Советские космонавты - Михаил Ребров

Так он сказал о себе и о своем командире. Испытание, через ко« торое они прошли в своем полете, подтвердило правоту этих слов.

НА РАБОТУ

Юрий Николаевич Глазков

Летчик-космонавт СССР, Герой Советского Союза полковник-инженер Юрий Николаевич Глазков. Родился в 1939 году в Москве. Член КПСС. Совершил полет в космос в 1977 году.

— Идем на работу... Какой она будет? Об этом поговорим после возвращения...

Вот, собственно, и все, что он сказал перед посадкой в «Союз-24». А когда речь зашла о том, что ему лично более всего хотелось бы увидеть в иллюминаторе и ощутить на орбите, он тоже не мудрил с ответом.

— Я слышал столько восторженных рассказов своих товарищей, что с нетерпением жду момента, когда смогу сравнить их ощущения со своими собственными.

У него свои суждения о профессии: «Космонавт — прежде всего испытатель. Это стержень профессии. Конечно, требуются отменное здоровье, смелость, мужество, но главное, на мой взгляд,- это отличное знание техники. Надо понимать суть процессов, которые могут привести к тому или иному отказу, найти возможность устранения неисправности «подручными средствами»... Человек испытателем не рождается, а становится. И вся система подготовки космонавтов, работа на тренажерах, участие в управлении полетами направлены на то, чтобы помочь ему в этом становлении».

Как складывалось его становление?

Анкетные данные скупы. Анкета — это хроника: родился в Москве в 1939 году. До седьмого класса учился в 623-й школе Пролетарского района столицы, затем — Ставропольское суворовское училище. По окончании — Харьковское высшее авиационное инженерное военное училище (он поступил в него в тот самый год, когда на околоземной орбите появился первый в истории искусственный спутник Земли), потом — работа инженером в авиационных частях...

Что дальше?

А быть может, правильнее спросить; «Что было до?»

Еще в школе он полюбил физику и математику. Тогда впервые и пришло решение стать инженером. Но была и другая страсть, другое желание — пойти по стопам отца, стать военным. Юрий сумел объединить эти два «начала».

12 апреля 196] года — четверг как четверг. Курсанты слушали лекцию. Обычную лекцию, каких в программе курса Харьковского авиационного были сотни. Но тот день можно считать самым волнующим. Старт Гагарина сломал привычный бег времени и заставил говорить и думать только о нем.

Трудно сказать, тогда ли пришло новое решение. Но так или иначе, а через несколько лет, став уже инженером, он подал рапорт с просьбой зачислить его в отряд космонавтов.

С 1965 года начался его путь к орбите. Что было самым трудным на этом пути? На этот вопрос он отвечает так:

— Ожидание полета. Оно затянулось на двенадцать лет. Ведь ждешь не поезда. Все время ладо работать с полной отдачей, держать себя в форме. А когда переходишь на непосредственную подготовку к полету, то начинает давить «пресс ответственности» — на космонавте замыкается труд очень многих людей, и подвести их нельзя...

Он не был летчиком и чувствовал, что этих навыков и знаний ему недостает. Но чувствовал не пассивно, работал.

— Мне каждый день ожидания давал крупицу нового, нужного для встречи с космосом. Прежде всего нас, инженеров, учили летать. Полеты мы совершали на самолете Л-29. Это учебно-тренировочный самолет, выпускаемый в ЧССР, который чрезвычайно удобен для пилотирования. Для нас он еще хорош и тем, что при выполнении фигур высшего пилотажа на нем можно достигать значительных перегрузок. А выработка умения работать при перегрузках — один из важнейших элементов нашей общефизической подготовки.

Осваиваем мы в процессе подготовки и водолазное дело — в воде хорошо имитируются условия невесомости. И конечно же, много времени уходит на теорию, на изучение технических устройств и научных приборов...

В Звездном его называют «упрямым романтиком». Сочетание вроде бы странное, но есть в нем глубокий смысл. Он обожает научную фантастику, много читает, а попросите назвать его любимую книгу — ответ будет неожиданным: «Моби Дик» (или «Белый кит») Германа Мелвилля. Почему вдруг? Юрий считает, что в этом социально-философском романе отлично показаны мужество человека, романтический порыв бунтаря.

— Это одна из самых ярких картин противоборства человека и стихии. Чистая воля. Чистое мужество... Такой книгой нельзя не восхищаться. Раз в год я ее обязательно перечитываю.

