Мама Стифлера - Лидия Раевская

На белом снегу отчётливо выделялось тёмное пятно.

— Куртка, по-моему… — сделал стойку на добычу Павлос, и стал красться аки тать в ночи. — Давай карманы обшмонаем? Может, там бабки есть?

Гена двинулся за Павлосом чисто из любопытства.

И через пару метров остановился:

— Павлос, это баба…

— Вижу! — азартно прошипел Пашка. — Бухая в сопли! Давай её на свет вытащим!

— Нахуй надо? — Гена попытался оттащить товарища от грузного тела, распространяющего миазмы. — Пошли в Шапку, у меня яйца окоченели.

— Отвали! — отмахнулся Павлос, — Щас бабки будут! — и, схватив тело за воротник, поволок его к подъезду.

Свет тусклой лампочки осветил красное лицо с растёкшейся тушью под глазами, и с застывшей соплёй под угреватым носом.

— Спящая красавица. — Фыркнул Гена, и пнул тело ногой.

— Эй! — рассердился Павел, — Ты чо делаешь? Её ещё ебать можно…

Павлос был женат. А жена Павлоса была беременна. И к комиссарскому телу Павла не допускали уже месяца три. Поэтому, в перерывах между бездуховной дрочкой и бухарой, Павел иногда ебал вечно пьяную дочку соседа дяди Гриши. Неопределённого возраста девицу в зелёных велосипедных шортах, которые она снимала только для поссать и для поебацца.

Поэтому Павел был рад новому приобретению, которое совершенно точно имело пизду, и вполне вероятно — бабки.

— Слышь, Толстый, давай её в подъезд оттащим? — глаза Павла горели возбуждением, и нижняя губа начала трястись. Первый признак того, что Паша намерен любой ценой совершить половой акт.

Гена молча ухватил тяжёлое спящее тело, и поволок его в подъезд.

Спящей красавице на вид было лет тридцать. А может, и меньше. Пьяница мать — горе в семье, как говориться.

Прыщавое лицо, остатки зелёных теней на глазах и блевотина в правой ушной раковине мадонны, вызвали у Гены желудочные спазмы, и он поспешно закурил.

А Павел, тяжело дыша, расстёгивал китайский пуховик пьяной Снегурочки.

— Тебя как звать, а? Как зовут тебя, спрашиваю? Сосать можешь? — шептал Павел, пытаясь усадить красавицу на лестницу. — Рот открой!

Синявка услышала знакомую команду, и раззявила рот, явив миру пеньки зубов, в обрамлении бахромы морской капусты.

Но при этом не проснулась.

Павлос поспешно впихнул в рот пьяницы хуй, и после первого же поступательного движения Пашина партнёрша с глухим стуком повалилась на пол.

— Уродины кусок… — выругался Павлос. — Толстый, чо стоишь, еблом торгуешь? Помоги поднять!

Гена с интересом следил за попытками Павла получить оргазм с помощью этого животного, поэтому поднапрягся, и поставил девушку на ноги.

Девушка приоткрыла мутные глаза, отрыгнула кусок котлеты, и упёрлась головой и руками в мусоропровод.

— О! Ништяк! — обрадовался Павел, — Толстый, у тебя гандон есть? Давай! Блядь, да где тут у неё рейтузы снимаются? На подтяжках они что ли?

Паша трясущимися руками копался у синявки под пуховиком, пытаясь стянуть с неё шерстяные портки. Но те или наглухо прилипли к её жопе, или были пришиты к лифчику.

Но Павлос не привык отступать. Он не боялся трудностей. Он был настоящим мужчиной.

Сильным, смелым, и ахуенно находчивым.

Поэтому он просто разорвал девушкины парадно-выгребные штаны на жопе, и, наплевав на видавшие виды трусы, задорно выглянувшие из разодранных рейтуз, приступил к насилию.

Жертва обнимала мусоропровод, и пускала слюни, а Павлос приближался к оргазму.

Словно почуяв это, мадонна в рваных рейтузах обмякла, и начала плавно съезжать на пол, по пути облизывая мусоропровод.

— Стоять! — завопил Паша, и ухватил красавицу за сиську.

Сиська растянулась как резиновая, и красотка продолжила свой медленный спуск.

— Стой, сукабля!!! — в исступлении кричал Павлос, и вдруг осёкся: — Погоди… Тихо-тихо…

Гена, лениво наблюдавший за сценой, перестал ржать, и уточнил:

— Это ты кому?

Глаза Паши забегали, а Пашина рука, держащая партнершу за сиську, вдруг вынырнула из-под пуховика с зажатым в ней стольником.

— Во! Смотри! В лифчик сныкала, сука!

Павел ликовал, и совершенно забыл про оргазм.

— Щас пойдём, пива возьмём в Шапке!

В этот момент Пашина любовь очнулась и просипела:

— Отдай бабки, пидор!

— Ой! Она разговаривает! — заржал счастливый обладатель ворованного стольника, и пнул мамзель под разорванную сраку: — Пшла нахуй, марамойка!

