслужащих. Хотя СТЕНЛИ доверяют, Вивиан считает, что прошлое СТЕНЛИ не совсем ясное. Известную роль при установлении прошлого СТЕНЛИ может сыграть его первая жена, которая как-то связана с делом ЧАРЛЬЗА».

«СТЕНЛИ, ПАУЛЬ и ЯН считают, что положение серьезное, — завершал свое послание Модин. — Чтобы обсудить его, нужна обстоятельная встреча. Встреча назначена на 15 мая».

Центр принял решение, что встреча 15 мая 1950 года должна быть короткой: Модин должен был успокоить Берджеса и условиться с ним о длительной и обстоятельной беседе с Коровиным в июне 1950 года. Резидентура действовала в соответствии с указанием Центра. На встрече с Модиным Берджес, хотя и выглядел «менее жизнерадостным», чем обычно, был «очень спокоен, выдержан, нетороплив… настроен по-деловому». Доказательством последнего было его предложение сфотографировать и принести на встречу с Коровиным ряд документов Форин Офиса, в частности по совещанию трех министров иностранных дел, что Модин категорически запретил ему делать.

Встреча Коровина с Берджесом 6 июня 1950 года состоялась в одном из пригородных лесопарков Лондона и продолжалась шесть с половиной часов: столько времени понадобилось, чтобы обсудить все накопившиеся вопросы. Главным из них было серьезное опасение Филби, Берджеса и Бланта, что вся группа может быть раскрыта в результате дешифровки с помощью новой машины тех телеграмм советской разведки, при зашифровке которых были допущены ошибки. Коровин попытался успокоить Берджеса, сказав, что случаи, когда допускались ошибки, имели место только в военное время и были единичными. В принципе же советские шифры построены так, заверил Коровин Берджеса от имени Центра, что их не может раскрыть никакая «сверхмашина». Последующие события подтвердили, что если Коровин был прав в целом, то опасения Филби, Берджеса и Бланта были оправданы в частности — американским и английским секретным службам допущенных ошибок хватило бы для того, чтобы сначала раскрыть одного члена «Кембриджской группы» и, уцепившись за него, вытянуть всю цепочку.

Вторым важным вопросом была некая причастность Первой жены Филби к делу Фукса, о чем Берджес говорил Модину на встрече 17 апреля 1950 года. Берджес сказал Коровину, что эти сведения исходят не от Филби, а от Бланта. По словам Бланта, в 1940 году, когда по каким-то причинам не было связи с советской разведкой (вероятно, имеется в виду период с февраля по декабрь 1940 года, когда резидентура в Лондоне была закрыта по указанию Берия), Филби, Берджес и Блант работали вместе, как единая группа, и через Эдит Тюдор-Харт передавали сведения Бобу Стюарту в Компартию Великобритании. Когда возникло дело Фукса, Блант вспомнил, что в то время бывшая жена Филби — Литци часто беседовала с ним по атомной проблематике и о желательности найти подходящего человека из числа ученых-атомщиков. У Бланта создалось впечатление, что она уже имела подходящую кандидатуру. В этой связи Блант опасался, что если это был Фукс, то на допросе он мог указать на Литци и через нее вывести контрразведку на всю группу. Коровин ответил, что эти опасения напрасны, так как Литци не была связана с Фуксом.

И, наконец, третий важный вопрос касался положения самого Берджеса. Берджес рассказал Коровину о своей стычке с представителями МИ-5 и МИ-6 в Гибралтаре и неприятных последствиях, которые она повлекла за собой. Сейчас, по словам Дэвида Футмана, эта история будируется в Форин Офисе начальником отдела безопасности СИС полковником Вивианом. Сам инцидент не может рассматриваться серьезно, так как Гай Лидделл просто высмеял это дело. Берджес считал, что причиной гонений на нето может быть то, что Горонви Рис нашептал Вивиану о политической неблагонадежности Берджеса в прошлом. Хорошие личные отношения между Берджесом и Рисом (Берджес был крестным отцом одного из четверых детей Риса) не помешали бы последнему пойти на такой шаг, чтобы лишить Берджеса доступа к секретной информации. На раскрытие большего Рис, по мнению Берджеса, не пошел бы, так как бросил бы тем самым тень на самого себя и лишился бы должности консультанта в русском и немецком отделениях СИС. Однако все эти рассуждения о роли Риса Берджес отнес только к области своих предположений. Еще одной причиной, полагал Берджес, могло быть желание Вивиана свести счеты с Футманом, которого он недолюбливал, в частности за покровительство Берджесу.

В Форин Офисе за Берджеса, по его словам, вступились Гектор Макнил, Денинг, Джебб и Нэш, и ко времени встречи инцидент был уже исчерпан, «потому что мои друзья оказались сильнее моих врагов». В доказательство этого Берджес привел следующие факты. В одном из ящиков для разноса документов он случайно видел проект документа от 9 мая 1950 года о своем предстоящем назначении в Вашингтон, а 17 мая о прекращении служебного расследования ему официально сказали в отделе кадров. «Таким образом, — сказал Берджес, — у меня нет сомнений в прочности моего положения».

Остановившись подробнее на своем возможном назначении в Вашингтон, Берджес пояснил, что оно напрямую связано с установлением дипломатических отношений Англии с Китаем. Как только в Пекине откроется английское посольство, туда будет переведен 1-й секретарь из посольства в Вашингтоне. Этот человек руководит отделом Дальнего Востока вашингтонского посольства, и Берджес в случае назначения примет на себя если не должность, то его функции по согласованию с Госдепартаментом дальневосточной политики обеих стран.

В конце беседы Берджес вновь вернулся к угрозе разоблачения и открыл всю глубину и серьезность опасений всех трех агентов. С его слов Коровин писал в Центр:

«Перед отъездом в США СТЕНЛИ просил ПАУЛЯ передать нам его личную просьбу о предоставлении ему политического убежища в СССР в случае явной опасности, ПАУЛЬ добавил, что, по существу, речь идет и о предоставлении убежища и ему, ПАУЛЮ. ЯН, так же как СТЕНЛИ и ПАУЛЬ, был сильно встревожен последними событиями, но не проявил признаков трусости и не делал поспешных выводов. По мнению ПАУЛЯ, если будет угрожать серьезная опасность, то ЯН покончит жизнь самоубийством… ПАУЛЬ сказал, что моральные качества ЯНА не такие, как у СТЕНЛИ и ПАУЛЯ, — продолжал Коровин. — СТЕНЛИ и ПАУЛЬ считают себя «политиками», прошедшими суровую школу жизни, знающими, что такое борьба и как нужно добиваться цели. ПАУЛЬ считает ЯНА хорошим товарищем, вполне преданным нашему делу, но в нем еще крепко сидит «интеллигентский дух», присущий профессии ЯНА, и этот дух заставляет его мириться с «неизбежным» и не мобилизует на борьбу».