Слово атамана Арапова - Александр Владимирович Чиненков

поднялись к частоколу и взялись за оружие. Завязался нелегкий жаркий бой. Послышался грохот пушек, треск оружейных и пистолетных выстрелов. Затем дрались всем, что попадало под руку: пиками, саблями, топорами. В ужасной сумятице боя то тут, то там гибли люди.

Василий Арапов отчаянно сражался в первом ряду казаков, его ружье и пистолеты сразили немало кочевников, пытающихся пробиться в поселение. Его острая сабля сокрушительно бушевала среди вражеских всадников. Он искал глазами Кочегурова, но нигде его не находил.

А доблестный есаул тем временем руководил стрельбой из пушек. Немало он положил врагов у частокола. Затем он бился как лев, сокрушая наседавших врагов острой саблей. Приказав отступать к атамановой избе, он предпринял отчаянную попытку с одной лишь саблей сдержать врагов. Один из мурз Танбала, опередив всех, стремительно обрушился на Кочегурова с обнаженной саблей, но явно переоценил свои силы. Двумя быстрыми взмахами сабли есаул поразил в бок коня и отрубил голову наезднику.

С большим трудом и с завидным упорством отбивались уставшие казаки от яростных атак противника. Кочевники решили утомить храбрых вояк и взять их в плен. Но судьба решила иначе. Оставшиеся в живых все-таки успели втиснуться в дверь атамановой избы, которую тут же крепко заперли изнутри и придавили тяжелыми дубовыми скамейками.

Осипов Данила хрипло вздохнул и рухнул у порога. Подоспевший атаман тотчас наклонился и приподнял тяжелую голову казака. Осипов был еще жив, но не мог произнести ни слова, кровавая пена показалась у него на губах. Из груди торчал обломок стрелы. Данила сражался храбро, с лезвия сабли его текла кровь, и он упал от слабости лишь тогда, когда убедился, что исчезла последняя надежда на жизнь.

– Всыпь им, атаман, – прохрипел на прощание умирающий казак. – Да так всыпь, штоб…

Осипов умер, так и не закончив фразы, а Арапов обвел притихших людей тяжелым взглядом и, тяжело вздохнув, распорядился:

– Все айда в подпол, да шибче, коли ешо пожить хотите.

* * *

А что в это время происходило в поселении? Как все кипит, горит и бурлит! Море голов, сплошное море! Сюда собрались все отряды киргизского войска. Пламя пожарища дрожит на лицах воинов и озаряет окружающий их полумрак, где вокруг мурз теснятся, шумят и галдят люди. Огонь освещает суровые лица, сверкающие глаза, сжимающие оружие руки.

Танбал осадил вздыбившегося коня у стен атамановой избы и, едва разомкнув ссохшиеся губы, сорванным голосом прохрипел:

– Ломайте дверь и вытаскивайте собак наружу.

Скрестив на груди руки, он угрюмо наблюдал, как разгоряченные боем воины дружно навалились на крепко запертую дверь. Танбал выглядел усталым и недовольным. Проезжая по лагерю, он успел рассмотреть, что число убитых его воинов во много раз превышает число убитых казаков и казачек. В плен не взяли ни одного. Такая победа не радовала, а раздражала молодого султана. Его тяжелая от усталости голова была укутана пестрым платком. Из-под платка едва виднелось бледное лицо. Веки припухли, глаза, всегда такие живые и ясные, покраснели от утомления, утратили блеск.

Дрожа всем телом от нетерпения, смотрел Танбал на запертую дверь атамановой избы, за которой успели скрыться жалкие остатки казаков. Он не видел штурмующих дом воинов, не слышал их выкриков, ни звона оружия. Он весь обратился в зрение и видел только стонущую от ударов бревна дверь.

Воинам довольно долго пришлось повозиться с прочной дверью. Но вскоре она не выдержала очередного мощного натиска и распахнулась. Отбросив бревно, воины тут же ворвались внутрь, но вместо победного клича султан услышал лишь вопли досады и разочарования.

Появившийся на крыльце мурза Кадыр виновато развел руками, давая понять, что в захваченной избе никого из казаков нет.

– Будьте вы прокляты, псы неверные! – неистово взревел охрипшим голосом султан и, соскочив с коня, устремился к крыльцу.

Последовавшие за ним воины бранились, сыпали проклятия, улюлюкали и взвизгивали, точно гиены, настигшие добычу. Ворвавшись в дом, они принялись ломать, крушить и разбивать вдребезги все, что попадалось под руку. Доломали так долго сдерживавшую их дверь, выломали окна, с гоготом и ревом бросали в огонь то, что принадлежало казакам.

А на улице стояли шум и крики. Точно одержимые нечистью, воины ревели, скакали по разгромленному поселку, толкались. Все кипело, бурлило, клокотало – казалось, наступил Судный день.

Вылетевшая из пожарища искра упала на лошадь Танбала. Животное взвилось на дыбы – у него загорелась грива. Конь ринулся в самую гущу воинов, будто его оседлал сам шайтан. Другие лошади, закусив удила, понеслись за ним. На завоеванной территории воцарилась паника.

Тем временем воины тщательно обшарили все закоулки в избе, после чего сообщили султану, что никого не нашли.

«Вскрывайте полы, рабы, ищите схрон или подкоп». – Потерявший от приступа ярости человеческий облик, Танбал стегал своих воинов камчой, калечил саблей, но изменить хода событий он не мог. Казаки обманули его и ушли, воспользовавшись подземным ходом. И настигнуть их уже вряд ли удастся. Хотя…

Подгоняемые камчой, воины султана один за другим спрыгивали в обнаруженный подкоп и исчезали в нем, как в пасти огромного ненасытного чудовища. Затем Танбал выбежал на улицу и едва не лишился чувств, увидев, какая участь постигла его коня. Вернувшися воины сообщили, что остатки казаков, ушедшие из избы, успели отплыть на стругах. В ответ на это хан крепко выругался и от внезапного приступа усталости и горя лишился чувств.

* * *

Василий Арапов первым выбрался из подземного хода наружу и быстро огляделся. Кочевники толкались посреди поселения у горевшей атамановой избы. А у реки, к счастью, никого не было. Струг тоже оказался на месте. Умело замаскированный ветками, он был незаметен. Присутствие средства к спасению слегка взбодрило опустошенную поражением душу. Атаман повернулся к лазу и помог выбраться Агафье Рябовой, Акулине Пудовкиной, Пелагее Санковой и Устине Крыгиной. Последним выбрался отчаянно плюющийся и матерящийся есаул Кочегуров.

– Боле никово? – с надеждой в голосе спросил Арапов, тщетно пытаясь разглядеть за спиной Кочегурова еще кого-нибудь.

– Не-а, я, чай, последним буду. – Есаул в два прыжка оказался у струга и принялся спешно срывать с него маскировку. Женщины проворно подхватывали ветки и забрасывали ими выход из подземного лаза.

– Неушто все полегли? – все еще сомневаясь, спросил атаман.

– Как есть все, царствие им небесное, – не отрываясь от работы, подтвердил Кочегуров. – Баб и то секли насмерть, псы поганые. Ладно хоть детишек со Степанидой в Яицк сплавили.

Из подземного хода послышались возгласы преследователей, что немедленно подстегнуло и без того спешащих казаков.

– А ну навалися, бабоньки! На-ва-лись, ми-лы-е!

Есаул ловко обрубил красной от крови саблей опутывающие струг крепления,