Голос Незримого. Том 2 - Любовь Столица

(Заминается.)

Что? Безбожный, бесшабашный?Не от раскаянья иль простоты.О нет! Я нравен и неглуп. Тут – чудо!Узрел, узнал, поверил. Вот с чего!

(Помолчав.)

Сказать ли?

Друг, я благодарен буду.

А кроме нас здесь нету никого?

Я…

Вы, дружок, не высмеете подло.

ЯВЛЕНИЕ 8

Во время его рассказа входит НАУМОВНА, чтобы зажечь канделябры на столе, и, заслушавшись, остается. Мгновение спустя, из входной двери тихо, чтобы не мешать, появляются ГЕРЦЕН и РИТТЕР. Увлеченный рассказом своим АРСЕНИЙ и заинтересованные слушатели его не замечают их.

Судьбой я был заброшен в Арзамас,Чтоб закупить для эскадрона седла.Ну, глушь и сплин, снегов и карт атласИ некий лже-барон… Всё слишком просто!Я проиграл ему в пять, шесть ночейКазенные все деньги… тысяч до ста.Пришел к себе. И при одной свече,В унылой зале, в полночи метельной,Столь ощутил свой ужас, свой порок,Что в отвращенье и тоске смертельнойВзял пистолет и взвел уже курок…

(Останавливается, ибо от великого волнения у него перехватило на миг дыхание… Затем, проникновенно)

Вдруг вижу, возле, вот как вы, голубчик,Сидит седой согбенный старичок,Одет в худой мерлушечий тулупчик,Косматобров, но дивно светлоок.Грозит перстом, а сам букетец ягодС улыбкой близит пред мои уста…«Вкуси-ка, – шепчет, – скорби-то отлягут…Да помолись… Да памятуй Христа!»И я вкусил… И с этой земляникой,Сладчайшей и пахучейшей, как мед,Исполнился я жалости великойК себе… ко всем… И жить остался вот!

А старичок?

Как облачко растаял…Я ж вдруг уснул, как с детства уж не спал…

Вот Бог-то! Подсобит, когда не чаял…

С зарей проснулся. Камень с сердца спал!..Восторг – в душе моей, улыбка – в лике…Гляжу – окно заиндевел мороз,А… на столе алеют земляники, —И в зале их уханье разлилось!..Чрез день же мне случилось быть в Сарове, —И вот в портрете старца, что там чтим,Узнал вдруг тот же стан я, очи, брови…Мой гость был он… усопший Серафим!..С тех пор я взял священную привычкуХранить его наивно-мудрый дар.Вот он, при мне.

(Вынимает из кармана на груди увядший букетик.)

Да-с, любишь ты клубничку.Смышленый был монашек, хоть и стар!

Неописуемое волнение. АРСЕНИЙ вскакивает в высшей степени негодования, подымается и ХОМЯКОВ. МИЛУША и НАУМОВНА смотрят в недоумении, смутно чуя, что в их настроение вторглось что-то нехорошее.

Затем, качая головой, НАУМОВНА уходит.

Вы… Вы… Гнусны!

Нет, хуже: некультурны.

Как, Герцен? С ними – вы?

(Указывает на ЗВЯГИНЦЕВА и ХОМЯКОВА.)

Не может быть!

Не уважать чужие культы дурноНе менее, чем изувером быть.

Я даже вам завидую немного.Сам я не верю. Да… Мне не дано.Ведь это дар особый – верить в Бога!Как сочинять стихи… Высоко, но…

Досель иным идеям вы служили…Рациональным-с! Романтизм вам чужд.

Однако мой поэт любимый – Шиллер.Да, кажется, и ваш?..

Но это ж чушь!Декабрь и ягоды? Гм…

Встав к барьеру,Заутра мы решим наш спор о том.

Угодно драться?.. Но за что-с? За веру?Есть Бог иль нет? За сей пустяк, фантом?

(С ударением, понизив голос.)

Иль за наш общий чернокудрый фатум?!

В уме ль вы, сударь?

Ипоболе вас!Не чтусь славянофилом я и… фатом.А-а, фатум – у дверей?.. Так завтра. Да-с.

Расходятся.

ЯВЛЕНИЕ 9

У двери, действительно, стоит СОФЬЯ ЛЬВОВНА. Мгновение медлит, как бы наблюдая РИТТЕРА и ЗВЯГИНЦЕВА, затем с выражением особенной радости идет к гостям.

Вот и maman!

Еще вы стали краше!Уж, подлинно, «во лбу звезда горит»!

Добры ж всё так же… Мне писали наши,Как на чужбине им благотворитUne étoile[64]…

Ах, Александр Иваныч!Я так вам рада… Сколько лет и зим!И вам – спасибо, Алексей Степаныч!(Окинув их обоих взором, несколько удивленно.)Но… разве ж не враждуете вы с ним?

Дьяк встарь сказал уж: «Овии к востоку,А овии зрят к западу…» Вот такИ мы с ним. Враждовать какого прокуКоль оба родине желаем благ?

Конечно!.. Знаете ли, Софья Львовна,Как ныне мы зовем их? «Nos amisLes ennemis».[65] Мы спорим, но любовно,Не расходясь с семи и до семи.

У любомудров?

Нет. Их круг, растаяв,Исчез, как и Станкевича кружок.Вот – у Чаадаева…

Да, что Чаадаев?

Умом блестящ, как нож, как он, – жесток.

Как он писал: «Растем мы, но не зреем!»

Зари не видит, что уж занялась!

Спросите, как живется на заре им?Цензура не щадит их, как и нас!

ЯВЛЕНИЕ 10

Входят НАУМОВНА и лакей с большими лакированными подносами. На первом – чайный сервиз сине-золотого фарфора, на другом – граненый хрусталь с вареньями, бокалы и бутылка шампанского. Поставив всё это на стол, прислуга уходит.

Вот чай. Прошу… Не скрещивайте копий!

Все переходят к круглому столу, садятся и на мгновение умолкают.

Заря? В России?.. Мрак, как в ноябре!Как прежде, как и впредь… А что в Европе?

Там? Многое… Социализм Фурье…

Он всех зажег! Все жаждут фаланстера!И революция уж невдали…

Там – мысль и действенность! Здесь – сон и… вера.Что ж медлим мы, мы, соль своей земли?!

(ХОМЯКОВУ)

Вот вы… С самодержавьем, православьемДотерпитесь, покуда смерть придет!

Да… Признаюсь, могильным чем-то, навьимОт ихнего ученья отдает!

Скажите… А от ваших революцийБлагоухает очень хорошо?

(Сразу серьезно и энергически)

Нет!.. Токи крови ими в жизнь вольются,А кровь… она смердит! И как еще!

Власть деспотизма иль социализма —Иного выбора, поверьте, нет!

А ежели иными задались мы, —И нечто новое приносим в свет?

Что ж? Балалайку, лестовку да бармы?

Иль самовар-с?

Не гильотину всё ж!

Мы правду сеем – рыщут вкруг жандармы!

Пусть! Не потопчут всю златую рожь.Пожнут ее…

Да кто же? Внуки? дети?

Да. Лишь не съела б чуждых новшеств тля.

К старинке-с? К временам кнута и плети?

А днесь – шпицрутены и фухтеля!

Цари московские пеклись неплохоО родине. Всё зло нанес ей Петр.Коль вновь придет, не дай Бог, смут эпоха,Потомки скажут, сделавши нам смотр,Кто был правей!

Не вы ль, звонарь и постник?

Да, чем дорога ваша-то права,Ответьте-ка нам, мира совопросник?

Даст вам и им ответ… сама Москва!

(Взволнованно и вдохновенно)