Стихотворения - Владимир Набоков

376. ОСТРОВА{*}

В книге сказок помню я картину:ты да я на башне угловой.Стань сюда, и снова я застынуна ветру, с протянутой рукой.

Там, вдали, где волны завитыепереходят в дымку, различиострова блаженства, как большиефиолетовые куличи.

Ибо золотистыми перстамииз особой сладостной землипекаря́ с кудрявыми крыламиих на грани неба испекли.

И должно быть легче там и краше,и, пожалуй, мы б пустились вдаль,если б наших книг, собаки нашейи любви нам не было так жаль.

377. К РОССИИ{*}

Мою ладонь географ строгийразрисовал: тут все твоибольшие, малые дороги,а жилы — реки и ручьи.

Слепец, я руки простираюи всё земное осязаючерез тебя, страна моя.Вот почему так счастлив я.

И если правда, что намеднимне померещилось во сне,что час беспечный, час последнийменя найдет в чужой стране,

как на покатой школьной парте,совьешься ты подобно карте,как только отпущу края,и ляжешь там, где лягу я.

378. КИНЕМАТОГРАФ{*}

Люблю я световые балаганывсё безнадежнее и всё нежней.Там сложные вскрываются обманыпростым подслушиваньем у дверей.

Там для распутства символ есть единый —бокал вина; а добродетель — шьет.Между чертами матери и сынаострейший глаз там сходства не найдет.

Там, на руках, в автомобиль огромныйне чуждый состраданья богатейусердно вносит барышень бездомных,в тигровый плед закутанных детей.

Там письма спешно пишутся средь ночи:опасность… трепет… поперек листарука бежит… И как разборчив почерк,какая писарская чистота!

Вот спальня озаренная. Смотрите,как эта шаль упала на ковер.Не виден ослепительный юпитер,не слышен раздраженный режиссер;

но ничего там жизнью не трепещет:пытливый гость не может угадатьсвязь между вещью и владельцем вещи,житейского особую печать.

О да! Прекрасны гонки, водопады,вращение зеркальной темноты.Но вымысел? Гармонии услада?Ума полет? О Муза, где же ты?

Утопит злого, доброго поженит,и снова, через веси и века,спешит роскошное воображеньесамоуверенного пошляка.

И вот — конец… Рояль незримый умер,темно и незначительно пожив.Очнулся мир, прохладою и шумомрастаявшую выдумку сменив.

И со своей подругою приказчик,встречая ветра влажного напор,держа ладонь над спичкою горящей,насмешливый выносит приговор.

379. СТАНСЫ О КОНЕ{*}

На полотни́щах, озаренныхигрой малиновый лучей,условный выгиб окрыленныхНаполеоновых коней.

И цирковое полнолунье,огромный снежный круп, оплотсосредоточенной плясуньи;песок, и музыка, и пот.

И всадник, по лесу спешащий,седла поскрипыванье, хруст;волною счастия шуршащийпо голенищу влажный куст.

И ты, лирическое имяв газете уличной, скакун,гнедым огнем летящий мимотобою вспыхнувших трибун.

И столь покорный конь манежный,и Фальконетов конь живой.Но самый жалостный и нежный,невыносимый образ твой:

обросший шерстью с голодухи,не чующий моей любви,и без конца щекочут мухиресницы длинные твои.

380. «Для странствия ночного мне не надо…»{*}

Для странствия ночного мне не надо     ни кораблей, ни поездов.Стоит луна над шашечницей сада.     Окно открыто. Я готов.

И прыгает с беззвучностью привычной,     как ночью кот через плетень,на русский берег речки пограничной     моя беспаспортная тень.

Таинственно, легко, неуязвимо     ложусь на стены чередой,и в лунный свет, и в сон, бегущий мимо,     напрасно метит часовой.

Лечу лугами, по лесу танцую —     и кто поймет, что есть один,один живой на всю страну большую,     один счастливый гражданин.

Вот блеск Невы вдоль набережной длинной.     Всё тихо. Поздний пешеход,встречая тень средь площади пустынной,     воображение клянет.

Я подхожу к неведомому дому,     я только место узнаю…Там, в темных комнатах, всё по-другому     и всё волнует тень мою.

Там дети спят. Над уголком подушки     я наклоняюсь, и тогдаим снятся прежние мои игрушки,     и корабли, и поезда.

381. ВОЗДУШНЫЙ ОСТРОВ{*}

Средь пустоты, над полем дальним,пласты закатных облаковказались призраком зеркальнымокеанических песков.

Как он блистает, берег гладкий,необитаемый… Толчок,дно поднимается под пяткой,и выхожу я на песок.

Дрожа от свежести и счастья,стою я, новый Робинзон,на этой отмели блестящей,пустой лазурью окружен.

И странно вспоминать минутунедоумения, когданащупала мою каютуи хищно хлынула вода;

когда она, вращаясь зыбков нетерпеливости слепой,внесла футляр от чьей-то скрипкии фляжку унесла с собой.

О том, как палуба трещала,приняв смертельную волну,о том, как музыка играла,пока мы бурно шли ко дну,

пожалуй, будет и нетрудномне рассказать когда-нибудь…Да что ж мечтать, какое суднона остров мой направит путь.

Он слишком призрачен, воздушен.О нем не знают ничего.К нему создатель равнодушен.Он меркнет, тает… нет его.

И я охвачен темнотою,и, сладостно в ушах звеняи вздрагивая под рукою,проходят звезды сквозь меня.

382. БУДУЩЕМУ ЧИТАТЕЛЮ{*}

Ты, светлый житель будущих веков,ты, старины любитель, в день урочныйоткроешь антологию стихов,забытых незаслуженно, но прочно.

И будешь ты как шут одет на вкусмоей эпохи фрачной и сюртучной.Облокотись. Прислушайся. Как звучнобылое время — раковина муз.

Шестнадцать строк, увенчанных оваломс неясной фотографией… Посмейпобрезговать их слогом обветшалым,опрятностью и бедностью моей.

Я здесь с тобой. Укрыться ты не волен.К тебе на грудь я прянул через мрак.Вот холодок ты чувствуешь: сквознякиз прошлого… Прощай же. Я доволен.

383. ПЕРВАЯ ЛЮБОВЬ{*}

В листве березовой, осиновой,в конце аллеи у мостка,вдруг падал свет от платья синего,от василькового венка.

Твой образ легкий и блистающийкак на ладони я держуи бабочкой неулетающейблагоговейно дорожу.

И много лет прошло, и счастливоя прожил без тебя, а всё жпорой я думаю опасливо:жива ли ты и где живешь.

Но если встретиться нежданнаясудьба заставила бы нас,меня бы, как уродство странное,твой образ нынешний потряс.

Обиды нет неизъяснимее:ты чуждой жизнью обросла.Ни платья синего, ни имениты для меня не сберегла.

И всё давным-давно просрочено,и я молюсь, и ты молись,чтоб на утоптанной обочинемы в тусклый вечер не сошлись.

384. УЛЬДАБОРГ{*}