Стихотворения - Владимир Набоков

399. «Минуты есть: „Не может быть, — бормочешь…“»{*}

Минуты есть: «Не может быть, — бормочешь, —не может быть, не может быть, что нетчего-то за пределом этой ночи»,и знаков ждешь, и требуешь примет.

Касаясь до всего душою голой,на бесконечно милых мне гляжусо стоном умиленья; и, тяжелый,по тонкому льду счастия хожу.

27 декабря 1953

400. «Сорок три или четыре года…»{*}

Сорок три или четыре годаты уже не вспоминалась мне:вдруг, без повода, без перехода,посетила ты меня во сне.

Мне, которому претит сегоднякаждая подробность жизни той,самовольно вкрадчивая своднявстречу приготовила с тобой.

Но хотя, опять возясь с гитарой,ты опять «молодушкой была»,не терзать взялась ты мукой старой,а лишь рассказать, что умерла.

9 апреля 1967

ПЕРЕВОДЫ

Шимус о'Салливэн

401. ОВЦЫ{*}

Тихо проходитв сумерках серыхпо мокрой дорогестадо овец.Пробираются тихоони в полумракепо мокрой дороге,что вьется чрез город.Тихо проходят,блистая, белея,и вот уж скрываютсяв сумерках серых.Так прошлые днивсплывают на миг,блистают на миги снова бледнеют;те белые дни,когда мы с тобойв час вечерний брелитам, где овцы паслись;когда мы с тобоюшли поступью медленнойв сумерках серых,где овцы паслись…Белеют онии чрез миг исчезаютв горестной дымкезаплаканных лет:блистают на миги, туманясь, уходятв серую теньразлучающих лет.

<5 июня 1921>

402. OUT OF THE STRONG, SWEETNESS![15]{*}

Свет пасмурный утра земли.Равнины дрожащие вод.Полуизгнан хаосиз туманности моря и суши,и очи боговсквозь сумрак глядят;очи богов, и молчанье,и трепет от смеха богов.И там, одиноко в тумане, —тонкие, нежные, робкие,с большими от страха глазамиолени стоят.И шепот — он тише, чем мысль:«Малые, кроткие твари,в заветной лесной глубиневас ждет тишина, ваш приют.Спрячьтесь от взоров и смеха боговв лиственный мрак».

<5 июня 1921>

Пьер Ронсар

403. СОНЕТ{*}

Когда на склоне лет и в час вечерний, чарамстихов моих дивясь и грезя у огня,вы скажете, лицо над пряжею склоня:«Весна моя была прославлена Ронсаром», —

при имени моем служанка в доме старом,уже дремотою работу заменя,очнется, услыхав, что знали вы меня,вы, озаренная моим бессмертным даром.

Я буду под землей, и, призрак без костей,покой я обрету средь миртовых теней.Вы будете, в тиши, склоненная, седая,

жалеть мою любовь и гордый холод свой.Не ждите — от миртовых дней, цените день живой,спешите розы взять у жизненного мая.

<13 августа 1922>

Шарль Бодлер

404. АЛЬБАТРОС{*}

Бывало, по зыбям скользящие матросысредь плаванья берут, чтоб стало веселей,великолепных птиц, ленивых альбатросов,сопровождающих стремленье кораблей.

Как только он людьми на палубу поставлен,лазури властелин, неловок и уныл,старается ступать, и тащатся бесславногромады белые отяжелевших крыл.

Воздушный странник тот — какой он неуклюжий!Та птица пышная — о, как смешит она!Эй, трубкою тупой мазни его по клюву,шагнув, передразни калеку-летуна…

Поэт похож на них — царей небес волнистых:им стрелы не страшны, и буря им мила.В изгнанье — на земле, — средь хохота и свиста,мешают им ходить огромные крыла.

<3 сентября 1924>

Альфред Теннисон

405. IN MEMORIAM{*}

Вот лунный луч блеснул на одеяле,И знаю: там, где предан ты земле,Над западными водами, во мгле,Бледно и дивно стены просияли.

Там жизнь твою читает лунный свет:Как перст скользит серебряное пламяПо мраморной доске твоей, во храме,По буквам имени и числам лет.

И вот сиянье плавное слабеет;Вот на моей постели луч погас.Смежаю веки утомленных глазИ сплю, пока окно не посереет.

Тогда земля туманом заревымНапоена от краю и до краю, —И там, во храме сумрачном, я знаю,Чуть брезжит мрамор с именем твоим.

<23 мая 1926>

Уильям Шекспир

406. XVII СОНЕТ{*}

Сонет мой за обман века бы осудили,когда б он показал твой образ неземной, —но в песне, знает Бог, ты скрыта, как в могиле,и жизнь твоих очей не выявлена мной.

Затем ли волшебство мной было бы воспетои чистое число всех прелестей твоих, —чтоб молвили века: «Не слушайте поэта;божественности сей нет в обликах мирских»?

Так высмеют мой труд, поблекнувший и сирый,так россказни смешны речистых стариков, —и правду о тебе сочтут за прихоть лиры,за древний образец напыщенных стихов…

Но если бы нашлось дитя твое на свете,жила бы ты вдвойне — в потомке и в сонете.

