Царство. 1951 – 1954 - Александр Струев

26 июля, воскресенье

— Ты, Нина, скажи Сергею, чтобы меньше занимался. Как ни встречу его, все с книгой да с книгой! На нем уже лица нет. Смотри, чтоб не сорвался! — предостерегала подругу Валерия Алексеевна. — Иду с работы, и всякий раз его машина на стоянке стоит. Ты, Нина, за сыном следи!

— Бледный — невозможно! — согласилась мать.

— Декана спрашиваю: «Как дела у Хрущева?» — «Все предметы досрочно сдал», — отвечает. «Так чего в институте допоздна делает?» — «Дополнительно занимается», — разъясняет. Разве так можно? — укоризненно смотрела ректор на подругу.

— И я ему говорю! — всплеснула руками Нина Петровна. — «Без знаний, мама, меня к ракетам не пустят!» — так отвечает. Вот и старается.

— Не до такой же степени, он молодой человек! — качала головой Валерия Алексеевна. — Мои-то, только и думают, как за девочками ухлестнуть, то туда в гости летят, то сюда! Я их за учебу шпыняю, а Сергей твой прямо трудоголик!

— Он очень ответственный.

— Смотри, Нина, чтобы не надорвался.

— Как его переделаю! — в отчаянье сказала мать.

— Надо, чтоб гулял больше.

— С отцом ходит.

— Это хорошо. Мой-то домой придет, на диван заляжет и ужин с дивана ест, а потом — спит. Прошу: сходи, погуляй! А он: сил нет, так выматываюсь!

— Нагрузки колоссальные! — подтвердила Нина Петровна.

— Мы в этом году не отдохнули: то Сталин умер, потом с Берией история, не до отдыха было; а сейчас и ехать поздно, у меня учебный год на носу, — расстроенно говорила ректор института.

— Отдыхать обязательно надо! Давайте хоть на Волгу поедем, развеемся?

— Спрошу своего.

— Спроси. Отдых нужен, пусть даже маленький.

— Боюсь, Георгий Максимилианович не согласится.

— Как ты, Лера, все успеваешь? — удивилась Нина Петровна. — И дом, и дети, и такая ответственная работа — учебным заведением заведуешь?

— Успеваю! — самодовольно улыбнулась Маленкова. — Георгий говорит: уходи, нечего там сидеть.

— Ты вроде уходить собиралась?

— Передумала. Дома раскисну, буду как Ленка Булганина, толстая и злая.

— Елена Михайловна симпатичная и вовсе не злая, ее бесконечно Николай Александрович допекает.

— Вот уж гуляка! — сомкнула тонкие губы Валерия Алексеевна. — Я б с таким бл…ном ни за что не жила. Выставила бы взашей — и катись на все четыре стороны!

— Не так все просто, милая!

В хрущевскую гостиную боязливо постучалась маленковская охрана.

— Вам что, Володя?! — нахмурилась Валерия Алексеевна.

— Я напомнить, Георгий Максимилианович к двум часам обедать ждет, а мы за пятнадцать минут не доедем! — извиняясь, проговорил подполковник.

— Сейчас иду! — кивнула хозяйка. — Ну, подруга, я в Кремль поехала!

30 июля, четверг

Институт генетики на Волхонке был невзрачный, фасад облупившийся, обшарпанный. Трехэтажное здание уныло выглядывало из-за сиротливого деревянного забора, обсаженного елками. Институт скорее напоминал школу — широкие лестницы, просторные, с окнами до потолка коридоры, огромные комнаты. Никиту Сергеевича почти бегом проводили к директорскому кабинету, только директора там не оказалось. Хрущев со вниманием осматривал многочисленные схемы, диаграммы, развешанные повсюду, задержался у аквариума с рыбками, выставленного в углу приемной. Рядом с аквариумом на табурете нелепо громоздилась посудина, что-то вроде огромной консервной банки, доверху залитая водой, из которой во все стороны торчала зеленая поросль.

«Смахивает на рис», — предположил Секретарь ЦК и потрогал побег.

Под табуретом стояла эмалированная тара поменьше, из которой тоже топорщилась зелень.

— Это рис? — разворачиваясь к секретарскому столу, поинтересовался Хрущев.

— Академик уже бежит! — срывающимся от волнения голосом пролепетала полная, средних лет женщина, похожая на что-то среднее между машинисткой и бухгалтером. От присутствия высокого начальства она смертельно побледнела, поджилки тряслись, а голос от испуга сделался писклявым. Про рис, как растение, а не каша, она толком ничего не знала, зато очень ловко печатала на машинке.

— Мы обождем, — миролюбиво отозвался Никита Сергеевич и кивнул заместителю министра сельского хозяйства, который его сопровождал: — Иди-ка, посмотри, вроде рис растет? — и стал шарить по зарослям.

— Это же надо, директора на месте не оказалось! — послушно ощупывая ростки, вполголоса возмущался замминистра.

В вестибюле появился запыхавшийся Лобанов.

— Здравия желаю! — отрапортовал он.

— Ты тут откуда?

— Не могу вас не сопроводить! Это мой долг! — отчеканил Пал Палыч. — Лысенко бежит, он на агрономов сорвался, они, бестолочи, подкормку перепутали! Прокричал мне — беги к Хрущеву! И я тут. Здравствуй! — Лобанов кивнул заместителю министра. — А Бенедиктов чего не пришел?

— В Совмине! — отозвался замминистра.

— Вот, ей-богу! — сокрушался Лобанов. — Тут, Никита Сергеевич, чудеса творятся, а министра сельского хозяйства не зазвать!

— А ты кто? — ткнул в Пал Палыча Хрущев.

— В данном случае я подчиненный Бенедиктова, российский министр! — с обидой в голосе, отозвался Лобанов. — Вот и Трофим Денисович!

Лысенко прямо влетел в кабинет.

— Вот я! Вот я! Извините, что заставил ждать! Надо было лично проследить, а то два года ерунда какая-то!

Директор института генетики, он же президент Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук имени Ленина, пожал Хрущеву и замминистра руки.

— Я уже хотел вас с собаками искать! — дружелюбно начал Хрущев. — Мы тут все стенды проштудировали, — кивая на графики и таблицы, улыбался он.

Академик пригладил ладонью растрепанные волосы:

— В научном учреждении наблюдение — первейшее дело, а результат, для наглядности, обращен в график. Таблицы на стенах не меньшее богатство, чем золото. Точно, точно! — закивал Лысенко, не без удовольствия оглядывая сплошь завешенные стены.

— Вот мы и определим, где у вас золото, а где совсем другое! — с ухмылкой отозвался Хрущев.

— Тоня! — директор обратился к женщине за пишущей машинкой. — Раздай халаты и калоши. Я извиняюсь, но это у нас в обязательном порядке. А калоши даже очень пригодятся, с утра дождик моросил, сначала маленький, а потом хороший-хороший, а нам по полям ходить.

Надев халаты и резиновую обувь, гости последовали за директором. Опытные поля начинались прямо за институтом.

— Когда дождь идет, я радуюсь, это ж естественный полив! — тараторил Лысенко. — Дождь всегда к месту!

— А если каждый день дождь зарядит, тогда что?

— Для наших опытов и наводнение хорошо! Я изо всех сил урожайность злаковых поднимаю. Рожь, овес, пшеницу хочу заставить невиданные урожаи давать! О, какие урожаи! — Трофим Денисович вскинул руки вверх. — Площади под посадки останутся прежние, трудозатраты прежние, а значит, и финансирование сохранится на прежнем уровне, вроде бы все то же, только зерна станем брать в три, в пять раз больше! И это невзирая на непогоду.

— А получится?

— Стал бы я вас по грязи таскать!

— Науку не проведешь! — со значением вставил Лобанов, и сверху (он был высок и худ) уставился на низкорослого Хрущева. — Трофим Денисович волшебник!

Поле, по которому шли, было разбито на квадраты. В одном колосилась рожь, в другом — пшеница, в третьем высилась кукуруза, дальше засеяли гречиху, лен, рапс, клевер, люцерну, подсолнух. Был участок с картофелем, сразу за ним — со свеклой, росли тут и огурцы, и помидоры. Границами посадок служили дорожки из положенных на землю досок.

— Почему, Трофим Денисович, в колхозах урожаи низкие, чем объясняете? Расхлябанность, человеческий фактор — что?

— За мной! — скомандовал академик и, не обращая внимания на вопрос, подобрав штанины, запрыгал по хлюпающему полю.

— Почему у нас в сельском хозяйстве затык? — поравнявшись с ученым, не унимался забрызганный грязью Секретарь ЦК.

Долговязый Лобанов во всю прыть скакал за ними. Лысенко остановился.

— Вам честно сказать или так, чтобы уху приятно было?

— Отвечайте честно.

— Почему в колхозах урожаи плохие, спрашиваете? А как вы хотите, если руководитель хозяйства семян пшеницы от семян проса не отличит, и помощники его окружают малограмотные? С сельским хозяйством так не пройдет, люди таких корифеев не послушают, как ни кричи, как ни ругай — обречено! После войны, когда голод был, когда засуха поля жрала, кого били? Директоров колхозов били. Больше десяти тысяч посадили. А люди были дельные, знающие. На их место кто пришел? Может, идейный человек, но от села далекий. Вот и барахтаемся. А вы спрашиваете — почему урожаев нет. Потому и нет. И на науку рукой махнули! — скривился ученый. — Я про новые методы в агрономии уши прожужжал, а обкомовские в одно ухо впустили, в другое выпустили — новое зачем? Оно еще и опасно, новое, за него и по шапке дать могут. А вы спрашиваете! Для начальников главное тепленькое местечко сберечь, — выговаривал Лысенко. — Не все, конечно, такие, но некомпетентности хватает. На авось сегодня не проживешь. За урожаи не просто бороться приходится, а каждое достижение современной науки использовать. В достижениях науки исключительная выгода, а не в дурости и зазнайстве!