Caprichos. Дело об убийстве Распутина - Рина Львовна Хаустова

А когда поймут, будет нам горе великое. Говорю: будет нам горе великое. Это я говорю, Григорий, и Григорий говорит, что если Господу Богу угодно будет голову снять, чтобы двери в рай открыть всему народу, да будет воля твоя!..

Много грехов творят люди, потонули в грехе. Должно случиться чудо великое, пойдут жертвы очистительные. Будут потрясения великие. И дети малые узнают, в чем сила народа, в чем его правда.

Сие да будет! Аминь!

Сии записи, пока я живой, ни один живой человек не увидит. Убить меня не можно. Убьют Григория, похоронят Григория. А может быть, и не похоронят. В воде утопят, в огне согнут, а я жив буду». (80)

Часть седьмая

Буря

В последних числах уходящего года тело убитого Григория Распутина утопят в воде, как и было им самим предречено и угадано.

А вслед за убийством Распутина в Россию пришло Светлое Рождество Христово. Любимый русский праздник.

Жители империи подписывали поздравительные открытки, радостно и предпразднично суетились, надеялись, что новый год будет счастливее минувшего, готовили рождественские подарки, в воздухе радостно пахло хвоей, и не наступило еще угаданное Григорием Распутиным великое горе.

31 декабря 1916 года Россия украсится рождественскими елками, замерцают свечи, двенадцать раз пробьют часы, и для страны наступит новое время. Время великих потрясений.

1917 год…

В дни по-русски безудержного хлебосольного веселья рождественских праздников еще будут умирать на полях войны солдаты, оставляя после себя вдов и сирот. Будут плакать российские деревни, отдавая войне последних своих сыновей. С фронта будут струиться грязным замученным потоком дезертиры.

А в столицах, в уютных гостиных и салонах за чашкой кофе будут рассуждать еще о предстоящей смене власти, строить планы дворцовых переворотов, делить портфели в будущем новом правительстве…

Наступит черед великого князя Николая Александровича отправиться в ссылку. В дни после убийства Распутина впечатлительный историк сильно против власти нашумел и накричал.

В поезде он столкнется с двумя будущими хозяевами Русской земли на час – будущими министрами Временного правительства – Терещенко, собратом господина Гучкова по плану дворцового переворота, и Шульгиным, которому еще предстоит присутствовать при последнем акте крушения Российской монархии.

Будущие министры снисходительно обнадежат великого князя: не далее чем через месяц все лопнет, и вы вернетесь из ссылки.

И августейший историк воскликнет: «Дай-то Бог!»

Нет, не чувствовали, не ощущали – ЧТО надвигается!

В начинающемся движении воздуха они чувствовали не дыхание бури, а сладостный ветерок счастливых для себя перемен.

Члены императорской фамилии, лидеры политических партий, представители дворянства и духовенства будут еще мечтать и строить планы, как объявить царя ослабевшим, неспособным больше царствовать, будут поднимать тосты за царя нового, «умного и достойного, сознающего свой долг перед отечеством».

Бескрайнее российское море общественного мнения штормило, выбивая наверх пену и сор…

Так прошли последние дни уходящей в небытие старой России – в кутежах и праздниках, в борьбе корыстей, войне самолюбий тех, кто уже видел себя хозяином новой России.

В слепом азарте строили они свою лестницу к вершинам власти. За несколько дней до смерти покойный Григорий Распутин писал государю: «Тогда есть лестница планов человеческих, когда в их лице горит правда… а в них горит раздор и злоба в сердце, и будет их лестница подобна башне Вавилонской».

Да, так и будет…

Налетевшая буря вырвет их с корнями из родной земли и разметает по чужим странам и землям… а дети их заговорят на чужих языках чужих народов и земель.

Государь менял министров. Разгонял собрания. Старался навести порядок. Он решился, наконец, закрыть заседания Думы до самого конца войны.

Он старался быть сильным. И этого оказалось мало.

В те последние, оставшиеся государю дни министр внутренних дел Протопопов, исполняя волю убитого Распутина, уговаривал самодержца подписать манифест о даровании равноправия евреям и об отчуждении помещичьих земель в пользу крестьян.

Государь отказался.

И наступил февраль.

На улицах спокойно и пустынно. Стоят трамваи. Нет извозчиков. Несколько дней, как в столице в магазинах не стало хлеба.

Это был тихий светлый день.

Тем, кто был тогда в Петрограде, запомнился этот день – необычно тихий, светлый… словно затишье перед бурей.

Буря пряталась, таилась за великолепными дворцами и мостами. Таилась. Накоплялась…

И грянуло!

В этот день в Государственную думу пришел указ государя, оказавшийся последним. Государь повелевал Думе разойтись. Пока депутаты спорили, подчиниться указу или оказать неповиновение, стало известно: огромная толпа народа идет к Таврическому.

Их тридцать тысяч…

Улица заговорила. Она надвигалась.

И скоро черно-серая гуща, прессуясь в дверях, мутным потоком затопила Думу. Этого не ожидал никто. Политиканы, думские ораторы были способны под крылом двуглавого орла хвалить императорскую власть или порицать ее, были готовы пересесть с думских кресел на министерские скамьи при условии, чтобы императорский караул защищал их.

Большая часть этих депутатов была монархистами. Но какими? Да, они хотели, чтобы был монарх, тот, который бы царствовал, но…

Вершить судьбу империи должны были они, народное представительство, они и только они, поскольку народ темен.

Они хотели называться народным представительством и желали править, но встречи со своим темным народом лицом к лицу никто из них не хотел. И вот против желания, движимые неумолимым роком событий, они встретились.

Глаза в глаза. Лицом к лицу… Ошеломленные, растерянные «представители народных интересов» беспомощно смотрели, как неисчерпаемый человеческий поток заполняет стены Думы.

Лица… лица… лица. И у всех одно лицо – злобное!

И «народным представителям» захотелось пулеметов! Только язык пулеметов доступен уличной толпе, только свинец может загнать назад вырвавшегося из берлоги страшного зверя. Перед лицом этого освирепевшего зверя немело сердце. И освирепевший зверь этот был – Его величество русский народ.

«…долго ли народ свою ненависть в душе таить будет? Ох, боюсь, но думаю – недолго, потому что с голоду свирепеет, как волк».

Так начался русский бунт. Бессмысленный и беспощадный.

Членам Государственной думы хотелось пулеметов. Но пулеметов не было! Войска перешли на сторону «восставшего народа».

Вот когда поняли, кто хозяин пороха! Прорвалась веками таившаяся ненависть. Уродливо. Жестоко. Страшно…

Начали грабить. Начали убивать.

Хватали городовых, солдаты стреляли в офицеров, по всему городу ловили членов правительства… позже дошли до попов.

Интересные диалоги разыгрывались в те дни на улицах! Они были бессмысленны и жестоки… и вместе с тем полны глубокого смысла.

«Ванька», подвозя хорошо одетого господина, скажет злобно: «С царя