Новая сестра - Мария Владимировна Воронова

Катя рисовала себе картины предстоящего замужества, однако Владик не спешил делать предложение. Он много говорил о любви, о том, как ему повезло встретить Катю, лучшую девушку на свете, но вел себя не как настоящий жених.

Он так и не познакомил Катю с мамой и сестрой, и в дом Кати знакомиться с Таточкой в качестве официального жениха тоже не спешил. Перед Тамарой Петровной ему было стыдно за свое поведение на собрании, он не надеялся, что она будет такой же снисходительной, как внучка, и как Катя ни уверяла его в бабушкиной лояльности, Владик говорил, что еще не готов. Должен еще заслужить благосклонность Тамары Петровны, смелыми поступками загладить свою вину.

Мать и сестру нельзя было волновать. Они вообще неизвестно как воспримут известие о том, что у главы их маленькой семьи появилась девушка, а если узнают, что девушка скомпрометирована перед советской властью, то придут в настоящий ужас, и неизвестно, как это скажется на их здоровье. И совсем не факт, что они примут Катю вежливо. Могут и прогнать.

Поэтому лучше всего сохранить их отношения пока в тайне, говорил Владик. Ничего в жизни он так не желает, как быть с Катей, но для начала совместной жизни нужно выбрать подходящий момент. Пусть ситуация немного прояснится, контроль властей над человеческой жизнью немного ослабнет, дышать станет посвободнее, тогда он представит Катю как свою невесту, а тем временем будет ее защищать, как рыцарь.

В одном отношении его поведение действительно было рыцарским, но Катя не могла отделаться от неприятного чувства, что в этот раз целомудренными их отношения остаются только потому, что согрешить им негде. «Встречались бы летом, давно бы он утащил меня под какую-нибудь елочку на лесной полянке», – прикидывала она, удивляясь собственному цинизму.

Узнав, что на детский праздник можно привести свою половинку, ибо в ЦПКиО места много, Катя позвала Владика, но он, подумав немного, отказался. Сказал, что не хочет ее компрометировать перед сослуживцами, ведь они еще не муж и жена.

Это было слишком тонко по нынешним временам, но, пожалуй, справедливо, если Владик не хотел брать на себя никаких обязательств по отношению к ней. Если бы они появились вдвоем, то те молодые люди, которые могли бы захотеть поухаживать за Катей, увидев ее с кавалером, отказались бы от этой идеи.

Такая порядочность была, конечно, похвальна, но крайне унизительна. Так же как и соображение, что девушке неприлично идти куда-то одной. Не нужно давать Владику лишний повод для обид и подозрений. Рассуждения эти отдавали нафталином, как Таточкина муфта, но каким-то древним, еще не женским даже, а самочьим чутьем Катя понимала, что повод этот Владик себе сохранит, чтобы использовать в подходящий момент. И так хотелось верить, что древнее чутье обманывает, и потому Катя решила его не проверять. Гораздо легче никуда не ходить, ведь единственный способ завоевать доверие человека – не заставлять его тебе доверять.

Немножко было обидно, что не придется показать жениха коллективу, но Катя привычно утешила себя мыслью, что впереди еще много лет, за которые Владик в качестве ее мужа еще успеет коллективу надоесть, и даже, бог даст, с новыми членами семьи, которых пока еще нет, что называется, даже в проекте.

Все впереди, все впереди!

Так она себя подбадривала, но все равно было очень грустно сидеть дома, зная, что вся академия веселится в ЦПКиО, кто-то из комсомольцев подпрыгивает на финише с секундомером в вытянутой руке, засекая точное время и азартно приветствуя лидера лыжной гонки, кто-то водит хоровод с самыми маленькими ребятишками, а Стенбок катается на коньках с какой-то другой дамой. Интересно, вспомнил ли он, привязывая коньки, что предлагал свою руку медсестре Холоденко?

Наверное, нет.

В общем, в этот погожий день Катя сидела дома и злилась на себя, то ли за то, что не пошла на праздник, то ли за то, что ей очень хотелось оказаться там.

* * *

Тамара Петровна традиционно пригласила Воиновых на Новый год к себе. Элеонора обрадовалась. Ей хотелось провести праздник в приятной компании друзей, а не только с мужем и сыном.

Все дело было в записке, которую она нашла в кармане рабочего халата. Печатными буквами неизвестный доброжелатель извещал, что ее супруг Константин Георгиевич Воинов крутит роман с медсестрой Холоденко, и советовал принять срочные меры, пока дело не зашло слишком далеко.

Брезгливо взяв бумажку двумя пальцами за уголок, Элеонора сожгла ее в курилке. Естественно, это была чушь. Полнейший бред. Костя никогда в жизни не завел бы тайный роман с хорошей девочкой Катей Холоденко. Да ни с кем бы не завел. Каким бы он ни был ловеласом (допустим), он тонкий и благородный человек, прекрасно чувствует, где проходит последний рубеж перед подлостью. Завести интрижку на стороне еще возможно, если это абстрактная девушка, с которой ничего не связывает, но Костя спас Катю от безработицы, возможно, от ссылки за тунеядство, а спаситель не имеет права на известную женскую награду, если он достойный человек. Нет, Костя не стал бы. Да и Катя хорошая девушка, она ни за что не согласится на роль любовницы.

Элеонора понимала, что это ложь, скорее всего, очередная выходка Антиповой, решившей, раз уж не получается расшатать кресло старшей, то надо шатать ее психику. Нельзя поддаваться на такие тупые и топорные провокации, но уничтоженная бумажка словно бы вновь и вновь оказывалась у нее в руках, вызывая чувство тоски и омерзения. К чему? Да, наверное, к себе самой.

Была ли она Косте хорошей женой? Старалась, заботилась о нем, но не дала ему того, что могла бы дать Катя. Другими словами, он не был ее первым мужчиной. Когда-то в юности она была влюблена в недостойного человека и не устояла перед ним. Уступила, обманутая ложным могуществом судьбы и первого чувства. Она не обманывала мужа, призналась до свадьбы, и не стала оправдываться тем, что ее изнасиловали, пока она сидела в тюрьме. То было позже, и в этом Элеонора так и не нашла сил признаться Косте. Грехопадение было ее сознательным выбором, и за это придется каяться до конца. Странно, она разуверилась, но почему-то точно знает: то, что она едва не умерла, рожая сына, и что второго ребенка им с Костей так и не удалось зачать, это расплата за грех, божье наказание.

Их с Костей много объединяет, но почти сорокалетний мужчина, женившийся когда-то не на девственнице и не по великой любви, а скорее из чувства товарищества, имеет право