Порыв ветра, или Звезда над Антибой - Борис Михайлович Носик
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В Париже ему пришлось суетиться еще больше. Труднее стало доставать продукты, покупать, выменивать, выпрашивать, комбинировать… Он все больше торчал на улице и научился всякому, может, и подворовывать. Во всяком случае, однажды в особняк на рю Нолле явилась возмущенная соседка-вдова и объявила о пропаже дорогих для ее памяти предметов, какой-то сумочки и еще каких-то мелочей. Все перечисленные дамой предметы отыскались у Антека, и Никола пришел в ярость. Только этого им не хватало… Никола взял испуганного воришку за руку и повел его вверх по лестнице – выше, выше, на самые антресоли. Там он посадил пасынка на запыленный стул перед запыленным столиком и сказал, что отныне он не дожен отсюда отлучаться, вплоть до особого разрешения. Произнеся этот приговор, грозный Никола спустился вниз и предался своим собственным печалям.
Антек же, осмотревшись, принялся за изучение чердака, заваленного всякой любопытной рухлядью, картинами, книгами, бумагами. Как он позднее рассказывал, он видел там даже эскизы Корбюзье для той самой мебели, которую так успешно рубил его зябнущий ковбой-отчим. Исследовав чердачные сокровища и притомившись, узник антресолей присел к запыленному столику, взял тетрадь с карандашами и начал писать.
В этом доме все что-нибудь да писали – картины, прозу, стихи. Как многие в его возрасте, Антек предпочел стихи. Занятие оказалось таким увлекательным, что он продолжил его назавтра и угомонился только тогда, когда вся тетрадь была исписана. В эту пору к нему на свидание был в порядке исключения допущен родственник из провинции, собравшийся уезжать домой. Болтая с антресольным узником о том о сем, родственник открыл тетрадь и обнаружил там странные колонки строк. Спустившись вниз, родственник принес семье сенсационное сообщение о том, что Антек пишет стихи. Думаю, что в русском доме такое сообщение мало кого удивило бы, но у нас речь идет о чужой жизни. Для обитателей и гостей дома на рю Нолле «стихи» было словом магическим. Стихи – это еще не картины и не скульптуры, но уже нечто близкое к искусству, почти как музыка… Жанин пришла в необычайное волнение. Еще один поэт в ее доме! Чего-то в этом духе она ждала от своего Антека. И вот дождалась. Еще один гений. Значит, все было не напрасно.
Жанин без конца читала сама и давала читать окружающим эти сыновние опыты. И все признавали, не могли не признать, что это гениально. Жанин не успокоилась, пока стихи не прочел один из посетителей их дома, который был настоящий, профессиональный поэт – Пьер Реверди. Он подтвердил, что это совершенно феноменально.
– Сколько ему лет?
– Двенадцать. Еще нет тринадцати.
Реверди задумался:
– Да, феноменально. С этим надо что-то делать…
– Надо. Подумайте…
Жанин не оставила в покое Реверди, пока он не придумал, что они будут делать. Реверди покажет эти гениальные стихи своему другу, гениальному художнику Жоржу Браку и, если Брак согласится сделать рисунок для книжечки стихов, никакой издатель не откажется от такого уникального издания…
Французские биографы де Сталя цитируют стихи, но когда речь доходит до русских переводов… Молодая Ахматова была озадачена, познакомившись с французской поэзией сто лет тому назад, и легкомысленно сообщила, что уже тогда французская живопись съела французскую поэзию. Но может, и правда съела. Не нам судить… И все же…Обратите внимание на то, как русские переводчики состязаются в бесчисленных переводах все тех же двух, вернее, только двух, стихов – «Моста Мирабо» Аполлинера и Верленовского романса про дождик: вероятно, они только и кажутся русским единственно поэтичными…
Из строк малолетнего Антека чаще всего обращают внимание на его афоризм о стене, мужчине и женщине, хотя нередко цитируют и другие его стихи:
Я сын всего мира,Гуляющий по Парижу.Париж принял меняЯ его поглощаю и впитываюЭто наш взаимный ПарижЯ брожу здесь и живу,Я гляжу наявуВот иду я в ШатлеВсех спектаклей на землеЯ ищу тот ров бездонныйКуда сбросили ВийонаПрохожу я над векамиЧтоб свою найти судьбуВ жизни тех людей что проходилиПо Парижу где иду.Очевидно, что малолетний Антек уже о многом наслышан, что он считает себя обреченным на славу и живет в окружении гениев авангарда.
Я иду со своей невезухойСо своей голодухойТой что вертитсяТак как круглаяМой живот не круглится однакоСо своей голодухой идуСо своей невезухой и хлебомПо далекой дороге под небомИ вина моя тоже длиннаГолодуха моя виднаНе унять ее даже хлебом.Поэт Пьер Реверди показал стихи Антека великому художнику Жоржу Браку, и Брак позвал в гости молодого гения, к себе в парижское ателье, в гости. Брак обещал украсить сборник поэзии своим бесценным рисунком, и Жанин с восторгом писала сестре:
«Книга стихов Антека будет называться «Антресоль» и выйдет под псевдонимом Антуан Тюдаль. Это будет роскошное издание с цветной литографией Брака и оно выйдет (тъфу-тьфу не сглазить) до конца месяца».
Сразу два гения в одной семье… Это было большим утешением для бедной, угасающей Жанин.
Роскошное, дорогое издание стихов вышло в свет небольшим тиражом, и Жанин даже удалось продать несколько экземпляров среди друзей. Антек оказался вундеркиндом. После этого он прожил долгую жизнь, но как и большинство вундеркиндов, не превзошел своего чудесного детского триумфа… Помнится, у меня был как-то симпатичный наставник на ялтинском семинаре драматургов, довольно известный московский драматург. В нежном возрасте он написал пьесу, которую похвалил сам Горький. С тех пор он вырос, написал много пьес, которые были поставлены в московских театрах, но былой его триумф не повторился: Горького не было в живых, и никто больше не стоял на такой заоблачной вершине авторитетности…
Пожилой Антек и ныне живет в былом парижском ателье Никола де Сталя, но нет больше ни Брака, ни Сталя…
Впрочем, надо напомнить, что именно благодаря Антеку в жизнь Никола де Сталя тогда вошли (насколько вообще можно было войти в загадочный лабиринт этой жизни) несколько надолго задержавшихся рядом с нашим героем живых существ.
Первым из них оказался прославленный Жорж Брак. Он был больше чем на тридцать лет старше Никола, прошел большой путь от маляра и декоратора до почти, можно сказать, основоположника одного из моднейшего в XX веке живописных направлений. Рассказывают, что именно по поводу его картины, выставленной в салоне, удачливый критик сказал что-то про кубики, из которых Брак слагает свои образы. И вот, мол, пошло-поехало: кубики, кубизм…
Со времен Великой войны Брак несколько отдалился от главнейшего тогдашнего кубиста, от испанца Пикассо, но среди французов он оставался главным и сколько он всего напридумывал в живописи не беремся даже все перечислить.
Поскольку всякого художника историки искусства и маршаны-галеристы стараются в
