Бледная графиня - Георг Борн

Если случится несчастье, а она почти не сомневалась в этом, то можно будет найти в оправдание десяток причин. Кроме того, ведь ей дозволено перемещать пациентов по своему усмотрению?

Прежде всего Дора направилась к Лили.

— Знаете ли вы эту даму? — спросила сиделка.

Лили ничего не ответила, да и что она могла сказать на это?

— Дама сказала, что вы знакомы с некой Софией Бухгардт. Это правда?

— Да, я знакома с Софией Бухгардт. Она сестра лесничего Губерта.

— Не знаю, чья она сестра, но она — здесь.

— Полуслепая София здесь? Боже, что с ней случилось? Как она могла попасть сюда? Нет, здесь какое-то недоразумение. Вероятно, это другая девушка.

— Вы можете убедиться сами, — сказала Дора. — Если хотите, я отведу вас к ней.

— Конечно! — воскликнула Лили. — Я хочу убедиться. Может быть, это действительно сестра нашего бедного лесничего.

Обе они отправились в палату буйно помешанных. Дора подвела Лили к высокому стулу, на котором без движения сидела спеленатая в смирительную рубашку, пристегнутая ремнями женская фигура.

При виде ее ужас и сострадание отразились на лице девушки. Да, это была Софи. Лили узнала ее.

— Боже мой, — прошептала Лили, — жива ли она?

— Очень даже жива, — ответила Дора. — Настолько жива, что ее пришлось связать и пристегнуть к стулу.

— Но она ведь спокойна, разве нельзя уже ее отвязать? — спросила Лили.

— Освободить можно, конечно, но кто станет ее потом успокаивать? Впрочем, раз вы знакомы, может быть, при вас она не будет буянить, так что можно попробовать.

Лили подошла к неподвижно сидевшей сумасшедшей.

— София, бедная София! — произнесла она исполненным сострадания голосом. — Узнаете ли вы меня?

Сумасшедшая приподняла голову и взглянула на Лили широко открытыми глазами, но на лице ее ничего не отразилось, взгляд остался пустым.

Лили увидела толстые ремни, перепоясавшие тело несчастной, поняла весь ужас ее положения, и слезы невольно полились из глаз девушки.

— София! — вскричала она. — Скажите хоть что-нибудь. Это я, Лили. Неужели вы не узнаете меня?

— Лили? Ха-ха-ха-ха! Лили! — расхохоталась сумасшедшая. — Лили! Ха-ха-ха-ха!

Она продолжала безумно хохотать и на все лады повторяла имя девушки.

— Кажется, она узнала вас, — сказала сиделка.

При звуке ее голоса лицо сумасшедшей приняло испуганное, дикое выражение. Она испустила страшный, пронзительный крик, но тут же перевела взгляд на Лили и снова принялась хохотать и повторять ее имя.

— Развяжите, пожалуйста, бедную Софию, — обратилась Лили к сиделке. — Я останусь с ней.

Дора охотно согласилась исполнить эту просьбу, сказав только:

— Обождите немного. Здесь в комнате еще одна больная. Сначала я уберу ее отсюда.

Только теперь Лили заметила еще одну сумасшедшую, лежавшую на кровати.

Дора подошла к ней и стала расстегивать ремни. Это была пожилая женщина, с которой изредка случались припадки бешенства. Сейчас она была спокойна и безропотно позволила Доре увести себя. Обычно же припадки начинались у нее среди ночи и были так сильны, что Дора предпочитала держать ее все время привязанной.

В отдельной комнате, где прежде находилась Лили, эта помешанная никому не могла повредить своим буйством, поэтому Дора отвела ее туда и заперла на ключ.

Затем она возвратилась и начала отвязывать Софию. Та вела себя спокойно, но это, по всей вероятности, объяснялось лишь упадком сил. Лили хотела помочь ей перебраться на постель, но та была так слаба, что не могла пошевелиться.

Тогда Дора подняла ее как перышко и перенесла на кровать, затем развязала рукава смирительной рубашки. Теперь София могла свободно дышать, но двигаться она была не в состоянии и лежала с широко открытыми глазами.

Убедившись, что София полностью свободна и при желании может владеть руками и ногами, сиделка оставила ее наедине с Лили и ушла, заперев за собой дверь.

