Алуим - Виталий Иконников

— Нет! — вскрикиваю, превозмогая боль. — Нет! — пытаюсь подняться, отталкивая медсестру руками. — Где он? — из вены, не успевшей «закрыться» после иглы, бежит струйка крови.

— Успокойтесь. Вам нельзя вставать.

— Принесите успокоительное, — просит доктор, и женщина исчезает за дверью. Он быстро поднимается со стула, в три шага оказывается рядом со мной и вдавливает плечи обратно в кровать. Вонзается строгим холодным взглядом: — Он в морге, слышишь?! В морге! Всё, нет его! Смирись. Думаешь, твои вопли шо-то изменят? А хрен там! Мните себя бессмертными. Играете с жизнью как в дебильные видеоигры. Знаешь, сколько таких игроков я вижу каждый день? А у скольких из них температура ниже комнатной? Не знаешь. Так шо заткнись и лежи спокойно, понял?! У тебя хватило мозгов пристегнуться. Вот и радуйся.

Медсестра возвращается с двумя кубиками желтоватого раствора, и во мне появляется ещё одна дырка…

Бытует мнение, что детство заканчивается вместе с прощальным школьным звонком. Человека провожают во взрослую жизнь, где нет места ребячеству и сказкам. Самое распространённое мнение и самое наивное. Другие говорят: детство уходит, когда тебе исполняется двадцать — круглая дата, шаг в третий десяток, и заниматься ерундой уже неприемлемо. Ну-ну. Оглянись вокруг или посмотри в зеркало — всюду полно великовозрастных детей, сутками смотрящих мультики и насилующих игровые приставки.

Детство заканчивается, когда из твоей жизни начинают исчезать люди. Смерть родителей — самая тяжкая из потерь. Это бесспорно. Тут не возразят даже счастливцы, чьи родители ещё живы. Но особый привкус вызывает уход тех, с кем ты взрослел, в кого верил, с кем у тебя многое было впервые. Ведь вы «из одного потока», и их участь заставляет провести параллель с самим собой, задуматься о собственном будущем. Судьба отняла у меня Иру. Следом за ней не стало Олега. И вот теперь погиб Богдан, мой лучший друг. Жизнь никогда не будет прежней просто потому, что в ней не будет прежних людей.

Удар пришёлся в левое крыло нашей «Хонды», из-за чего автомобиль выбросило с трассы, и он раз десять перевернулся. Подушка безопасности сломала мне нос, а вот водительская не сработала, и Богдан вылетел через лобовое стекло. Но даже если бы система не дала сбой, не пристёгнутого Богдана переломало бы внутри салона. Говорят, при таких скоростях редко кто выживает. Говорят, мне повезло. Говорят…

Детство закончилось. Я не знаю, какие эмоции сейчас испытываю. Я затаился где-то внутри себя и чего-то жду. Или что-то ждёт меня. Предчувствие.

Через полтора часа в палату вошли медсестра, Татьяна и дядя Игорь. После дачи показаний следователю я попросил сообщить им о своём местонахождении. Телефон-то неизвестно где. Переступив порог, дядя Игорь первым делом возмутился:

— Шо это за сарай? Вы бы ещё в подвал его положили!

— Хорошая палата, — ответила женщина. — Уж для бесплатной-то больницы…

— Я в Полтаву его отвезу. С кем этот вопрос решить?

— Да не торопитесь вы…

Пока медсестра и дядя Игорь обсуждали моё состояние и перевод в другую больницу, к кровати подошла Татьяна. Робко, неуверенно, будто боясь принять и поверить в случившееся. Глядя на гипс и белый фиксатор шеи, она с трудом сдерживала слёзы.

— Как ты?

— Живой.

— Мы привезли фруктов и вещи, — Татьяна положила на пол рядом с тумбочкой два больших белых пакета.

— С днём рождения, — выдавил я и попытался натянуть на губы улыбку. Успокоительное не усыпило, но ввело в странное состояние размытости сознания. Боль в груди ослабла, пульсация в висках прекратилась, и мир стал казаться чуточку лучше. — Я купил тебе подарок. Он в машине.

В том момент я не понимал тупости своих слов. Татьяна молча закивала и, прикрыв рот ладонью, всё-таки заплакала.

Остаток дня прошёл медленно и спокойно. Отправлять на лечение в Полтаву меня не стали. Вовремя подошедший доктор спас медсестру от нападок дяди Игоря и убедил его в том, что здесь мне тоже смогут оказать всю необходимую помощь. Были бы деньги.

Когда все ушли, я попытался наладить зрительный контакт с товарищем по несчастью. Приехать в совершенно чужую страну, попасть в аварию и потерять родного брата. Он здесь совсем один, никто не придёт, не поддержит, даже поговорить толком не с кем. А достаточно ли у него денег?.. Но парень упорно отводил взгляд. Отойдя, наконец, от действия транквилизатора, я прекратил доставать его своей навязчивой игрой в гляделки. Всё-таки нормальные люди переживают потерю близких гораздо глубже, чем я.

После одиннадцати свет в палате погас, и глаза сами собой начали слипаться. Сознание погрузилось в вязкий цветной кисель из снов и воспоминаний. Я прогуливался по железнодорожному вокзалу нашего города в поисках газетного киоска. Хотел купить новую карту мира и газету со свежими новостями, чтобы определиться с дальнейшим маршрутом. Тут ко мне подошёл рыжий Олег. Одет он был в чёрные спортивные штаны и чёрную куртку. Капюшон накинут на голову и затянут. На руках чёрные тряпичные перчатки. Олег без эмоций произнёс:

— Ты устал убегать.

И когда наши ладони скрепились в рукопожатии, я действительно почувствовал усталость. Повеяло холодом. Знакомым, необычным.

— От кого я бегу?

Но Олег повернулся и направился к эскалатору, поднимавшему людей в серое грозовое облако. Мне ничего не оставалось, как последовать за ним.

Я оказался на пассажирском сидении красной Хонды «Аккорд», движущейся по Киевской трассе. Рядом сидел Богдан и с улыбкой давил педаль в пол. Мимо проползали деревья, дорожные знаки и пасущиеся в поле коровы. Всё происходило как в замедленной съёмке, реальное «слоу-мо». Секунда — кадр, секунда — ещё один, секунда — третий… По встречной полосе медленно приближалась зелёная Шкода «Октавия». Она была уже метрах в тридцати-сорока от нас. За рулём сидел длинноволосый парень лет тридцати, с небольшой бородкой и в очках с жёлтыми линзами. «Баранку» он держал двумя руками в верней её части. На пассажирском сидении — ещё один парень, мой ровесник, может, чуть младше: брюнет с худощавым лицом и карими глазами.

Секунда — и на руле появилась третья рука. Ещё секунда — руль вывернулся вправо. Удивление на лице водителя, движения губ, восклицающих что-то. Секунда — «Октавия» пересекла прерывистую линию разметки. Секунда — между нашими автомобилями всего метр. Сумасшедший взгляд карих глаз. И рука, навсегда изменившая этот мир…

В следующее мгновение я проснулся под грохот своего сердца. Эмоции распирали грудную клетку, будто с каждым ударом внутри меня происходил маленький взрыв. Но ужас сна никуда не делся. Надо мной, склонившись, стояло тело с изрезанным лицом и заклеенным пластырями носом. Оно тряслось,