Красный Ярда - Георгий Гаврилович Шубин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Беседуя с одним функционером, Гашек понял, что на Перштыне смутно представляют себе, что и как он делал в России.
— Расскажите о своей службе в Красной Армии, — попросил функционер Гашека, небрежно поигрывая карандашом. — До нас доходили самые противоречивые слухи.
— Это верно, — спокойно ответил Гашек. — Легионеры знали о моей работе в Красной Армии гораздо больше, чем вы. Находясь в Москве, вы могли бы получить обо мне самые достоверные факты. В распоряжении Чехословацкой секции РКП(б) имелись сведения о службе чехословацких коммунистов в Красной Армии.
— Конечно. Но нас интересует то, чего там нет. Я слышал, вы долго блуждали по тылам белогвардейцев после падения Самары.
— Русские говорят: волков бояться — в лес не ходить. Раз мы воевали с легионерами, то нам волей-неволей приходилось с ними сталкиваться. Это куда опаснее, чем сидеть в Москве, вдали от этой публики. От Самары до Симбирска я прошел, выдавая себя за полоумного сына ташкентского немца-колониста. Впрочем, об этом я сообщал Салату-Петрлику.
— Из вас получился бы хороший актер, — не то польстил, не то съязвил функционер, словно не расслышав последнюю фразу.
— Я прибыл в Чехословакию на партийную работу. Как вы собираетесь использовать меня?
Функционер задумался, а потом уклончиво сказал:
— Вы, товарищ Гашек, — человек особого склада. Вас не пошлешь куда попало. Надо подумать, поговорить с товарищами. В партии сейчас сложная ситуация. Революционной партии, как никогда, нужны боевые, испытанные бойцы.
Он остановился, словно ожидая, что скажет Гашек. Но писатель молчал, и по его лицу нельзя было понять, как он относится к словам функционера.
— А вы, товарищ Гашек, что хотели бы делать?
Функционер задал этот вопрос, чтобы прервать тягостное молчание. Гашек спокойно посмотрел на него, встал и, придвигая на место стул, ответил:
— В России меня никто не спрашивал, что я хочу делать. Там знали, что я буду выполнять любую работу. Я и здесь готов делать все, что мне скажут. Но я вижу, вы очень осторожны — очевидно, считаете, что вначале я должен освоиться на родине. За это я благодарен вам. Я внимательно слушал вас и понял, что я вам не нужен. Ни для кого не является секретом, что Коммунистический Интернационал остро нуждается в партийных кадрах. Революционная армия задыхается от недостатка боевых товарищей, прошедших школу борьбы в революционной России, а вы позволяете себе роскошь — размышляете, куда меня послать. Вы привыкли долго думать, товарищ. Знайте, что я и без вашего назначения буду делать для партии все, что в моих силах. От членства в партии я не отказываюсь. Буду помогать ей как журналист и как писатель.
Против ожидания отповедь Гашека скорее обрадовала, чем огорчила функционера:
— Прекрасное решение! Наша сила — в массах. Нам нужны активисты. Наша левица будет успешнее бороться с правицей. Мы уже добились определенных успехов и уверены, что ваше перо…
Гашек поморщился:
— Хватит, товарищ. Не обольщайтесь. Вы всерьез верите, что у социал-демократов правая не ведает, что творит левая. Вы остаетесь левым крылом желтой социал-демократической партии. Вы — тоже желтый, как правый социал-демократ или национальный социалист. Вы, товарищ, до сих пор не нашли в себе мужества присоединиться к Коммунистическому Интернационалу, созданному Лениным.
Функционер попытался возразить, но Гашек не дал ему открыть рта:
— Молчите вы, агнец божий! Вы ничему не научились у русских большевиков. Пытались отнять власть у волка, а на самом деле пригласили его в пастухи. Ваша борьба за Народный дом — позор, ваши забастовки и демонстрации как две капли воды походят на престольный праздник и крестный ход. Вы ничего не добились вашей ягнячьей политикой, только сыграли на руку масариковцам и легионерам. Правительство воспользовалось вашей беспомощностью, разогнало забастовщиков и демонстрантов, а вождей посадило за решетку! Теперь вы видите, что я прекрасно знаком с политической ситуацией в Чехословакии. Прощайте!
Гашек отправился на поиски старых знакомых. Ему надо было подыскать работу себе и Шуре.
«Видимо, правы были те товарищи, которые советовали мне остаться в России», — подумал Гашек. Но внутренний голос возражал: «Ты нужнее здесь. Не вечно Чехословакия будет антантовской, масариковской.
Впереди, не за горами, создание Чехословацкой коммунистической партии. Тебе еще найдется дело».
Гашек заглянул на Вацлавак. В отеле «Адрия» разместился новый театр — кабаре «Революционная сцена». Здесь играли старые знакомые — Ксена и Эмиль Лонгены, Карел Нолл и другие. В своих одноактных пьесах и скетчах актеры «Революционной сцены» смеялись над чешским мещанством, национализмом, «пивным» патриотизмом и сентиментальностью «маленького чеха». Артисты кабаре высмеивали свою эпоху, своих сограждан и по-ребячьи кичились этим.
Супруги Лонгены радостно встретили Гашека, но помочь ему ничем не смогли. Глядя на Лонгенов, Гашек как бы со стороны видел самого себя, каким он был до войны. На ум ему пришел герой Оскара Уайльда, который не узнал своего знакомого, потому что тот за годы разлуки совсем не изменился. Лонгены и Нолл тоже почти не изменились за эти шесть бурных лет. Правда, следуя духу времени, они много рассуждали о республике, о революции, Гашек не прерывал их, не спорил с ними и, только уходя, невесело заметил:
— Все у вас есть: и улица Революции, и площадь Революции, и сцена Революции, только революционным духом не пахнет. Вам надо вырваться на недельку из европейского захолустья в Сибирь и подышать там настоящим воздухом революции…
Он помолчал. Актеры «Адрии» улыбались, ожидая какой-нибудь шутки, но Гашек сказал с горечью:
— Телята вы, а не революционеры!
В поисках старых друзей и знакомых он стал заглядывать в кафе и трактиры. В трактире пана Петршика, как и до войны, собирались друзья писателя. Постаревший трактирщик еле успевал разносить вино клиентам.
— До войны сюда частенько захаживал Ярослав Гашек. Где-то он теперь? — спросил Франта Зауэр.
— Говорят, в Пардубицах, — сухо отозвался полковник Рудольф Медек, бывший глава Военного управления легиона, а теперь начальник «Памятника сопротивления». — Знакомство с Гашеком не делает никому чести. Дружить с изменником родины — позор.
— Я лучше вас знаю Гашека, — возразил Зауэр. — Он — порядочный человек. Гашек показал, что среди нас, чехов, есть не только жалкие лакеи и подлые карьеристы, но и честные, свободные люди.
— Странные понятия у вас о чести и свободе, — раздраженно проговорил полковник. — Гашек продался большевикам. Что станет с нашей нацией, если мы будем ставить ей в пример таких бесхарактерных людей?
— Вы заблуждаетесь, полковник! — не сдавался Зауэр. — Гашек неподкупен. Не старайтесь — вам не облить его грязью.
— Он сам не вылезает из нее, пан слесарь, — съязвил Медек. —
