Анж Питу - Александр Дюма

— Кроме прошлого, существует будущее, сударыня. И я, быть может, в какой-то степени могу влиять на него. Впрочем, теперь речь не об этом. Теперь главное для меня и для господина де Неккера — чтобы мы встретились… Итак, сударыня, вы утверждаете, что ваш отец в Брюсселе?

— Да, сударь.

— Я потрачу на дорогу двадцать часов. Знаете ли вы, что такое двадцать часов во время революции и сколько событий может свершиться за эти двадцать часов? О сударыня, как неосторожно поступил господин де Неккер, поставив между собой и событиями, между рукой и целью эти двадцать часов!

— По правде говоря, сударь, вы меня пугаете, — сказала г-жа де Сталь, — и я начинаю думать, что отец в самом деле поступил неосмотрительно.

— Что ж, сударыня, сделанного не вернешь, не так ли? Итак, мне остается покорнейше просить прощения за причиненное вам беспокойство. Прощайте, сударыня.

Однако баронесса остановила его.

— Повторяю вам, сударь, вы меня пугаете, вы обязаны объясниться, обязаны успокоить меня.

— Увы, сударыня, — отвечал Жильбер, — в эту минуту меня мучает множество собственных тревог, и мне решительно невозможно принимать участие в тревогах чужих; дело идет о моей жизни и моей чести, а также о жизни и чести господина де Неккера, который согласился бы со мной, услышь он сейчас те слова, что я скажу ему через двадцать часов.

— Сударь, позвольте мне напомнить вам о том, что я сама совершенно упустила из виду: не следует обсуждать подобные вопросы под открытым небом, в парке, где нас могут услышать посторонние.

— Сударыня, — сказал Жильбер, — осмелюсь заметить, что здесь хозяйка вы, и место для нашей беседы выбрано вами. Как прикажете поступить? Я к вашим услугам.

— Сделайте милость, закончим этот разговор в моем кабинете.

«Ну и ну, — сказал Жильбер сам себе, — не опасайся я смутить ее, я спросил бы, не находится ли ее кабинет в Брюсселе».

Спрашивать он, однако, ничего не стал и молча пошел за баронессой, поспешно направившейся в сторону замка.

У дверей стоял тот самый лакей, что впустил Жильбера в парк. Госпожа де Сталь кивнула ему и, сама открыв двери, провела доктора в свой кабинет — уютный уголок, убранство которого, впрочем, пристало бы скорее мужчине, чем женщине; вторая дверь кабинета и два окна выходили в маленький сад, недоступный для незваных гостей и чужих глаз.

Закрыв дверь кабинета, г-жа де Сталь, повернувшись к Жильберу, взмолилась:

— Сударь, именем человечности заклинаю вас сказать мне, какая тайна, связанная с моим отцом, привела вас в Сент-Уэн.

— Сударыня, — сказал Жильбер, — если бы ваш отец мог слышать меня, если бы он знал, что я тот самый человек, кто отправил королю секретную памятную записку под названием «О состоянии идей и прогрессе», убежден, что он тотчас же появился бы в этом кабинете и спросил: «Доктор Жильбер, чем могу быть полезен? Говорите, я слушаю».

Не успел Жильбер договорить, как потайная дверь, замаскированная живописным панно работы Ванлоо, бесшумно отворилась и на пороге предстал улыбающийся барон Неккер; за его спиной была видна узенькая винтовая лестница, на которую сверху падал свет лампы.

Тут баронесса де Сталь кивнула Жильберу в знак прощания и, поцеловав отца в лоб, удалилась по потайной лестнице, закрыв за собой дверь.

Неккер подошел к Жильберу и протянул ему руку со словами:

— Вот и я, господин Жильбер; чем могу быть полезен? Говорите, я слушаю.

Хозяин и гость опустились в кресла.

— Господин барон, — сказал Жильбер, — вы только что услышали тайну, позволяющую судить об образе моих мыслей. Это я четыре года назад представил королю памятную записку о нынешнем состоянии Европы, это я присылал ему затем из Соединенных Штатов записки, касающиеся всех сложных вопросов внутренней политики Франции.

— Записки, о которых его величество неизменно отзывался с глубоким восхищением и не менее глубоким страхом, — с поклоном продолжил Неккер.

— Да, ибо они говорили правду. В ту пору правду было страшно слышать, но сегодня, когда она сделалась явью, ее стало еще страшнее видеть, не так ли?

— Вне всякого сомнения, сударь, — ответил Неккер.

— Король показывал вам эти записки? — спросил Жильбер.

— Не все, сударь; я читал только две из них: в той, что касается финансов; вы во многом согласились с моими взглядами, хотя и высказали некоторые возражения; я вам весьма признателен.

— Это еще не все; среди записок была одна, где я предсказывал события, что нынче уже свершились.

— Неужели?

— Да.

— Какие же это события, сударь?

— Назову лишь два: во-первых, я писал о том, что рано или поздно, дабы исполнить взятые на себя обязательства, король будет вынужден дать вам отставку.

— Вы предсказали мое изгнание?

— Совершенно верно.

— Это первое событие, а второе?

— Взятие Бастилии.

— Вы предсказали взятие Бастилии?

— Господин барон, Бастилия была не просто королевской тюрьмой, она была символом тирании. Свобода началась с разрушения символа; революция совершит все остальное.

— Сознаете ли вы всю серьезность ваших слов?

— Без сомнения.

— И вы не боитесь высказывать вслух подобные теории?

— Чего же мне бояться?

— Как бы с вами не стряслось беды.

— Господин Неккер, — сказал Жильбер с улыбкой, — человек, вышедший из Бастилии, уже ничего не боится.

— Вы вышли из Бастилии?

— Не далее как сегодня.

— За что же вас туда заключили?

— Об этом я хотел спросить вас.

— Меня?

— Разумеется, вас.

— Но отчего же именно меня?

— Оттого, что в Бастилию меня заточили именно вы.

— Я заточил вас в Бастилию?

— Шесть дней тому назад; как видите, событие это произошло совсем недавно и не могло изгладиться из вашей памяти.

— Этого не может быть.

— Вы узнаете свою подпись?

И Жильбер предъявил экс-министру лист из тюремной книги записей с приложенным к нему указом о заключении под стражу.

— Да, конечно, — сказал Неккер. — Я, как вы знаете, старался подписывать как можно меньше таких указов, и тем не менее число их доходило до четырех тысяч в год. Вдобавок перед самым уходом я обнаружил, что поставил подпись на некоторых незаполненных указах, в числе которых, к моему великому сожалению, оказался и тот, что употребили против вас.

— Вы хотите сказать, что не имеете касательства к моему аресту?

— Ни малейшего.

— Но, как бы там ни было, господин барон, — сказал Жильбер с улыбкой, — вы поймете мое любопытство: мне необходимо узнать, кому я обязан своим заточением. Благоволите открыть мне эту тайну.