<18 сентября 1926>

407. XXVII СОНЕТ{*}

Спешу я, утомясь, к целительной постели,где плоти суждено от странствий отдохнуть, —но только все труды от тела отлетели,пускается мой ум в паломнический путь.

Потоки дум моих, отсюда, издалека,настойчиво к твоим стремятся чудесам, —и держат, и влекут измученное око,открытое во тьму, знакомую слепцам.

Зато моей души таинственное зреньеторопится помочь полночной слепоте:окрашивая ночь, твое отображеньедрожит, как самоцвет, в могильной темноте.

Так, ни тебе, ни мне покоя не давая,днем тело трудится, а ночью мысль живая.

<18 сентября 1926>

408–410. ИЗ «ГАМЛЕТА»{*}

1 (Действие III, сцена 1)

Быть иль не быть — вот в этомвопрос; что лучше для души — терпетьпращи и стрелы яростного рокаили, на море бедствий ополчившись,покончить с ними? Умереть: уснуть,не более, и если сон кончаеттоску души и тысячу тревог,нам свойственных, — такого завершеньянельзя не жаждать. Умереть, уснуть;уснуть: быть может, сны увидеть; да,вот где затор, какие сновиденьянас посетят, когда освободимсяот шелухи сует? Вот остановка.

Вот почему напасти так живучи;ведь кто бы снес бичи и глум времен,презренье гордых, притесненье сильных,любви напрасной боль, закона леность,и спесь властителей, и всё, что терпитдостойный человек от недостойных,когда б он мог кинжалом тонким сампокой добыть? Кто б стал под грузом жизникряхтеть, потеть, — но страх, внушенный чем-тоза смертью — неоткрытою страной,из чьих пределов путник ни одинне возвращался, — он смущает волюи заставляет нас земные мукипредпочитать другим, безвестным. Таквсех трусами нас делает сознанье,на яркий цвет решимости природнойложится бледность немощная мысли,и важные, глубокие затеименяют направленье и теряютназванье действий. Но теперь — молчанье…Офелия…            В твоих молитвах, нимфа,ты помяни мои грехи.

<23 ноября 1930> 2 (Действие IV, сцена 7)

Королева Одна беда на пятки наступаетдругой — в поспешной смене: утонулатвоя сестра, Лаэрт.

Лаэрт                         Сестра! О, где?

Королева Есть ива у ручья; к той бледной иве,склонившейся над ясною водой,она пришла с гирляндами ромашек,крапивы, лютиков, лиловой змейки,зовущейся у вольных пастуховиначе и грубее, а у нашиххолодных дев — перстами мертвых. Тамона взбиралась, вешая на ветвисвои венки, завистливый сучоксломался, и она с цветами вместеупала в плачущий ручей. Одеждыраскинулись широко и сначалаее несли на влаге, как русалку.Она обрывки старых песен пела,как бы не чуя гибели — в привычнойродной среде. Так длиться не могло.Тяжелый груз напившихся покрововнесчастную увлек от сладких звуковна илистое дно, где смерть.

<19 октября 1930> 3 (Действие V, сцены 1)

Лаэрт (прыгает в могилу, вырытую для Офелии) …Теперь заройте с мертвою живого,сыпучий прах нагромоздите вышеседого Пелиона и главыОлимпа синего.

Гамлет (подходя)                      Кто сей, чье горетак выспренне? Чья печальблуждающие звезды заклинаети слушателей делает из них,пронзенных изумленьем? Я — Гамлет,принц Датский.

(Прыгает в могилу.)

Лаэрт                К дьяволу пускай пойдеттвоя душа!

(Схватывается с ним.)

Гамлет             Дурна твоя молитва.Сними ты пальцы с горла моего,прошу тебя, хоть вовсе я не вспыльчив,но что-то есть опасное во мне, —ты будь благоразумнее. Прочь руку!

Король Растащите их!

Королева                 Гамлет! Гамлет!

Все                                    Мы просим вас.

Горацио Мой принц, мой друг, не надо!

Их разъединяют, и они выходят из могилы.

Гамлет Я с ним готов на эту тему спорить,покамест у меня моргают веки.

Королева О чем, мой сын, о чем ты?

Гамлет                            Я любилОфелию, и сорок тысяч братьев,свою любовь слагая, мой итогнабрать бы не могли. Что для нееты сделаешь?

Король                  Лаэрт, ведь он безумен.

Королева Молю, будь терпелив…

Гамлет                                Что можешь ты?Рыдать? Терзать себя? Поститься? Драться?Испить отравы? Крокодила съесть?Всё сделаю. Зачем пришел? Чтоб выть?Ложись в могилу к ней, — я лягу тоже.Болтаешь о горах? Так пусть навалятна нас с тобой земли такую груду,что темя опалит она о солнцеи Оссу обратит в волдырь. Как видишь,и я речист.

Королева                 Всё это лишь безумье.Так с ним бывает, на него находит, —а погодя, смиреннее голубки,уж выведшей птенцов своих златых,он замолчит, потупясь.

<19 октября 1930>

Альфред де Мюссе