Анж Питу - Александр Дюма

— Успокойтесь, отец, — сказал мальчик. — Я грущу не от болезни и не от гордыни; нет, я грущу оттого, что у меня горе.

— Горе, бедное мое дитя! Боже мой! Какое может быть горе в твоем возрасте? Ну говори же.

— Нет, отец, нет, не теперь. Вы ведь сказали, что торопитесь и можете уделить мне всего четверть часа. Поговорим о чем-нибудь другом, а не о моих сумасбродствах.

— Нет, Себастьен, иначе у меня будет неспокойно на душе. Расскажи мне о своем горе.

— По правде говоря, я не смею, отец.

— Чего же ты боишься?

— Боюсь показаться вам одержимым, а еще боюсь огорчить вас своим рассказом.

— Ты больше огорчишь меня, если не откроешь мне своей тайны, дитя мое.

— Вы прекрасно знаете, отец, что у меня нет тайн от вас.

— Тогда говори.

— Право, я не смею.

— Себастьен, ты ведь хочешь, чтобы тебя считали мужчиной?

— В этом все дело.

— Ну же, смелее!

— Ну хорошо! Отец, источник моего горя — сон.

— Сон, который тебя пугает?

— И да и нет; когда я вижу этот сон, мне не страшно, я просто переношусь в какой-то другой мир.

— Что ты хочешь сказать?

— Еще когда я был совсем мал, меня посещали эти видения. Вы ведь знаете, мне два или три раза случалось заблудиться в густом лесу, окружающем деревню, где я вырос.

— Да, я слышал об этом.

— Так вот, я заблудился, потому что шел следом за призраком.

— За призраком? — переспросил Жильбер, глядя на сына с изумлением, похожим на ужас.

— Понимаете, отец, вот что происходило: я играл с другими детьми, и, пока я был в деревне, пока со мной или около меня были другие дети, я никого не видел; но стоило мне отойти от них, стоило миновать последние сады деревни, как я начинал слышать подле себя что-то вроде шелеста платья; я протягивал руки, но не мог ухватить ничего, кроме воздуха; однако чем больше удалялся шелест, тем явственнее становился призрак. Сначала это было прозрачное дымчатое облако, затем дымка сгущалась и принимала форму человеческого тела. Это была женщина; она не столько шла, сколько скользила по воздуху, и чем темнее были уголки леса, куда она углублялась, тем явственнее становились очертания ее фигуры. Неведомая, странная, неодолимая сила влекла меня к этой женщине. Я шел за ней следом, вытянув руки и, подобно ей, не произнося ни слова; я не раз пытался окликнуть ее, но так и не смог произнести ни единого звука; я шел за ней, не в силах догнать ее, а она не останавливалась и наконец таким же чудом, как возникла, начинала исчезать. Силуэт ее становился все бледнее и бледнее; плоть обращалась в дымку, дымка истончалась и пропадала из виду. А я без сил падал на землю там, где она исчезала. Там меня и находил Питу, иногда в тот же день, а иногда лишь на следующий.

Жильбер продолжал смотреть на сына со все возрастающей тревогой. Пальцы его искали пульс мальчика. Себастьен понял, какие чувства обуревают доктора.

— О, не тревожьтесь, отец, — сказал он, — я знаю, что ничего подобного на самом деле быть не может; я знаю, что это просто видение.

— А как выглядела эта женщина? — спросил доктор.

— О, она была величественна, как королева.

— Тебе случалось видеть ее лицо, дитя мое?

— Да.

— Как давно? — спросил Жильбер, трепеща.

— Только с тех пор, как я здесь, — ответил юноша.

— Но в Париже ведь нет такого леса, как в Виллер-Котре, нет высоких деревьев, под зелеными кронами которых царит таинственный полумрак? В Париже нет ни тишины, ни уединения — а без них откуда взяться призракам?

— Нет, отец, все это есть и здесь.

— Где же?

— В этом саду.

— Как в этом саду? Ведь доступ в этот сад открыт только преподавателям?

— Вы правы, отец. Но два или три раза мне показалось, что эта женщина проскользнула со двора сюда, в сад. Я хотел пойти за ней, но всякий раз натыкался на запертую калитку. И вот однажды, когда аббат Берардье, очень довольный моим переводом, спросил меня, что бы я хотел получить в награду, я сказал, что хотел бы иногда гулять в этом саду. Он позволил. Я пришел сюда, и здесь, отец, здесь видение посетило меня вновь.

Жильбер вздрогнул.

— Странная галлюцинация, — сказал он, — впрочем, у тебя такая впечатлительная натура. И что же, ты видел ее лицо?

— Да, отец.

— И запомнил его?

Мальчик улыбнулся.

— А ты пробовал подойти к ней?

— Да.

— Пробовал коснуться ее рукой?

— Тогда она исчезает.

— Как, по-твоему, Себастьен, кто эта женщина?

— Мне кажется, что это моя матушка.

— Твоя матушка! — воскликнул Жильбер, побледнев, и приложил руку к сердцу, словно желая унять мучительную душевную боль.

— Это всего лишь сон, — продолжал он, — а я почти такой же безумец, как и ты.

Мальчик молчал и, наморщив лоб, смотрел на отца.

— Ты что-то хочешь сказать? — спросил Жильбер.

— Я хочу сказать вот что: может быть, это и сон, но он существует наяву.

— Что?

— В прошлом году на Троицу нас повезли на прогулку в Саторийский лес неподалеку от Версаля и там, когда я предавался грезам вдали от остальных учеников, вдруг…

— Появилось прежнее видение?

— Да, но на этот раз она ехала в карете, запряженной четверкой великолепных лошадей… на этот раз она была такая живая, такая настоящая. Я едва не лишился чувств.

— Отчего?

— Не знаю.

— И что ты подумал после этой новой встречи?

— Что та женщина из моих грез не матушка, ведь матушка умерла, и я не мог видеть ее в карете близ Версаля.

Жильбер поднялся и провел рукою по лбу. Он был близок к обмороку.

Себастьен заметил его волнение и испугался его бледности.

— Вот видите, отец, напрасно я рассказал вам о своих безумствах.

— Нет, дитя мое, нет; напротив, рассказывай мне о них как можно чаще, рассказывай о них при каждой нашей встрече, и мы постараемся вылечить тебя.

Себастьен покачал головой.

— Вылечить меня? Зачем? — сказал он. — Я привык к этой грезе, она сделалась частью моей жизни. Я люблю это видение, хоть оно и убегает от меня, а подчас, как мне кажется, даже меня отталкивает. Не исцеляйте меня, отец. Может случиться так, что вы снова покинете меня, снова отправитесь в путешествие, вернетесь в Америку. С этим видением мне будет не так одиноко жить на свете.

— Вот в чем дело! — прошептал доктор.

Прижав Себастьена к груди, он сказал:

— До свидания, мой мальчик, до скорого свидания; я надеюсь, что мы больше не расстанемся, а если мне придется снова уехать, я постараюсь на этот раз взять тебя с собой.

— Матушка была красивая? — спросил мальчик.