Когда он проходил испытания в сурдокамере, в этом мире безмолвия, где человек остается наедине с собой, у него был деревянный чурбан («Взял, чтобы но скучать, попробовать повырезать»). Так вот, не склонный к искусству (если не сказать большее), он превратил «полено» в удивительное панно с тонким рисунком и глубоким сюжетом, объяснив это коротким: «Так, подспудные течения души...»

Его приобщение к космическим полетам началось с участия в работе наземного комплекса. Бывал он и на академическом научно-исследовательском судне «Космонавт Юрий Гагарин». Корабль стоял в Саргассовом море, о котором ходят легенды самого разного толка. Хотелось докопаться и до тайн моря и загадок «Бермудского треугольника», но напряженный рабочий ритм исключал все побочные интересы. Однако было время для сна, часы отдыха после вахты, и тогда он выходил на палубу, чтобы «понаблюдать, посмотреть, приметить что-либо невероятное». Но море уберегло от него свои тайны. Возвратившись из плавания, перечитал все, что было в библиотеке на эту тему. После этого интерес к «бермудским загадкам» пропал.

Есть еще одна любопытная деталь в его биографии: он кандидат технических наук. Но суть не в самом факте, а в том, как он пришел к защите диссертации. Тема ее — «Работа космонавта в безопорном пространстве», то есть профессиональная деятельность человека вне корабля, в открытом космосе. Работал он над этой проблемой в свободное время — по вечерам, в выходные дни, в отпуске. Привыкнув к тому, что Глазков всегда чем-то занят, всегда «при деле», никто из окружающих не обращал внимания на его постоянные задержки в лабораториях Центра после окончания рабочего дня.

Однажды он спросил руководство: «Можно я завтра не выйду на работу?»

Все удивились и даже встревожились:

— У тебя случилось что-нибудь?

И вот тогда он смущенно признался:

— Да нет, все нормально, просто я защищаю диссертацию... Когда формировался экипаж космического корабля «Союз-24», первым назначили командира. Им стал Виктор Горбатко. Ему предоставили право подобрать бортинженера. Вот тут без долгих раздумий и колебаний он назвал Юрия Глазкова.

…занятия с фото- и киноаппаратурой. В. В. Горбатко. 1969 г.

— Во-первых,- объяснял Виктор,- он досконально знает космическую технику, специалист думающий, причем быстро и точно. Во-вторых, способен самостоятельно разобраться в любой сложной ситуации. И здесь я доверяю ему, пожалуй, больше, чем самому себе. И наконец, в-третьих, он очень надежен. Свою вину он никогда не свалит на другого... — Подумав, Горбатко добавил: — Он хороший товарищ, а это так важно в нашей работе.

«Работа» — это не просто слово. Для Глазкова оно полно определенного смысла.

— Эффективность работы космонавтов на станциях «Салют» уже оценивается в десятки миллионов рублей. И с каждым годом эта отдача будет возрастать. Кроме того, только на борту орбитальных станции можно провести исследование по воздействию на человека длительных полетов, а значит, и определить пределы его возможностей пребывания в космическом пространстве. Пребывания и работы...

Юрий стартовал на «Союзе-24». Через сутки после старта экипажа перешел на борт орбитальной станции «Салют-5» и проработал на ней более двух недель. «Весьма плодотворно» — такова оценка ученых. После полета его спросили: как он относится к тому ореолу славы, которым окружена сегодня профессия космонавта? Юрий ответил:

— «Бремя славы» каждый несет по-разному. Космонавты и после полета остаются такими же, какими были до него. Ведь полет это испытание и ума, и знаний, и культуры человека... Он «проявляет» то, что уже было в тебе.

В отряде космонавтов существует хороший обычай: после каждого полета все собираются, а вернувшиеся из космоса рассказывают о том, как они работали. Затем коллективно дается оценка их работе. Экипажу «Союза-24» единогласно поставили «отлично».

О планах на будущее он говорит сдержанно, чуть мечтательно, но с твердой внутренней убежденностью, что должен осуществить задуманное:

— Мои планы? Они и просты, и сложны. После полета, после всего, что предшествовало ему, хочется обратиться к педагогической деятельности. За годы пребывания в Центре подготовки у меня, естественно, сложились определенные представления о системе подготовки экипажей, о ее планировании и целенаправленности. Поэтому я мечтаю «провести» два-три будущих экипажа от начала подготовки до самого космического полета.