Мама Стифлера - Лидия Раевская

— Девушки, что-то ещё принести?

Позади нас девушка в белом халате стоит. Работница фитобара. Смотрит на нас хмуро. Наверное, действительно, странно со стороны всё это выглядело: сидят две бабы за стаканом чая, и ревут. Обе.

— Ещё чая, — говорю, — и коктейль кислородный. Мы беременные, не обращайте внимания. Перепады настроения, и всё такое…

Я попыталась улыбнуться. Девушка, не меняясь в лице, кивнула, и ушла за свою стойку.

— Ладно. Всё. Хватит об этом. — Юлька выдохнула, и похлопала себя по щекам. — Всё. Теперь ты расскажи: как ты?

— Как… Хорошо всё. Замуж вышла год назад. Тебя, вот, позвать, хотела, да у меня телефона твоего не было, ты ж так и не позвонила…

— Трахаться-то научилась? — Юлька уже улыбается. Лицо порозовело, вроде.

— Научилась.

— И как, нравится? Или мамины книги сделали своё чёрное дело?

— Не успели. — Смеюсь. — Я к Маринке на свадьбу пошла, а там с Вовкой познакомилась. Мать моя как узнала, что я уже того… Самого… Ну и погнала Вовку в ЗАГС. Благо, он её нахуй не послал. И меня любит, вроде. Не, точно любит.

— Во-о-от… Молодца! А всё ныла: "В сорок лет, в сорок лет, если доживу…" Эх, всё наперекосяк пошло, всё не так… Это я не про тебя, если что.

И тут меня осенило:

— Ершова, а зачем ты щас тест купила? Ты…

— Я. Не от Толика. Я недавно с парнем познакомилась, на работе. Ну так, чисто-просто для переночевать иногда… Походу, переночевала, блин…

— И что делать думаешь?

— Аборт, конечно! Что тут думать-то? Я этого хрена всего пару месяцев знаю, да ещё у него такая семейка Адамсов, что мама не горюй. Одна бабка чего стОит. Вечно рассказывает, что она какая-то там графиня-хуяиня-баронесса, и хвалится, что сроду не прикасалась к обоссаным пелёнкам своей дочери. Не царское это, типа, дело. И собака у неё пиздец какая. Кабысдох облезлый. Воняет жутко. И ещё он постоянно запрыгивает ко мне в постель, и дрочит, сука. Я блевать заколебалась. Пару раз переебала я ему по горбу, так бабка хай подняла: "Юлия, как вам не стыдно?! Я верю в реинкарнацию и в вечную любовь! В Дружка вселился дух моего покойного мужа, Серёжиного дедушки! А ты его бить изволишь, мерзавка!" Я, ей, конечно, ответила, что я тоже в любовь верю, и в прочую эпидерсию, но не мог бы Серёжин покойный дедушка дрочить в бабушкину постель, а не в мою? Всё. Бабка в обмороке. Овца старая, блять. А маме его щас шлея под хвост попала. Бабе полтинник, а она как пошла по мужикам носиться — они у неё меняются со скоростью стёклышек в калейдоскопе! Аж завидно даже. И что этих двух мымр объединяет — так это кровное родство, и открытая неприязнь лично ко мне. Они меня сожрут. Да и Серёга на мне не женится. Я ж у него тоже просто для поебаться. Вот такие дела, Лидос…

— Ваш чай. — Из-за спины рявкнула барменша. — Коктейль готовить?

— Да! — Тоже рявкнула Юлька. — И побольше. И немедленно. И нехуй мне тут на нервы действовать своими криками внезапными!

— В общем, подумай, Юльк… Бог дал, как говориться… Может, это шанс?

— Не знаю… Серёга на мне не женится, бабка его меня отравит, а я работаю в турагенстве, и пока на испытательном сроке. Получаю три копейки. На что мне ребёнка содержать?

— Работай, и копи бабло. Ты ещё полгода работать можешь. Потом тебе ещё декретные заплатят… В конце концов, я тебе помогу. У меня Вовка хорошо зарабатывает, нам хватает, ещё и остаётся. В общем, думай, Юлька, Думай. Родишь парня, будет он тебе опорой… Бля, что я несу? Короче, сама решай. А я рожать буду, если всё подтвердится.

— Тут и думать нечего, Лид. Аборт. И немедленно. — Юлька отвернулась, и заорала через плечо: — И где наш коктейль, блин?!

Я вытерла вспотевшие ладони салфеткой, и кинула её на стол:

— Точно?

— Точно. Аборт.

— Алло, Юльк, ты?

— А ты кого хотела услышать?

— Ершова… — Я заревела. — Можешь ко мне приехать? От меня Вовка ушёл… К бабе свалил, сука такая… Мы с Андрюшкой теперь одни остались…

— Тихо, тихо. Успокойся. Сиди дома, никуда не уходи. Я сейчас ловлю такси, и к тебе еду. Мне из Зеленограда где-то минут сорок катить. Щас матери Лерку свою подкину — и сразу к тебе. Всё, успокойся, я сказала!

Я положила трубку, и подошла к детской кроватке. Двухлетний сын сидел за решёткой, и тихо ломал неваляшку. Увидев меня, обрадовался, и встал на ножки.

— Папа! — Тянет ко мне ручки.

— Шляпа. — Отвечаю вполголоса, и беру Дюшку на руки. — Щас тётя Юля приедет. Помнишь тётю Юлю?

