Голос Незримого. Том 2 - Любовь Столица

(Горячо обнимает ее)

Но Вы, Sophie, дрожите вся… Колеблетесь? Не верите?

Нет… Чувство, что во мне самой, мне странно и ново.Такая страсть!.. Что ждет меня?

Взгляните, друг мой, в двери те:Не Кремль ли то белеется?.. Так вот в виду егоЯ, как царице, в верности великой присягаю вам,Своей подруге в будущем и… бывшему врагу.Клянусь! Подобно мантиям пурпурно-горностаевым,Вас обожаньем пламенным навек я облеку…(Привлекает ее на грудь к себе и нежнейше целует)

Да, этим вот мгновением вся жизнь моя искуплена.Во мне – одно лишь счастие… Нет воли, нет ума…Арсений, друг сердечный мой, противник и возлюбленный,Смотри: тебя целую я, я, гордая, сама!

ЯВЛЕНИЕ 11

Из двери во внутренние комнаты выходит LISE со свечой в руке, в белом капоте, с косами, убранными на ночь. Осматривается, как бы ища кого, затем, слыша в кабинете шорох, направляется туда.

Я к Вам, maman, с решеньем.

(Видит СОФЬЮ ЛЬВОВНУ в объятиях ЗВЯГИНЦЕВА)

Ах!.. Простите…

Тебя ли ангел мой, прощать?!. И мне ль?

(С холодным отчаянием, указывая АРСЕНИЮ на дверь)

Уйдите, сударь… Навсегда уйдите!Да, да, мой дом закрыт для вас отсель!..

АРСЕНИЙ на миг словно остолбенел… Затем лик его сперва ярко вспыхивает, потом смертельно бледнеет, – и с глубоким, но вместе с тем и надменнейшим поклоном он покидает комнату. LISE с плачем бросается в объятья СОФЬИ ЛЬВОВНЫ.

ДЕЙСТВИЕ 4

Тот же удаленный угол усладненского парка у беседки «Золотой Грозд».

Круглый фонарь из алой бумаги, повешенный в зелени над статуей Вакха, светом, колеблющимся и фантастическим, освещает листву ближних дерев, ставшую уже оранжевой и багряной по-осеннему, и странным образом живит лицо мраморного бога… Порой сюда долетают звуки Ланнеровских вальсов, кажущиеся издали еще более мелодичными и печальными.

Прекрасная, бесчисленно-звездная ночь начала сентября.

ЯВЛЕНИЕ 1

Появляются, прогуливаясь, ДАМА в палевом кринолине и ОЧАРОВАННЫЙ КАВАЛЕР.

О, что за ночь! И сень дерев! и звезды!

Да… И, n’est-ce pas, monsieur?[68] какой раут!

О! Я не видывал блестящей съезда!

Mais… vous savez?[69] невесело всё ж тут…

Немудрено. Престранная помолвка! —Невеста – Геба, Хлоя! А жених…

Un vieux satyre?!.[70]

А почему размолвкаС тем кирасиром вышла вдруг у них?

Тсс!..

(Совсем тихо)

Чувств к нему исполнилась горячихСама графиня…

О!

Да… C’estundrame![71]С великодушьем, редкостным у мачех,Хоть сей красавец уж пылал к ней сам,Она навек прости ему сказала, —И вот страдает… Зрели, – как бледна?

Как лебедь! лилия!.. Скользит средь залаС улыбкой умирающей!..

ОнаЗлосчастнее всех Индиан и Лелий…И я боюсь…

(Вновь прижимает веер к устам)

Чу! вальс… Угодно вам?

(Подает руку)

Ах, эти губы пламенней камелий!Зачем не ваш я веер, о madame?!

Уходят к дому.

ЯВЛЕНИЕ 2

Входят ДАМА в голубом кринолине и РАЗОЧАРОВАННЫЙ КАВАЛЕР.

О, что за ночь! И сень дерев… И звезды…Мне, сударь, свет несносен!

