Время надежд (Книга 1) - Игорь Русый

- Что же? Никто и не слышал, оказывается, - удивился Андрей.

- Фому-то убили? - спросила Дарья и вдруг уткнулась ему в плечо, затряслась от сдерживаемых глухих рыданий.

- Ну вот... Зачем? Все же хорошо, - гладя ладонью ее мокрую щеку и чувствуя, как у него самого дергается рот, шептал Андрей.

- Сено-то Иван косил .. Прикипело во мне, когда узнала. А теперь заново все... О-ой! И на кого ж, Ива

нушка, покинул меня? И не увижу больше, - перебирая сене, всхлипывая, запричитала Дарья.

- Не время сейчас, - говорил Андрей. - Потом...

Надо же идти.

Андрей помог ей встать. Часто останавливаясь и прислушиваясь к шорохам, они вышли по огородам на затянутый редким туманом луг. Темные движущиеся фигуры мелькнули впереди и сникли. Потом голос Лютикова из тумана произнес:

- Мы это, лейтенант...

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

I

Каждую ночь окрест Москвы били зенитки. То у Химок, то у Рублева загорались в небе "юнкерсы" и большими, рваными клубками огня падали вниз. Иные бомбардировщики прорывались к центру города. Над Арбатом или Чистыми прудами тогда распускались яркие осветительные фонари, визжали бомбы. Небэ полыхало разрывами зенитных снарядов. Дождем сыпались осколки на крыши, асфальт улиц. А утром наступала тишина. Дворники метлами, будто листву осенью, заметали в кучи раскиданное железо.

То ли этот железный шорох на асфальте, то ли солнечный зайчик, ласковым теплом через простыню касающийся груди, разбудил Марго. Еще с закрытыми глазами она испытывала какое-то беспокойное томление. И вдруг поняв, что томится, ждет какой-то необычной ласки ее собственное тело, даже испугалась такого странного, впервые узнанного чувства.

Вскочив, она босиком побежала к зеркалу. Стекло отразило ее стройную фигуру, косо торчавшие груди, выделявшиеся тугими выпуклостями на загорелом теле. Она рассматривала себя, точно давно знакомую и чем-то вдруг обновленную картину.

- Нагишом-то чего? - выглянув из кухни, спросила нянька.

- Я красивая? - обернулась Марго. - Красивая, да?

- Красивая, красивая, - буркнула старушка. - Молодая, чать, вот и красивая...

- А писем нет?

- Нету,- сердито проговорила нянька. - Мясо на базаре вот уже по семьсот рублей. За шубу пятьсот дают, а за кило мяса семьсот просят. Я б этих спекулянтов отвадила. Вот где враги-то...

- Ты бо-олыной политик, - рассмеялась Марго.

- На базар ходи, сделают политиком, - ворчала нянька. - Умывайся-ка! Оладьев картофельных испекла. Потом окопы рыть иду.

- Окопы? - удивилась Марго.

- Все старухи нашего дома идут. Где немец-то?

У Брянска.

Одевшись, уже в кухне Марго сказала:

- А мы зайдем опять в госпиталь. Вчера девять писем написала. Один лейтенант, весь перебинтованный, без ног. Я почему-то вспомнила Сережку и Андрея, как дура разревелась. А он говорит: "Какая ж вы красивая. И плачете, как моя Ганночка, дюже красиво.

Слезы, что росинки на подсолнухе..."

- Живым-то останется? - спросила Гавриловна.

- Не знаю... Ты когда-нибудь любила?

- Всегда, что ли, мне было шестьдесят годов? - ответила нянька. - И за мной парни табуном ходили.

- А очень, очень любила?.. Как это бывает?

- да на что тебе? Ешь, - нянька подвинула ей оладьи. - Сама это узнаешь. Одна дается жизнь, одна и любовь настоящая будет.

- Но живут и без любви, - сказала Марго.

- Живут, - согласилась нянька, - по-всякому живут. Бывает, на золоте едят, в шелку ходят, а коль в сердце радости нет, уж нигде не возьмешь.

Луч осеннего солнца падал через окно и будто шевелил седые, мягкие волосы Гавриловны. Лицо ее оставалось затененным, а волосы, ярко освещенные, напоминали созревший полевой одуванчик, у которого ветер еще не разметал нежную красоту. Бывает и у одуванчика, и у других цветов зеленая молодость, но люди ценят их зрелую красоту, возникающую перед увяданием, Такой сейчас казалась ей нянька. Марго почемуто вспомнила рассказ отца, как в одном африканском племени считают красивыми только женщин, умудренных большим опытом, а не юных девушек. И тогда юна восприняла это как нелепость, оттого что старость представлялась безобразной. Но теперь думала, что любой возраст имеет свою меру красоты. Нянька вдруг стала рассказывать о молодости, о том, как любила. И, слушая, Марго видела ее не увядшей с отечным лицом старухой, а девушкой с льняными косами, бойким взглядом. И она видела, как эту девушку засватал сын богатого лавочника и увез в город и как она встретила студента, потом сбежала от мужа к нему в одном платье.

- И ничего не было у него, - говорила нянька, - кроме револьвера да банта красного. И жили мы так:

газетку постелим на полу, и все. Стихи он читал мне, когда хлеба не было. Потом гражданская война началась. Вот и ждала его. Теперь знаю, что давно нет, а все опять жду...

Эти вдруг ожившие перед глазами образы взволновали Марго. И в суховатом тоне Гавриловны слышалась ей уверенность человека нашедшего истинную радость в той короткой любви, осветившей и все последующие годы. Давно нет студента, уж истлели где-то кости, многое переменилось на земле, и люди стали другими, а образ любимого хранит сердце женщины. И еще одна мысль возникла у Марго: "Что же такое красота и что любовь? Где связь этих понятий? Или, как в хорошей музыке, есть общая гармония? Здесь и таится обновляющая сила жизни... Но в этом и жестокий трагизм одиночества. Будто давно отзвучал аккорд и нет рядом инструмента, а человек явственно слышит его щемящее эхо".

- Заговорилась я с тобой, - вздохнула Гавриловна. - Чего-то память разворошило... Ты ешь, ешь!

- Я ем... Вкусные оладьи, - сказала Марго.

А думалось ей уже об ином. Еще маленькой она бессознательно хотела всем нравиться. И мальчишки наперебой пытались как-то доказать свое расположение.

Только Сережка Волков относился к ней с подчеркнутой неприязнью. Это смешило ее, потом заставило чаще думать о нем, вести лукавую игру. Если бы он сдался, то, наверное, она больше и не думала о нем. Но Волков упрямо не сдавался. Ей хотелось чаще видеть его, чтобы продолжить необъявленный поединок. И она сама не понимала, что за этой борьбой скрывается и растет в ней какое-то радостно-тревожное чувство...

"Где теперь Сережка?" - думала она.

Нянька глядела на нее, и в блеклых глазах теплилась грусть любящей матери.

Выбежав из дома, Марго увидела ждавших ее у скверика подружек.

- Ой, знаешь! - заговорила Наташа, делая испуганные глаза и широко открывая свой большой рот. - Знаешь?.. Ленка влюбилась...

Леночка укоризненно поджала губы. Ее серые глаза выражали какое-то немое страдание.

- Знаешь, - продолжала Наташа, - мы еще спали, а она уже в госпиталь ходила. К тому лейтенанту без ног. Ты письмо его Ганночке писала, а Ленка...