Царство. 1951 – 1954 - Александр Струев

— Агрономическое искусство специалистов требует, а не простофиль! — добавил Лобанов.

— Я их авоськами зову, таких горе-руководителей, — усмехнулся Лысенко.

Хрущев хмурился, но не перебивал.

— У нас как: дождь, мы на поле — что посадки? Град ударил: с карандашом в руках процент градоустойчивости фиксируем. В результате появились мощные, стойкие сорта! Осталось их в народное хозяйство отдать. А готовы колхозники на новое переходить? Не очень-то готовы, так как опять повторюсь — но-во-е! А переходить обязаны! У меня, — развел руками академик, — урожай девать некуда! Картошка — так эта картошка! А свекла какая! Огурцы с грядок прямо сыплются, а огурчики один к одному! — Ученый наклонился, сорвал огурец, разломил пополам, одну половину протянул Хрущеву, другую сунул себе под нос. — Самый огуречный запах! — И откусив, захрустел.

Никита Сергеевич последовал его примеру.

— Что скажете, хорош огуречик?

— Хорош!

— А бумагу, уважаемый Никита Сергеевич, ее не съешь!

Лобанов тоже сорвал огурец и засунул в рот, один заместитель министра сельского хозяйства не стал подходить к грядке, не брал в рот немытое.

— Вы, товарищ Хрущев, берете палку и палкой работать заставляете, и все по вашему примеру с палками бегают, народ стращают, и районные начальники, и областные. А живут в деревнях хуже, чем при царе Горохе, ни свет, ни заря на поле горбатятся. Вот и опротивела каторга, при любой возможности люди, как подорванные, из села бегут — и — ищи свищи! Забрали паренька в армию, известно, в деревню не возвратится! А почему? Потому что в рабство не хочет. Ничего хорошего человеку село не предлагает, а только давай, работай! — невесело излагал академик. — Если крестьянин в деревне как собака на цепи сидит и с тоски воет, что ему остается — геройствовать, рекорды бить? Нет, дорогой Никита Сергеевич, пить горькую остается.

— Пьют, как черти, хуже чертей! — кивнул Лобанов.

— А вы спрашиваете, почему урожаев нет. С таким отношением путного не получится. И забирают у крестьянина все без остатка — трудодень это не деньги, а палочка в тетрадке, чем за палочку заплатят? Я не однажды об этом товарищу Маленкову писал, да видать, неприятны ему мои каракули! — усмехнулся Лысенко.

Замминистра, нахохлившись, стоял позади Хрущева. Несколько раз он хотел оборвать Лысенко, поставить на место — разве ж так подчиненный с начальником разговаривает?! Но, глядя на сосредоточенное лицо Хрущева, прервать академика не решился.

Из-за туч выглянуло солнце и все засверкало, засветилось в его лучах. Воздух сделался теплым, тягучим.

— Солнышко! — нараспев проговорил Трофим Денисович. — Свети, милое! Вы, Никита Сергеевич, думаете, что растения — это пустяки? Не-е-ет! А известно вам, что растения зародились гораздо раньше, чем появился на земле человек? Раньше, чем пресмыкающиеся, чем рыбы? Во всех катаклизмах неказистые былиночки выжили.

Лысенко бережно сорвал травинку и поднес к глазам.

— Динозавры толстокожие вымерли, а ведь двести миллионов лет по суше ползали, друг друга страшными мордами пугали. Приспосабливались, приспосабливались, а не вышло, до одного сгинули, как и не было тварей на белом свете! Мамонты волосатые тоже издохли, шерсть косматая не спасла, а растения живут! — поднимая над головой травиночку, продолжал аграрий. — Стебелечек с виду махонький, беззащитный, а ведь под открытым небом растет! О чем это говорит? О недюжинной силе. А многие пренебрежительно кивают — растение, чего тут хитрого! Ан нет, дорогие, за миллионы лет растение к природным казусам приловчилось, скопило необъятный наследственный потенциал!

Лысенко озорно помахал травинкой.

— Как зима приходит, мы шапку одеваем, в шубу закутываемся, валенки достаем, морозные месяцы у печки сидим, а жарко станет — раздеваемся, чуть не в трусах разгуливаем. Растение же, по существу, в любое время голышом — и в бурю, и в засуху, и в наводнение. Вот где силища! Именно поэтому и сверхурожаи будут!