Лили и не подозревала, какой опасности она себя добровольно подвергла. Она не имела понятия, что значит остаться наедине с буйно помешанной. Она вовсе не боялась несчастной Софии, которая неподвижно лежала перед ней на постели, и была даже рада, что ее перевели сюда, так как понимала, что Гедеон не оставит ее в покое.

София не произносила ни слова, лежала по-прежнему неподвижно, но Лили все равно радовалась, что она теперь не одна.

Она сняла с Софии смирительную рубашку, и теперь, случись с ней приступ бешенства, ничто не стесняло бы ее движений, а выйти Лили не могла, так как дверь была заперта.

Между тем сумасшедшая, отведенная Дорой в комнату Лили, заснула, утомленная недавним припадком. Наступил вечер, а она все спала.

Когда пришла ночь и в доме умалишенных воцарилась относительная тишина, изредка нарушаемая лишь взрывами безумного хохота какой-нибудь буйно помешанной, которую укрощала вездесущая Дора Вальдбергер, врач-психиатр Гедеон Самсон крадучись отправился в женскую половину больницы. В руке у него был зажат ключ.

Он осторожно приблизился к одиночной палате, которую совсем недавно занимала Лили, и прислушался у двери — внутри все было тихо. По его расчетам, прекрасная пациентка должна уже спать, и в этот раз он собирался подобраться к ней совершенно бесшумно, чтобы не разбудить раньше времени.

Лили очаровала его своей красотой, и его томило лишь одно желание — обладать ею, пусть даже силой. Потом у него будет возможность доказать ей свою любовь и даже, может быть, добиться взаимности.

Он тихо вставил ключ в замок и повернул его. Дверь открылась. Поблизости никого не оказалось. Все сиделки заняты были в других местах.

Гедеон вошел в комнату и запер за собой дверь. Здесь, как мы уже знаем, царил полнейший мрак. Психиатр неслышными шагами направился к постели, на которой безумная, проснувшаяся незадолго до его вторжения, лежала тихо, с широко раскрытыми глазами.

Разгоряченная фантазия Гедеона рисовала ему в темноте самые соблазнительные картины. Вот он наклонился, чтобы обнять ее тонкий, нежный стан, коснуться губами ее прелестных губок.

Но что это? Руки его, казалось, обняли живой скелет, губы коснулись чьих-то жестких иссохших уст. В ужасе он отшатнулся. Ему показалось, что он обнял саму Смерть!

Он хотел бежать, но было уже поздно. Две худые, но жилистые руки обхватили его шею и сдавили с такой силой, что он начал задыхаться. Гедеон пытался вырваться, но тщетно. Руки держали его так цепко и сжимали с такой силой, что у него самого на миг помутился рассудок. Ясно, что это не Лили, но кто же тогда царапает ему шею и лицо железными когтями?!

Между Гедеоном и сумасшедшей завязалась отчаянная борьба. Он понимал, что погибнет, если безумная одолеет его, но напрасно старался вырваться из ее объятий, напрасно клочьями вырывал ей волосы и выламывал пальцы — сумасшедшие не чувствуют боли.

Кое-как, таща на себе вцепившуюся в него буйнопомешанную, он добрался до двери, с невероятным усилием сумел отпереть ее и на свету увидел обезображенное безумной яростью старческое лицо.

На его счастье, по коридору шла Дора. Ни о чем не спрашивая, она быстро скрутила больную и надела на нее смирительную рубашку.

Доктор Гедеон Самсон был спасен.

XXXV. НАПАДЕНИЕ

Стояла холодная и снежная ноябрьская ночь. Сильный ветер нес с собой целые облака снега. Кругом все было бело.

По широкой заснеженной улице ехал одинокий всадник. Обычно оживленная улица в этот час была совершенно пустынной, — нигде не видно ни экипажа, ни пешехода.

На всаднике были меховая шапка и такое же пальто. Прекрасная верховая лошадь скакала легкой рысью.

Городские улицы вскоре остались позади, а впереди тянулось уходящее вдаль шоссе.

Мы узнали этого всадника, спешащего оказать помощь больному. Это доктор Гаген, врач для бедных. Что заставляло этого человека, имеющего возможность наслаждаться всеми земными благами, тратить свое время на бедняков? По мнению окружавших его людей, имя его сокрыто было тайной.

Никто не знал его планов и намерений. Даже близкий друг, Бруно фон Вильденфельс, не слышал от него об этом ни слова.