Новая сестра - Мария Владимировна Воронова

Поставили стремянку, и в экспедицию на антресоли отрядили Петра Константиновича, как самого легкого и шустрого.

В коридоре горела тусклая лампочка, и сын совершенно исчез в сумраке антресолей, откуда вскоре появился с искомой картонкой и радостно завопил, что Нинка будет в костюме феи, а он в костюме трубочиста, ибо знатно извалялся в пылище.

Действительно, пришлось выводить его на лестничную клетку и долго отряхивать, прежде чем запускать обратно в комнату.

Но, надо сказать, оно того стоило. Нина выглядела настоящей волшебницей в длинном платье из воздушного шелка с блестками. К платью прилагался венок из сказочных цветов, который ловкая Катя быстро вплела девочке в волосы, и волшебная палочка со звездой. Все это было понарошку, конечно, мишура и стеклярус, но почему-то создавало атмосферу настоящего чуда. Единственный, кто не впечатлился, был Петр Константинович, слишком взрослый, чтобы попасться на эту удочку. Он торчал возле книжного шкафа, буравя взглядом корешки «Жизни животных» Брема.

Кукла тоже была чудесная. То ли автор романа «Отверженные» Виктор Гюго вдохновлялся ею, когда писал главу про Козетту, то ли наоборот, мастер читал эту главу, когда делал куклу, неизвестно, но главное, что она была точь-в-точь оттуда.

– Господи, как вам только удалось все это сохранить! – воскликнул Костя.

– Это потому, что мы храним только самое необходимое, – наставительно заметила Тамара Петровна, – ну что, товарищи, прошу к столу. Проводим водочкой.

Катя вышла в кухню за картошкой. Сегодня она, несмотря на праздник, показалась Элеоноре бледной и если не грустной, то какой-то поникшей. Снова вспомнилась противная записка, в которой можно найти объяснение буквально всему. Любовница встречает Новый год за одним столом с любовником, но не вместе с ним, вполне достойный повод для грустного вида, не правда ли? Жена раздражает, хочется поскорее занять ее место, а любовник не понимает, ведет себя как ни в чем не бывало.

Тут Ниночка взмахнула своей волшебной палочкой, и Элеонора опомнилась. Нельзя, невозможно, запрещено думать про своего мужа такую пошлость! Поддаваясь анонимному доносчику, она становится ничем не лучше его. Какие бы отношения ни связывали Костю и Катеньку, они хорошие люди и не станут делать те подлости, в которых она их сейчас подозревает.

Катя принесла кастрюлю с картошкой, закутанную в пуховый платок, с ледника селедочницу, от которой шел аппетитный аромат горчицы, и запотевшую бутылку водки.

– Проводим, – повторила Тамара Петровна, приглашая к столу.

– Давайте. – Костя разлил по стопкам с аптекарской точностью. Детям налили компота из сушеных яблок. – Трудный был год, тяжелый, пусть уходит поскорее.

– Ах, он и без твоего разрешения уйдет, дражайший Константин Георгиевич, – фыркнула Тамара Петровна, – но так провожать не годится.

– А как тогда?

– Надо поблагодарить. Было плохое, но было и хорошее. Что-то для радости, что-то для науки.

– Поблагодарим тогда, – от этих бесхитростных слов у Элеоноры вдруг посветлело на душе, – спасибо, год.

Они чокнулись, и тут раздался звонок в дверь. Все замерли, даже дети.

Катя побледнела.

– Два звонка. К нам, – сказала она хрипло, – Таточка, я открою.

– Я сам открою, – Костя поднялся, – не беспокойтесь.

– Что же это… И вы, как на грех, у нас. – Тамара Петровна аккуратно промокнула губы салфеткой, хоть еще ничего не пила и не ела. – Скажем, что случайно зашли.

– Хотели поменяться со мной дежурствами, – подсказала Катя.

– Если есть что, дайте быстро мне, – шепнула Элеонора, но Тамара Петровна отмахнулась.

Петр Константинович с Ниной не могли понимать тревоги взрослых, но чувствовали ее и сидели неподвижно, как на уроке.

– Отбой, – Костя вошел, смеясь, – вы только посмотрите, кого я привел!

– Прошу меня простить за вторжение, – на пороге появился не кто иной, как Стенбок.

– Ничего-ничего, Стенбок, входите, не стесняйтесь, – Тамара Петровна встала ему навстречу, – а то действительно, что-то давненько у меня не было инфаркта.

– Прошу простить, – повторил Александр Николаевич, старомодно кланяясь, – я просто забыл, какой нынче эффект производят ночные звонки.

– Вот вам бы хоть раз позвонили, так не забыли бы, – Тамара Петровна подала руку для поцелуя, – впрочем, тьфу-тьфу, Стенбок, тьфу-тьфу. Катенька, будь добра, поставь еще один прибор для нашего гостя.

Катя захлопотала, улыбаясь, но Элеонора заметила, что руки ее дрожат.

Стенбок тем временем снял шинель и достал из ее кармана довольно объемистый сверток. В нем оказалось два апельсина, солнечно оранжевых и с задорным зеленым листочком.

Увидев их, Тамара Петровна втянула носом воздух и зажмурилась. Элеонора с Костей переглянулись. Они оба росли на казенный счет, и в них аромат апельсинов никаких сентиментальных воспоминаний не вызывал.

– Это детям, – решительно сказала хозяйка.

– Нет, спасибо, – ответила Нина не менее решительно, – пусть для всех, да и мы с Петром Константиновичем уже не дети.

Тамара Петровна посмотрела на девочку с уважением:

– Ну пойдем тогда со мной, не ребенок. Поможешь препарировать.

Они с Ниной вышли в кухню.

– Если б я знал, что так вас перепугаю, остался б дома. – Стенбок потупился и стал немножко больше похож на человека, чем обычно. – Но я не видел вас на празднике, Катя, и волновался, все ли у вас хорошо.

Смутившись, Катя поправила салфетку возле его прибора.

– Простите, Александр Николаевич, я не смогла прийти на праздник.

– Ничего, ничего, я видел, как вы старательно готовили его. Но мы с вами как-нибудь сходим на каток, договорились?

Катя кивнула.

«Сейчас вернется Тамара Петровна, она тебе покажет каток…» – подумала Элеонора, с тревогой глядя на Стенбока и покрасневшую Катю. Несмотря ни на какие анонимки, она чувствовала себя ответственной за эту девочку, как за собственную дочь, которой у нее никогда уже не будет. Александр Николаевич холодный, строгий, сухой человек, но красивый мужчина, перед таким трудно устоять неискушенной девушке. А ведь совсем не обязательно у него серьезные намерения.

Тут Костя заметил, что на часах без десяти полночь, все засуетились, Петр Константинович побежал в кухню за отсутствующими, Катя заметалась в поисках штопора для вина, о котором по неопытности забыла, пришедшая Тамара Петровна сказала, что этого предмета давно не водится в их дамском хозяйстве, все заахали, а Стенбок со словами «отставить панику» взял нож, и что-то такое сделал с бутылкой, что она открылась за минуту до полуночи, и времени как раз хватило разлить вино по бокалам и загадать желание.

Чокнулись. Старинный хрусталь весело и чисто зазвенел, и под эти радостные звуки Элеонора поняла, что ничего не хочет желать, только чтобы Костя и Петр Константинович были живы и здоровы. Все остальное она переживет.

– Меня никто здесь не ждал, и даже, кажется, не был мне рад, – сказал Стенбок