Лабиринт Ванзарова - Чиж Антон

– Чего уж… Конечно… Мы завсегда, – отвечали нескладно воры.

– Человека, что ко мне приходил и вас как соплю положил, в лицо признаете?

– Уж не забудем, – мрачно ответил Карась.

– Добро… Зовут его Филя, Филипп, фамилия у него Почтовый… Может назваться как вздумается, чтобы со следа сбить. Паспортов у него может иметься несколько. Бояться его не следует, он никто, бывший шпик… Сам от зухеров скрывается… Обитает где-то у нас, в Казанской… Найдете?

– Найдем! – выкрикнул Мишка.

– Филя выкрал Корпия, держит где-то. Лекаря нашего вернуть надо… Как найдете, Филю не трогать, близко не подходить. Сразу назад, силу соберем и заарканим. Поняли?

– Сделаем, Обух, не сомневайся…

– Для вас теперь одно: Филю найти. Хоть из-под земли достать… Все, пошли…

Повторять не требовалось. Мишка с Петькой поторопились исчезнуть.

Направились они на Екатерининский канал, где в большом доходном доме на последнем этаже в маленькой квартире под самым чердаком проживала женщина по фамилии Митрофанова, известная под кличкой Настя Игла. К воровскому миру не принадлежала, но жила за счет темных делишек. Митрофанова была повитухой. Именно была: ее поймали на том, что вытравливала плод у замужней женщины, с позором лишили патента повитухи, выгнали прочь из акушерского сообщества. Потеряв законный заработок и не умея заработать ничем иным, Митрофанова стал промышлять незаконными родами и абортами. Куда девались новорожденные младенцы, никто не спрашивал, да лучше и не знать. Митрофанову шепотом передавали друг дружке горничные, по доброте своей попавшие в беду. Ну и ворам она не брезговала оказывать услуги.

Угол заколошматил в дверь.

– Чего надо? – раздался приглушенный голос.

– Открывай, Игла, – не слишком громко ответил Карась, чтобы знала, кто пришел.

Замок крякнул. Митрофанова была нестарой женщиной, похожей на скользкую кошку.

– А, соколики, – сказала, смерив взглядом воров. – Вам-то чего?

– Обух зовет.

Митрофанова усмехнулась:

– Ему-то зачем понадобилась?

– Там узнаешь, – сказал Угол, грубо вырвав дверь из ее руки. Чтоб не вздумала баловать. – Бери шприц и что полагается. Заплатит хорошо.

На том уговоры закончились. Митрофанова нацепила полушубок, обмоталась платком, подхватил узелок, ничем не похожий на докторский саквояж, и под конвоем вышла на заснеженную набережную канала. Повернула в сторону Никольского рынка и вдруг заметила, что провожатых рядом нет. Митрофанова оглянулась. Оставшись позади, воры вели себя странно: прижались к стене, будто прячась, что-то высматривали вдалеке канала. Обернулся Карась, махнул ей: дескать, иди куда шла, дорогу знаешь, у нас без тебя дело важное.

Митрофанова привыкла не задавать вопросов. Платят – прочее ее не касается. Она шла по хрустящему снегу, раздумывая, сколько запросить с Обуха за нелегальный укол морфием: десятку? Или содрать вдвое? С воровским старшиной меру надо знать. А то ошибешься – и не заметишь, как уже отдыхаешь вечным сном.

За прошедшие сутки портье Соболев не знал ни сна, ни покоя. В праздничную ночь в гостинице всегда так. Ресторан в «Англии» открыт до утра, гости веселятся, многих разносят по номерам. Усталость страшная, зато и прибыток: на чаевых заработал на три месяца вперед. Он настолько был занят нескончаемой чередой дел, что забыл про невзрачных господ, что находились в холле, у дверей и парадной лестницы. Его предупредили, чтобы этих он не смел ни спрашивать, ни беспокоить. Портье был достаточно опытен, чтоб догадаться, кто эти господа и почему не развлекаются как положено. Он был занят своими делами, они – своими. Друг другу не мешают и не вмешиваются. Ну и чудесно.

Соболев как раз заполнял свежие счета, когда к его стойке кто-то подошел. Портье поднял глаза, чтобы вежливо улыбнуться. Что далось с некоторым трудом. Зажившие шрамы намекали, что связываться с этим господином опасно, а не слишком приятный взгляд жег совесть.

