Опасайся человека одной книги. В преддверии - Игорь Сотников

– Ну, где он? – спустя то время, которое понадобилось для того, чтобы Яшке переодеться в совсем не выходную рубашку, взятую им про запас, спросил он сам себя.

А ведь так хотелось поразить западную цивилизацию таким своим цивильным видом, что выглядит несколько странно и удивительно для понимания этого действа, поразить Габбану, напялив на себя рубашку самого Габаны – это, конечно, сильно, если, конечно, в таком подтексте работала мысль Яшки, что, судя по его заявленной выразительности, всё-таки частично соответствует нашим предположениям.

– Смотри, бл*ть! – встретив чисто в воображаемой случайности и схватив за воротник Дольче, заявит, обдав его перегаром, этот поразитель западной цивилизации.

– Non capisco! – попытается возразить ошеломленный Дольче, никогда не думавший, что настанет такой момент, когда крепкие мужские объятия ему не будут в радость.

– Не бзди, Габана, – ничего не хочет слышать этот носитель на себе культурных трикотажных ценностей.

– Non, non Габана. Me Дольче, – напряженно пыхтит Дольче, взятый в оборот за свой шейный шарфик этим поразителем цивилизаций.

– А какая, на хрен, разница?! Ладно, только не нуди, я понял тебя, Габана, – отвлекся на мгновение носитель не только ценностей, но и своего всегда с собой, доставая из пакета початую ценность, чем и воспользовался этот, даже не знаю, как его после этого назвать, Габана.

– П*дор, одно слово, – вслед убегающему Дольче, разочарованный в таком пренебрежении к своим изъявлениям любви, бросил этот поразитель, уронив очень точно пьяную слезу в горлышко бутылки, чем разбавил находящийся в ней чистый скотч, ну а после уже принялся заглушать этой разбавленностью свою тоску непонимания.

Но сдается мне, что воображаемая случайность не столь случайна, как нам кажется, и что она тоже стала жертвой целенаправленной манипуляции судьбоносности, которая, как и все в этом политическом мире, стала коваться в тайных ложах золотого миллиарда. А явный налёт стереотипности за милю выдает наветы на наших соотечественников, который, наверняка, совсем не случайно был занесен на верхний слой политически мотивированного на однобокость подачи материала подсознания Яшки и иже с ним, тогда как второй слой уравновешенности (для внутреннего пользования) рисует нам совсем другую картину.

– Конечно, Габанушка, – сдувая пылинки с голого торса находящегося только в одних лишь подтяжках Габаны, зная необходимый подход для завоевания доверия, отзеркаливается один из выразителей и носителей всех лучших либеральных идей (теперь стала очевидной причина ненависти наших западных людей к собственной стране, ведь все очень просто и лежит на поверхности: так, для того, чтобы понравиться собеседнику необходимо быть или по крайней мере вести себя как он. Вот они и отзеркаливаются, эти современные Алисы в зазеркалье).

– Grazie, Grazie, – щёлкнув по носу выразителю идей пальцем и себя натянутыми подтяжками, улыбнется ему Габана, пока вид бегущего к ним нервно-трясущегося Дольче не выведет его из себя, ну, и этой его задуманной образности.

– Cosa è successo? – Габана поначалу ошеломлён таким развязным видом Дольче, но затем его принцы'п, возьмёт своё, и он уже более понятно изъяснится:

– Где, твою срань, шарфик? – на что, конечно же, Дольче, не имея на то оправданий, только лишь разведёт руками.

Но разве горестным и побитым видом можно снискать снисхождения, когда дело касается престижа. Нет уж.

– Volevo… – пробует было что-то сказать в своё оправдание Дольче, но тут уже за дело берётся этот выразитель идей и, схватив Дольче за пуговицу рубашки, грозно зарычит на него:

– Ах ты, рожа поганая. Говори толком, по-аглицки или, на худой конец, по-русски. И нечего мне тут из себя заумного корчить.

– Габана! – с мольбою в глазах, Дольче визгливо обращается за помощью к этому мастеру трикотажа. (А ведь гопники с района, даже не подозревают, кому они обязаны своими коленными растяжкам на трико, которые путем огромного совместного, в поте лица, труда этих модельеров получили свой выход на свет)

– Они уже 35 лет как Габана, – кидает леща Габане этот выразитель идей.

– Non 35. 53 Yes, – уже выводит из себя этот «преувеличитель» возраста Дольче Габану, для которого точность всегда стоит на первом месте (Семь раз отмерь, один раз отрежь – его девиз.), и он, кипя от злости, отстегивает одну подтяжку от брюк и после сильной их натяжки наносит очень звучный щелчок этому самому 53-Дольче. Ну а разве Дольче этим расстроишь, когда ему совсем даже не 53, а 53 с половиной.

– Ах ты, мурло, – Габана офигевает от такой своей забывчивости, которую в своих однозначно коммерческих целях принялся использовать этот прихлебатель с его стола.

И кто знает, чем бы закончилось это выяснение вещей, если бы подсознательный взгляд Дольче не упал на идущего к ним пьяного поразителя цивилизации, а сознательный взгляд Яшки не упал на появившегося в дверях магазина Фому.

– Ну, и чего приобрел? – с некоторой ехидностью в словах заявил не державший в руках ничего кроме методичек Яшка, держа в руках непонятно откуда взявшуюся пуговицу от Дольче.

– Да, точно. Пуговица от Дольче, без п*зды говорю, – этим странным обретением материальности, за кружкой пива, спустя энное время, Яшка будет приводить всех в дикий восторг.

– А может без Габаны? – все же найдётся свой скептик среди тех, кому недолили.

– Это как раз ответ на так волнующий вас вопрос, – достав из пакета книгу и подав её в руки Яшки для обозрения, заявил Фома.

– Мифы Древней Греции, – прочитал Яшка и удивленно посмотрел на Фому.

– Что вас удивляет? – Фома не спешит развеять сомнения в лицах современных мифотворцев Яшки и Каца.

– Всё… – решая не молоть воду в ступе, ответил ему Яшка, не забыв при этом прокрутить в голове дополнительное: «…в тебе, сука».

– Не буду много рассусоливать, нагружая ваше сознание той идеологической подоплекой, в которой самоназвание стало сродни самозванию, начиная с этого первого примера, с Греции, который взяли на кальку и стали вовсю использовать в этом мире, живущем по законам права сильного, дающего ему право на именование и название, – забрав обратно книгу, Фома всё-таки стал размусоливать (что ж поделать, такой уж у него соленый характер). – А ведь главный миф этой книги, как раз кроется в самом её названии…

Фома выставил книгу обложкой к своим собеседникам, ещё раз бросил на них взгляд, после чего продолжил начатое:

– Название «Греция» – это пришлое название, данное стране американцами, тогда как Эллада и есть настоящее название этой страны. И что интересно, так это то, что в свободных источниках упоминается, что именно греки дали самоназвание своей стране Эллада, а политисторики, опять не заметив своей ошибки, употребили слово «греки». При этом только греки называют свою страну Грецией, тогда как для эллинов она всегда будет матушкой-Элладой. Так вот… – захлопнув книгу и положив ее обратно в пакет, Фома, увидел, что его слушатели ждут окончания этого «вот», которое в виду его неправильной безударности имело право на продолжение.

Решив исправить этот недостаток своей речи, Фома добавил:

– Так вот, разобравшись с Элладой, мы разберемся и со всем миром. Так, наверное, сказал бы Тит Квинкций Фламинин, провозгласивший на Истмийских играх свободу греков, вера в которую на короткий срок сделала Рим популярным теперь уже в Греции.

Ну а тебе, Яков, наверное, как никому другому, это будет наиболее понятно, – не дождавшись ответной осмысленности действий со стороны своих визави, Фома этим завершающим свои разглагольствования словом, всё-таки закинул искру понимания хотя бы в эту, не слишком симпатичную личность.

Глава 4

Свои «бесполётные» и полётные зоны

Из школьной задачки: «В бассейн из двух труб вливается вода. Из одной трубы со скоростью 37 л/мин, из другой 42 л/мин. За какое время заполнится этот бассейн, который вмещает 31200 л воды, если в нём есть сток, через который за минуту выливается 14 л. воды?».

Желудок Семёна оказался пустым после его утренних заходов в туалет, где остатки перееденного и перепитого вчера во время проводов в эту поездку заграницу, не желая больше задерживаться в этом вместилище несопоставимого и несовместимого друг с другом ингредиентного ада, вырвались наружу и тем самым снизили давление на мозги этого новоиспеченного туриста, который загодя или, вернее сказать, за три дня до поездки в Париж принялся очень обильно скучать по родине. После чего Семён, сразу по выходу из туалета (Как раз этого времени хватило, для того чтобы как следует поразмыслить), присоединился к провожающим и начал пополнять свой пустой желудок, чей объём в пустом виде составляет пол литра, когда как после принятия пищи он обычно растягивается до одного литра, но может увеличиться и четырех.