Бросив наполовину использованный гандон рядом с любительницей острых ощущений, счастливый будущий отец и его друг вышли в морозную ночь…

"Всё-таки, бабы — ебанутые существа…" — думал Гена, открывая зажигалкой бутылку "Старого мельника". "Взять, хотя бы, Ирку… Бабе почти тридцать лет, учительница, а даже напиздить мужу толком не может. Вот как с такой жить? А эта опойка синерылая… Ну нахуя так нажираться, что потом через губу перешагнуть не можешь? Тоже дура."

А Павлос, верный друг Павлос, жадно глотал «Очаковское» и улыбался во весь рот.

Потому что скоро он должен быть стать отцом.

Потому что он сегодня выебал бабу.

Потому что он раздобыл деньги на пиво.

И потому что он — мужик.

И настоящий пацан.

А у Генки ещё все впереди…

Про дядю Витю, шаманский бубен и Великого Гамми

28-07-2007 01:48

Я хорошо помню тот день, когда я впервые увидела дядю Витю.

Мне тогда было лет пять. И меня в принудительном порядке обязали жить у бабушки мои родители, которые только-только пополнили наше семейство на одну единицу женского пола. Углядеть сразу за двумя детьми им было сложно. Ибо одна только я стОила десятерых. В том плане, что за один день я могла выпасть из окна второго этажа, встать, отряхнуться, и по возвращении домой перепутать подъезд, этаж, и квартиру. После чего знакомилась там со слепой старушкой, пила с ней чай, потом совала в розетку бабулину вязальную спицу… Бабуля частично прозревала, и вызывала "Скорую".. А «Скорой» я не могла сообщить своего адреса, потому что его не знала… И меня везли в милицию, и там устанавливали личность моих родителей, и адрес, потому что, по крайней мере, свои имя-фамилию я знала…

В общем, меня дешевле было пристрелить, чем воспитывать. А поскольку срок за меня бы дали как за полноценную — пришлось отбуксировать меня к моей бабушке на ПМЖ.

Там было хорошо.

Там была стерильно чистая, уютная квартирка, там была бабушка, и обожающий меня дедуля. В пять лет я научилась тырить у бабушки водку, прятать её в ванной, а вечером приносить деду, чтоб он жиранул пару стопочек, а потом рассказал мне в сотый раз о том, как он брал Берлин. Мне всегда казалось, что взял он его один. Собственноручно. Теперь я знаю, в кого я такая пиздаболка..))

А ещё, в 27-ой квартире жил сосед дядя Витя. Я не назову его фамилию, ибо он — известный человек, писатель, поэт, и богема шопесдец. В Интернете полным-полно его фотографий, и поэтому не буду палить его и себя. Он до сих пор жив-здоров и невредим как мальчик Вася Бородин, и вполне может неизящно мне ёбнуть в глаз.

Дядя Витя всегда был человеком неординарным и внешности странной… И стихи у него тоже были странные. Цитировать не буду — а то в Яндексе найдёте..))

Но дело даже не в его стихах и внешности. Дело в нём самом.

Будучи маленькой, я дядю Витю боялась. Ибо из-за его двери вечно доносились странные рычащие звуки, и песни на каком-то непонятном языке (позже я выяснила, что этот язык дядя Витя придумал сам, на нём же пел, и на нём же сочинял новые стихи). Потом он мне диск свой подарил. Это мне уже лет 15 было. Там была странная песня. Что-то такое: "Ах вы вот какие, выкаканные!!!!!!!!" — и припев, с жутким подвыванием: "Высоси помои!!!!!!!!" Всё это под аккомпанемент шаманского бубна и китового уса. УУУх!

Потом этот диск у меня спиздили друзья-растаманы…

А потом я выросла. Бабушка и дедушка скончались, оставив мне в наследство квартиру, тульский самовар, дедулину Звезду Героя и дядю Витю.

Так мне пришлось познакомиться с ним поближе. Дядя Витя начал периодически захаживать ко мне в гости, произнося одну и ту же фразу: "Не угодно ль барышне выпить со мной водки и покурить Мальборо?" Я всегда вежливо отказывалась, но дядя Витя был неумолим. Он затаскивал меня в свою квартиру, показывал мне доску, на которой висели несколько амбарных замков — начиная от огромного, и заканчивая маленьким, сувенирным. И ещё фанерку, на которой так же по убыванию размера выстроились утюги. И дядя Витя, шевеля Тарасо-Бульбовскими усами, вопрошал: "Как тебе концепция? Ты уловила космическую суть?" Я улавливала только запах перегара, и тревожную влагу в трусах, и сбегала в свои апартаменты, пока меня не заставили курить Мальборо среди концептуальных утюгов.

На мой день рождения *а дядя Витя ВСЕГДА знал, когда у меня день рождения. Не иначе, как по доносящимся из моей квартиры разудалым песням*, он всегда приходил в рыжем пиджаке с кожаными заплатками на локтях, и приносил мне в подарок единственный свой сборник стихов. У меня их уже пять штук скопилось. Дядя Витя всегда произносил длиннющий тост про меня, и моего героического деда, после чего с локтя опрокидывал стакан водки, и занюхивал всё своими усами. Потом народ разбредался кто куда: кто поебаться, кто в Интернете посидеть нахаляву, а я неизменно оставалась наедине с дядей Витей. К тому времени он был уже пьян и разнуздан, целовал меня в предплечье, и страстно шептал: