Мама Стифлера - Лидия Раевская

А готы никуда не уходят. Стоят, смотрят на меня, и лыбяцца паскудно.

"Чо? — говорю, — Хуёво понимаете? Брысь отсюда, коты помойные! Дайте мне в тишине и покое опорожнить свой сосуд с говном"

А готы всё зырят. И, главное, непонятно же: кто они там, под рясами своими? Бабы или мужики? Как к ним обращацца-то? И тут один из этих мерлин менсонов ко мне шаг делает, и говорит:

— Девушка, а у вас это… Грудь вылезла.

А надо сказать, что я после своего дваццать девятого дня рождения сильно стала терять в остроте слуха и зрения. Вот какого хуя, извините, мне послышалось не «вылезла», а «выросла»? Не знаю. Но я ведро на пол с грохотом уронила, надулась как жаба, и отвечаю гордо этому недоразумению:

— Да, я такая. Сисястая бабища.

Пушкен сразу вспомнился некстате.

И царица хохотать,

И плечами пожимать,

И подмигивать глазами,

И прищелкивать перстами,

И вертеться подбочась,

Гордо в зеркальце глядясь (с)

Стою себе дальше, надувшысь от гордости, и попинывая своё ведро ногой. Нога у меня так и напрашывалась на комплимент.

А существо это чорное хихикнуло вдруг, и ко мне прижалось:

— Тёть, вы бы сисечку убрали бы, вдруг кто увидит?

Тут до меня запоздало дошло, что я чота не так поняла. Ну не может быть так, что пять секунд назад тебя уверили, что у тебя "ГРУДЬ выросла", а теперь её «СИСЕЧКОЙ» вдруг называют. Что в принцыпе больше соответствует действительности.

Я глаза вниз опускаю, и понимаю, что мне и с сисечкой-то польстили. И хихикали зомби не напрасно. Я бы вообще уссалась, если б на их месте была.

Моя леопардовая тряпочка, которая и так держалась на одной ниточке, которую надо было за шею цеплять, съехала набок, и повисла на одной сиське. Вернее, не повисла, а зацепилась за царапину. А вторая сиська хитро смотрит на мэнов ин блэков, и меня позорит.

Тут, я конечно, чота заорала как кликуша, ведром помойным груди свои пышные прикрыла, и домой обратно ускакала. Там мои страдания усилились настолько, что мужыг мой не выдержал, и сказал:

— Фсё. Переодевайся во что-нить более приличное, и пошли в магазин. Будем тебе новую кофточку покупать. Погода испортилась, и леопард твой под нынешние погодные условия не катит совсем. Если начистоту — он вообще у тебя никуда негодный. Разве что соседей у помойки напугать, или дома в туалет в нём бегать. Ночью. Штоп никто не видел.

А я никуда идти не хочу. Я реву самозабвенно. Мужики — они ж такие, они ж думают, что всё дело в кофточке… Дурачьё.

— Какая кофточка?! — Всхлипываю, и останками леопардовой роскоши сопли утираю, — У меня сиси маленькие, поэтому я в вечном позоре, и меня кофточки не спасут!

Мужыг мне платок носовой дал, и леопарда тайком начал в ведро помойное запихивать:

— Мы тебе такую модную кофту купим. Знаешь, щас все красивые бабы в таких ходят. Безразмерные такие хламидомонады для беременных, и рукава фонариком. В такой кофте вообще непонятно — есть сиськи или нету.

Я изумилась, и забыла, что надо самозабвенно оплакивать свои сисечки:

— Ты где этого понабрался? — Спрашываю, и глаза уже недобро щурю. — Отвечай, потаскун!

— Так на работе… — Возлюбленный мой попятился. — У нас там одни бабы работают, и у них разговоров всех только про сиськи да кофточки с фонариками… Лид, тычо?

— Ничо. — Успокоилась уже такая. — Пойдём, кофточку прикупим. Только это… К ней надо будет туфли, сумочку, бусики…

— Духи, помаду, новую причёску, цветные контактные линзы…

— И заколочку. На чёлку.

— Господи, Боже мой. И заколочку. Прости, забыл.

Кофточку мы купили.

Модную, стильную, молодёжную.

Рукавчики фонариками, сисек не видно.

Сумку спиздили у моей сестры, так дешевле.

Туфли не купили. Не подобрали, блять.

А погода опять испортилась… Холодно мне будет, в кофточке этой.

В шесть придёт с работы кормилец.

Идём покупать новую кофточку.

Новые бусики.

Новые туфельки.

Новую заколочку.

Всё надо купить до завтра.

Ведь завтра он меня непременно бросит.

А виноват будет ШЫРВИНТЪ И ЕГО ПРЕЗЕНТАЦЫЯ!!!

Рассмешить Бога

09-06-2008 16:00

"Если хочешь рассмешить Бога — расскажи ему о своих планах"

— У тебя сигареты есть?

— У меня одна.

— Оставишь?

— Оставлю. Только давай за твой дом отойдём, у тебя окна на другую сторону выходят, мама не запалит.

Курить я начала недавно, в пятнадцать лет. Юлька ещё раньше. Юлька вообще всё успевала сделать раньше меня. Правда, она и старше меня на два года. У Юльки даже был парень. У меня его не было. А хотелось. Хоть какого. Пусть даже ботана прыщавого. Но на меня никто внимания не обращал. Пока я не начала курить. Внимания сразу прибавилось, но только со стороны дворовых бабок, которые не переминули доложить о моей дурной привычке маме. Мама меня строго наказала, и почему-то обвинила в случившемся Юльку.

Юльке эти обвинения ущерба не нанесли, с неё вечно всё как с гуся вода. Поэтому мы продолжали дружить.

И курить.

— Слышь, — Юлька щёлкнула зажигалкой, и поднесла огонь к помятой сигарете "L&M", — мать моя хату нашу продавать собралась. Вернее, менять. На «двушку» в Зеленограде, и комнату в коммуналке где-нибудь в жопе мира. На задворках Москвы.

— А зачем? — Смотрю на тлеющий кончик сигареты, внимательно следя за тем, чтобы Юлька не выкурила больше половины. — Зачем ей Зеленоград нужен? Там же ещё нет ничего. Магазинов нет, метробуса нет, одни болота. И нахуй вам ещё комната в коммуналке?

— Меня отселить хотят. — Юлька глубоко затянулась, стряхнула столбик пепла, и протянула мне наполовину выкуренную сигарету. — Мать говорит, что больше не хочет жить со мной в одной квартире, что её заебала я и мои друзья, потом добавила, что не хочет, чтобы её младшая дочь брала пример со старшей, то есть с меня, и вот решение принято. Щас мать ездит, варианты рассматривает, а я жду. Так что съеду я скоро отсюда. В гости ко мне будешь приезжать?

— Не знаю, Юльк… Смотря, куда. Ты ж знаешь, меня мать вечно контролирует. Да и с тобой мне дружить не разрешают. С прошлого года.

— Это когда я тебе на днюху литр спирта подарила? — Хохотнула Юлька. — Так это ж прикол был. Что, мать твоя шуток не понимает?

— А в чём прикол-то? — Пепел аккуратно стряхиваю, и курю короткими затяжками, дым глубоко не вдыхая, чтоб не закашляться. — Мы твоим подарком и нахуячились. Десять четырнадцатилетних девок. Меня мать потом чуть не убила. Хорошо, что отцу ничего не рассказала.

— Ну, давай теперь всё на меня валить. — Юлька выдернула у меня из рук короткий бычок, и в одну затяжку добила его до самого фильтра. — Моё дело было подарок вручить. А вот открыла ты его уже сама. И водой из бачка туалетного сама разводила. И с вареньем вишнёвым миксовала тоже ты. А виновата, как обычно, Ершова, ага.

— Ещё сигареты есть? — Тему перевожу.

— Есть. На жопе шерть. И та клоками. Нету ничего, я ж тебе сразу сказала. Попозже стрельнём у кого-нибудь. — Юлька сплюнула на асфальт, и опустилась на корточки. — Я в залёте, Лид.

Я опустилась рядом с Юлькой, и так же как она, опустила голову вниз.

Сидим, плевок Юлькин рассматриваем.

— Это как? — Задаю глупый вопрос. Понимаю сама, что глупый, что нагрубит мне щас Ершова, но спросить ведь что-то надо, а не знаю чего…

— Как-как… Каком кверху. Обычно, как… Мать моя ничего не знает, само собой. Так что, может, этот переезд и к лучшему…

Молчим сидим. Слюни на асфальте медленно превращаются в мокрое пятно.

— А отец кто? — Снова спрашиваю. И уши краснеют, чувствую. Два года у нас разницы с Юлькой — а ощущаю себя сейчас первоклашкой какой-то. Даже не знаю, что в таких случаях спрашивают.

— Дед Пихто. — Юлька снова сплёвывает. Рядом с мокрым пятном появляется комок белой слюны. Смотрим на него. — Толик, конечно.

— Толик… — Повторяю эхом. — А он ведь намного тебя старше ведь?

— Не намного. На восемь лет всего.

На восемь лет… Мне мама запрещала дружить с мальчиками, которые были старше меня больше, чем на два года. Пугала меня изнасилованием, беременностью, и вселенскими проклятиями, если ослушаюсь. Книжки подсовывала разные, ещё и абзацы в них карандашом обводила. Так я узнала, что все мальчики, которые старше меня больше чем на два года, непременно потребуют от меня плотской любви. Причём, как утверждал автор книги, ещё обязательно будут шантажировать меня чувствами. Интересно, а Юльку шантажировали? И зачем она повелась на уговоры?

— Юльк… — Я тоже плюнула на асфальт, но у меня не получилась, и слюни повисли у меня на подбородке как у дауна. Быстро вытерла их рукой. — Он тебя изнасиловал, да?

— Дура, что ли? — Юлька подняла голову, и посмотрела на меня. — Совсем тебе мама твоя мозги высосала. Я сама кого хочешь изнасилую, блин. Вот честное слово, иногда так и подмывает пойти к твоей мамаше, и высказать ей всё, что я о ней думаю. Сдурела баба совсем! Она хочет, чтоб ты старой девой сдохла? Вот отвечай быстро, не задумываясь: с чем у тебя ассоциируется слово «секс»? Ну? Быстро!