– Что вам угодно-с?

– Вчера около четырех часов жилец из двести второго номера просил отправить посыльного с запиской. Сообщите адрес, куда было доставлено.

Улыбка не сошла с уст Соболева.

– Прошу простить, сведения о постояльцах не даем-с. Могу быть чем-то полезным?

– Можете, – ответил человек со шрамами и поманил пальцем. И сообщил на ушко такое, от чего портье малость потерял дар речи. – Разъяснений достаточно?

Соболев невольно подтянулся, как всегда бывает у простого человека в присутствии лица, облеченного властью испортить ему жизнь.

– Так точно-с, – ответил он шелково. – Не извольте беспокоиться… Егор!

На окрик явился мальчик в форменной тужурке и фуражке с гербом гостиницы. Смышленый мальчишка сразу смекнул: гость за стойкой серьезный. А потому отвечал без запинки: записку отнес в доходный дом на Песках, четвертый этаж, квартира 38. Его спросили: кто получил записку. Егор доложил: господин, которому было адресовано. Передал лично в руки, как велено. Фамилии не помнит, какая-то польская. Обратно с ним ничего не послали. Видимо, чаевые за труды Егору тоже не достались.

Мальчик был отпущен. Неприятный господин потребовал книгу регистрации постояльцев. Соболев положил перед ним конторский гроссбух.

– Господин Николаев, – палец указал портье на запись против номера 202. – Обращался с другими просьбами?

– Никак нет-с, – торопливо ответил Соболев.

– Например, просил достать небольшой фотоаппарат?

– Такого не было… Да и где взять? Подобного не держим-с…

Глазки портье не бегали, вопрос не доставил беспокойства. Ванзаров видел.

– Заказывал в номер еду или напитки?

– Полагаю, что нет-с… От коридорного счета не поступало. С этим у нас строго…

Соболев был сама услужливость. Ванзарова отвлек сухощавый господин, ростом похожий на уличный фонарь. На взгляд незамужней барышни он был незавидной партией. На взгляд столичной полиции он незаменим. Старший филер Афанасий Курочкин руководил отрядом филеров и слыл уникальной личностью. Уникальность его состояла в том, что он умудрялся быть невидимым. Без всякого волшебства. Умел находиться рядом с человеком, но при этом оставаться незаметным. Сам Афанасий уверял, что знает, как попасть в «мертвую зону» взгляда. Многие в полиции подозревали, что без крестьянской ворожбы и народного гипноза тут не обошлось.

Курочкин был непривычно взволнован. Что стало результатом встречи с директором Зволянским.

– Родион Георгиевич, что же это такое? – проговорил он, сохраняя внешнее спокойствие. Голос выдавал.

Ванзаров отвел его подальше от любопытствующих ушей портье.

– Возвращаю вам вопрос, Афанасий.

– Мои люди строго выполняли задание. Извольте убедиться, – Курочкин протянул филерский блокнот.

Пробежав взглядом по страницам, Ванзаров не нашел ничего, что бы меняло ситуацию. Кроме мелкой лжи портье. За которую тот получил мзду. Не иначе.

– Где были посты?

– Где приказано: в холле, у ресторана, у главной лестницы, – ответил Курочкин.

– Лестница для прислуги и выход во двор?

Курочкин мотнул головой.

– Почему не взяли под наблюдение? – спросил Ванзаров.

– Господин Зволянский строжайше потребовал выполнять его распоряжение, – ответил Афанасий так, чтобы стало понятно: устал он бороться с глупостью начальства.

– Кто наблюдал за главной лестницей?

Вместо ответа Курочкин обернулся и дал знак. Парадная дверь впустила незаметного человека в сером пальто. Подойдя, он приподнял котелок и отдал официальный поклон.

– Еремин, – подсказал Курочкин, понимая, что Ванзаров не обязан помнить фамилии филеров.

– Николай, – обратился Ванзаров, не имея привычки забывать знакомых. – Хорошо помните, кто спускался по лестнице?

Вопрос был, конечно, недостоин чиновника сыска, такую наивность следовало ожидать от Паши Парфенова. Но что поделать.

– Так точно, господин Ванзаров, – ответил филер, не показав, как опечален, что усомнились в его умениях.