Улыбается.

— А Лерочку помнишь? Лерочку маленькую? Да нихрена ты не помнишь. Когда Юльку Серёжка бросил, и она к матери переехала — Лерке полгода было. Ничего ты не помнишь. Я сама сто лет ни Юльку, ни Лерку не видела. Спать будешь?

— Неть.

— Ну, нет так нет. Давай, Юльку подождём. Она сейчас приедет, и мама перестанет плакать. Ты хочешь, чтобы мама перестала плакать? Господи, что я несу? Хочешь, а?

— Дя!

— Вот и хорошо. Вот и славненько. Давай, шапочку наденем, и гулять пойдём. Надо, надо шапочку, Дюша. Не капризничай. Ушки застудишь, и будет приходить тётя Бобо. Уколы делать. Хочешь?

— Неть!

— Тогда шапочку, шапочку надо… Господи, я щас сдохну… Шапочку…

По кухне туманом стелется табачный дым. На столе две пачки сигарет: Юлькин «Парламент» и мой красный "L&M". Две рюмки. Бутылка водки. Варёная колбаса на тарелке и двухлитровая сиська Пепси.

— Устала я, Лидка… — Юлька опрокидывает в себя содержимое рюмки, морщится, и суёт в рот криво отрезанный кусок колбасы. С одного края он толстенный, а с другого — как бумага папиросная… — Устала. Школа эта Леркина меня вконец вымотала, работа остопиздила… Тебе хоть мать твоя помогает, с Дроном сидит, уроки с ним делает, а я всё одна, всё одна, блять… Как проклятая.

— Юль, я сама устала. Конечно, хоть со школой так не заморачиваюсь, а всё равно тяжко. И болею постоянно. Хуже бабки старой. И тоже одна…

Щёлкаю зажигалкой, и подношу огонь к помятой сигарете "L&M". Табак плохой, что-то там трещит, горит…

— Мужиков бы нам хороших, Лидос. Все бабские беды оттого, что мужика рядом нет. Помочь-то некому даже. Вот и хуяришь в одно рыло. Косяков наделаешь, а потом расхлёбываешь… Порежь ещё колбасы.

— Хватит с меня мужиков, Ершова. Хватит. И не заикайся даже. Я Димку полгода назад схоронила. Второй муж. Второй брак. Во второй раз одна осталась… Иди-ка ты нахуй со своей колбасой. Чай, не в гостях. Жопу оторви, и сама возьми. Не развалишься.

— Много ты хорошего от Димки видела… — Ворчит Юлька, поднимаясь со стула. — Я тебе про нормальных мужиков говорю…

— Ершова! — Я ударила кулаком по столу. — Не нарывайся. Каким бы он ни был — я его любила. И люблю, понятно тебе? Не трогай Диму, дай ты ему хоть там спокойно полежать… Су-у-ука…

И завыла волком.

— Держи. — Юлька села рядом, и протянула рюмку. — Пей, сказала. Колбасу держи. Воды налить? А, так обойдёшься. Давай, залпом. Ну?

И руку мою к моему рту подталкивает.

Пью.

Водка попадает не в то горло. Долго кашляю, глаза слезятся…

— Всё, всё… Всё пройдёт, Лидка. Всё перемелется. Да ты меня не слушай, я ж вечно на своей волне. У кого чего, а у Ершовой вечно одни мужики на уме… И вправду: зачем тебе мужик? У тебя мать рядом — с сыном поможет, отец у тебя — дай Бог такого отца каждому, руки золотые, по дому поможет — только свистни. Сын-отличник, сама ты ещё девка — ого-го какая. Что ещё нужно для счастья-то, а, Лидк? Попей, попей Пепсятинки буржуйской, попей… И ну их нахуй, мужиков этих. Провались они пропадом, суки.

— Не хочу мужиков… — Откашлялась уже, теперь всхлипываю. — Ничего не хочу-у-у… К Димке хочу-у-у…

— Не блажи ты, дура. — Юлька сердится. — Беду не зови — она и не придёт. Не хочешь — и не надо. Так живи. Без ебли не останешься всё равно. А всё остальное: денег там заработать, кран дома починить, люстру повесить — это ты и сама можешь. Верно? Ну и нахуй мужиков, да?

— Да. Нахуй их.

— Ну и отлично! Давай ещё по рюмочке, да мне домой пора… Наливай, подруга дней моих суровых.

"Восемь. Девятьсот двадцать шесть. Семьсот десять… Ну, давай, бери ты трубку-то уже, развалина старая!"

— Чо трезвонишь в такую рань, Жаба ты Аркадьевна? — В трубке недовольный, заспанный, но такой родной Ершовский голос. — Кто там опять умер-родился?

— Ершова… — Я улыбаюсь, и тяну время. — Ершова, я замуж выхожу…

— Господи… Совсем девка ёбнулась. Зачем, Лида?

— Шесть недель.

— Что шесть? Шесть недель?! Ты точно ёбнулась!!! Когда свадьба-то?

— В августе. И попробуй не придти, уродины кусок.

— Сплошное разоренье… Щас Лерку в пятый класс собирать, опять список в школе дали, на пятьдесят четыре метра, блин… И всё купи, и всё принеси… Шесть недель, ёптвою! Раевская, я нажрусь как свинья.

— На здоровье. Только приходи. С Леркой вместе приходи, ладно?