Порыв ветра, или Звезда над Антибой - Борис Михайлович Носик

Кстати, если и была во всей этой истории какая-нибудь опасная подпольщина, то ее надо искать по женской линии. И у Маньели, и у Домеля жены (их звали Сюзи и Рут) были еврейки, так что они и жили, и путешествовали в ту пору с поддельными документами, как генерал Владимир Сталь фон Хольштейн при большевиках. Откройся эта жуткая тайна художницких жен, гореть бы им обеим в печах крематориев, укромно размещенных на польской территории.

Парижская художественная критика вполне легально откликнулась на монпарнасскую нелегальную выставку. Критик Габриэль Жозеф Гро сообщил в художественном журнале «Бозар» (номер за 25 февраля 1944 года), что пытаясь избежать предметности, художники, выставленные Жанной Бюше, прибегают к геометрическим фигурам, полоскам и декоративным элементам, но не выходят за рамки поверхностного украшательства. Как ведется и по сей день во французской прессе, все нефранцузские имена были в статейке перевраны, а прославленный Кандинский был небрежно назван Кандускиным.

Альберто Маньели на выставку у Жанны Бюше, которая длилась всего неделю, опоздал. И тогда находившаяся под покровительством Жанны галерея «Эскиз», размещавшаяся на Кэ дез Орфевр (под боком у Дворца правосудия, полиции и будущего кабинета сименоновского инспектора Мегре) решила устроить выставку сразу четырех абстрактных художников (Кандинский, Домеля, Маньели и де Сталь). На сей раз были афиши и на них вполне открыто было обозначено, что это выставка абстрактной живописи и «композиций из материалов». Вернисаж состоялся 7 апреля 1944 года, и выставка должна была продлиться целый месяц. Уже в первые дни были проданы две работы де Сталя и, может, дальше пошло бы все еще лучше, но через неделю на выставку забрели два гестаповца, и этот визит (может быть, вполне праздный и безобидный, хотя и противный) так испугал галериста Панье, что он попросил художников все снять со стен галереи и залечь на дно. Понятно, что история эта интригует французских биографов, ибо прямым путем вводит в героическую атмосферу времен оккупации.

По французским книгам бродит легенда о том, что в подвале под галереей «Эскиз» хранилось оружие Резистанса. Она и вдохновила Лорана Грельсамера (автора самой подробной биографии де Сталя) на воистину героические гипотезы. Скажем, такую: Жанна Бюше могла знать, что «Эскиз» служит (перевожу старательно и восхищенно) «крышей для члена подпольной коммунистической партии, одного из самых важных агентов связи с советскими службами» – ее друга Панье? Так, может, она и сама прибегала к услугам «сети Робинсона», изготовлявшей фальшивые документы, «если надо было помочь тому или иному беженцу-художнику в его бедах?» – восхищенно грезит Грельсамер. Ведь помогла же «сеть Робинсона» самому Морису Торезу дезертировать из французской армии в тот самый момент, когда ей пришлось оказывать сопротивление немцам… Воображение Грельсамера воссоздает сцену ночной деятельности коммунистов-галеристов, которые, заперев под вечер двери своей галереи, «приступали к настоящей работе»…

Еще дальше идет по этому пути жизнеописатель де Сталя Жером Виат. Он включает скромную галерею Панье в подпольную сеть Жана Мулена, рекомендованного де Голлем для руководства всем Сопротивлением…

Увы, несмотря на все усилия биографов, прилепить к «сопротивлению» безразличного к политике де Сталя никак не удается. Однако, самые причины этих попыток небезынтересны. Распространение легенд о бескрайнем французском Сопротивлении (чьи усилия и привели к освобождению Европы от нацизма) стало после войны одним из важных занятий французской исторической науки и пропаганды, сотворивших истинную «сагу» о минувшей войне. Именно так назвал продукт коллективных усилий своих коллег член Французской Академии, видный историк Пьер Нора. Мотивы этих титанических усилий историков без труда можно понять. Даже если насчитать на всю Францию 25 тысяч Резистантов, то и эта с усердием воздвигнутая цифра покажется до крайности скромной в сравнении с населением страны или даже с той сотней тысяч молодых французов, которые пожелали добровольно вступить в Ваффен-СС, с той сотней тысяч пылких активистов, что вступили в прогитлеровскую партию былого коммуниста Доррио, с тридцатитысячной антирезистантской вспомогательно-добровольной милицией Дарнана, с теми тысячами французских тружеников, что уехали в Германию добровольно – подработать на немецких военных заводах. Франция была в войну главным поставщиком рабочей силы для рейха (лишь на строительстве оборонительной линии Атлантического вала было занято чуть не полмильона французов).

Но, может, и нам, по примеру солидных биографов, следует отвлечься от скромных первых успехов нашего героя и оглядеться по сторонам. Что происходило в Париже в том бурном 1944-м после четырех лет немецкой оккупации?

В конце апреля Париж посетил отец нации, прославленный генерал Петен. Восторженные толпы парижан устремились на площадь Отель де Виль, требуя, чтобы любимый вождь вышел на балкон мэрии. Вождь вышел, и площадь огласилась восторженными приветствиями. Газеты писали, что Париж сохранил верность Петену, напоминали о том, что милиция Дарнана активно сотрудничает с немцами в установлении «авторитарного и социалистического» режима. Кстати, Париж в то время еще был обклеен так называемой «красной афишей», сообщавшей о расстреле членов антифашистской террористической группы Мисака Манушана. На афише были имена расстрелянных и их фотографии, чтобы каждый мог убедиться, что среди них нет ни одного француза – все как есть эмигранты, армяне, итальянцы, евреи, чехи, да еще вдобавок красные, как сама афиша…

Итак, мирный Париж 1944 года был еще городом искусства и сотрудничества. Группы парижских актеров, эстрадных певцов и художников (в их числе «дегенеративные» Сегонзак и Дерен) только что посетили дружественный Берлин. Петен горячо поздравил Гитлера, сбросившего в море канадцев и грозившего исконным врагам Франции, злокозненным англичанам. Согласию и миру не видно было конца, да и легко ли представить себе конец «тысячелетнего рейха»?

Конечно, сказываются трудности войны. Все чаще перебои со снабжением. Продукты приходится «доставать»… Весной 1944 один из родственных Дейролей, Эмиль, брат художника Жана, заехал на рю Нолле и предложил забрать маленькую Анну и Антека к себе на ферму, что под Сен-Назером: там у него скот, молока – залейся, масло, овощи…

Дети уехали, и письма Жанин кузине в провинцию звучали теперь оптимистично:

«Мы вдвоем и счастливы и несчастны… совершенно свободны и сыты, непривычно позволяем себе всякие вкусные вещи, которые обычно покупаем на стороне и откладываем для деток. Мое сердце тоже немножко пришло в норму. Мы работаем и чаще выходим по вечерам. Пойдем наконец на «Антигону» и «Сатиновые туфельки», о которых я тебе напишу».

Счастье, впрочем, оказалось недолгим. Шестого июня 1944 года злокозненные англичане, вместе с десятками тысяч злокозненных американцев, поляков и недобитых канадцев (а с ними и восемь десятков приблудных французов) высадились на нормандском берегу.

В конце августа и в Париже тоже начались бои. Самые долгие (целую неделю) шли у мэрии, на площади Отель де Виль. Большинство парижан