Здесь – и свет?Всё львы да львицы нашего уезда…Томительно!

(Притворно зевая)

Не правда ли?

Ах, нет!Скорей здесь как-то жутко…

Да, пожалуй.Трагическое в воздухе…

Он – стар,Она ж – вся младость!

Мох и розан алый?..

Где ж юный друг?

О, c’est une histoire![72]Ведь он уж руку предложил девице,Но увидал belle-mère[73] и… и погиб.Из благородства должен был сокрытьсяИ… ежели вы зреть его могли б!Взор дик и мутен, разговор несвязен,Нестриженые кудри и… кафтан.

Мой Бог!

Он, как Валим иль Стенька Разин,В окрестностях с толпой своих крестьянБезумствует… И, мыслю, кончит дурно.

Сколь бурны страсти на земле! А там…

Когда бы мне горел ваш взор лазурный,И к небу ревновал бы я, madame!..

Удаляются вглубь парка.

ЯВЛЕНИЕ 3

От обрыва поднимается АРСЕНИЙ. Он имеет крайне особенный и возбужденный вид. На плечах его, действительно, кафтан, впрочем, – щегольской, накинутый нараспашку, отчего видна шелковая его, бирюзового цвета рубашка. На кудрях, значительно отросших, – парчовая, тускло-золотящаяся мурмолка, на ногах – желтого сафьяна сапоги. Нежное лицо его пылает румянцем, в очах – блеск и дерзость нестерпимые, поступь не очень тверда.

Видимо, он сильно пьян.

Тем, кто, как я, во всем пред Богом грешен,Беспутством больше ль, меньше ль – всё равно.

(Подходит к статуе)

А-а, нежной ручкой тут фонарь повешен?Что ж! Нам удобней, коль освещено.

(Пристально смотрит в лик Вакха)

Вот вы, улыбчивейший утешитель,Неуязвимейший соперник мой!Эх, не грешили ли и не грешите льИ вы, как я?.. Ведь вы, хоть и немой,Красотку утешали же при муже,А днесь, – при мне, возлюбленном ее…

(С глухой ненавистью)

Быть может, ножки, нет которых уже,Досель спешат к вам? К вам лицо своеОна подъемлет в сладком суеверьеИ… забывает скорбь всю и меня?!Так сих отрад лишу ее теперь я!..

(С угрозой)

А-а, ты молчишь? Смеешься лишь, дразня?Трунишь над русским влюбчивым болваном, —Над силой и ничтожеством его?..

(Опускается на скамью, достает из кармана серебряную фляжку и чарку и, налив вина, вновь встает)

Но я не зол. Попотчую стаканомНапоследях твое я божество!

(Подносит к каменным устам чарку и льет вино, алыми каплями пятнающее мрамор. Наливает еще и пьет сам. Затем тихонько свистит)

ЯВЛЕНИЕ 4

От обрыва подходят несколько парней, тоже не весьма трезвых, но смущенных непривычным местом и обстановкою. Они окружают АРСЕНИЯ, переминаясь и наивно тараща глаза на статую.

Коль люб я вам, так сослужите, братцы,Последнюю мне службу в эту ночь!

(Сразу повелительно)

Вот – идол. Марш к нему! Да крепче браться,Да повалить, да до реки сволочьИ бух!.. А там пусть «выдыбай, Перуне!»Кричит одна…

(Проводит рукой по лбу)

Уж это, впрочем, вздор!

Парни мнутся.

Ну?!.

Барин… А она не из колдуний,Вот энта… Про кого ваш разговор?

Струхнули?!

Бес силен…

Вали, Мишутка!Я с эфтой стороны, Петруха – с той…

Ишь, ровно бы в крови ён!

2-йАжно жутко…

А в роже – смех…

Чаво тут? Прите!

Стой!Идут… Айда опять в кустарник частый!А свистну – прибегай, ребята!

Парни исчезают.

Да…Шальная мысль… А вот хочу – и баста!

ЯВЛЕНИЕ 5