Чтоб получить желаемый результат, надо скрытые механизмы пробудить: растения ведь и мерзли, и горели, и водою захлебывались, чего только с ними, многострадальными не случалось! В мощном наследственном потенциале заключен заветный секрет. Природа всегда перестраховывается. Чтобы жизнь сохранить, не одно зернышко должно уродиться, а многие тысячи, тогда шансы выжить появятся. Так у многих организмов устроено: у рыб сотни тысяч икринок, у пресмыкающихся — миллионы, а насекомые, как станут вылупляться — их пруд пруди! И живут себе жуки-пауки, ползают! Некоторые их тупиковыми ветвями эволюции обзывали! — хохотнул ученый. — Вот тронутые! Задача селекционера — дремлющую память организма пробудить, усилить способность выживания. Засуха засухой, холод холодом, а стебельки, глядишь, в небо тянутся! Плохие урожаи — результат головотяпства, — заключил президент Сельхозакадемии. — Все, дорогой Никита Сергеевич, на человеческой личности замыкается. Здесь уже не от ученых, а непосредственно от колхозников результат зависит: как подкормить, чем, когда сажать, когда убирать — много составляющих. А чуть что — науке претензия: не те рекомендации дали!

Трофим Денисович бережно положил сорванный стебелек на землю.

— Главная задача селекционера сделать так, чтобы ни зим, ни засух, растение не боялось. Я сто гектаров в Подмосковье засеял, сорок у меня под Мурманском, тридцать восемь в Одессе. Велик испытательный полигон! Сам Вавилов в свое время меня подметил. Это я хвастаюсь! — заулыбался ученый. — Но и без конфузов не обошлось, отрицательный результат — тоже результат! Заговорил я вас, извиняюсь.

Группа подошла к теплицам.

— Вот наша цель, проходим в теплицу! — и Лысенко распахнул перед гостями дверь.

— Холодрыга! — поежился Хрущев, оказавшись внутри.

— Теплицы имеют различные климатические условия. В данной воссоздана климатическая зона Пермской области. Холодрыга, как вы изволили выразиться, а растения себе прут и прут! Видите? А? А?! Вы застегнитесь, а то простудитесь!

Надутый заместитель министра был ему не интересен. Лысенко с первого взгляда определил, что молодящемуся дедушке в модной шляпе экскурсия по садам-огородам безынтересна.

— Доказано, что холод не останавливает развитие организмов. В толще океана, под непомерным давлением, абсолютно без света, почти без кислорода, даже там существует жизнь, вот какую могучую силу имеет природу, исполинскую силу! А если и там жизнь родится, значит на земле — сущий рай!

— Надо уходить, Никита Сергеевич, простынем! — кашлянул замминистра.

— Вы идите, если мерзнете, — не оборачиваясь, ответил Хрущев, и вслед за Лысенко, стал теребить стручки гороха.

— Ты фасоль покажи, — посоветовал ни на шаг не отстающий от Хрущева Лобанов. — Фасоль в этом году все рекорды побила!

В соседней теплице стояла жара.

— Здесь условия максимально приближены к климату Средней Азии. Жара несносная, очень сухо, но обратите внимание — и здесь идет полноценное развитие. Я провожу опыты на одинаковых видах растений, помещая их в разные климатические зоны.

— Говорите, результаты хорошие? — оглядываясь вокруг, спросил Хрущев.

— Превосходные. Позвольте пару слов сказать по методологии. Стремясь получить морозоустойчивую культуру, — начал ученый, — действуем по «принципу закаливания»: зерно охлаждаем, потом согреваем, охлаждаем-согреваем! Бывает, зерно и слегка подморозить требуется, но ни в коем случае не переохладить. Закаленное зерно весной высаживаем, оно уже меньше боится холода и дает устойчивый урожай. Я в общих чертах рассказываю, иллюстрирую, так сказать, — уточнил директор института. — Собранные от закаленных семян урожаи подвергаем повторному закаливанию. Циклы по принципу «закаливания» — холод-тепло, от урожая к урожаю продолжаем пять лет. Вы когда-нибудь обливались холодной водой? Если да, то знаете — болеть станете меньше. Если раскачивать дремлющую память, включаются могучие природные механизмы. В конечном итоге даже в суровых климатических условиях — высокий урожай. Сорок центнеров с гектара наша планка, к ней стремимся.

— А пока — обязательные двадцать три! — уточнил Лобанов.

Никита Сергеевич остолбенел.

— Вы это серьезно?

— Я ж не болтун!

Долго ходили по теплицам, наконец, прошли их от начала до конца. Заместитель министра плелся в хвосте. От усталости у него не хватало сил улыбаться.

— Жарко стало! — отдуваясь, проговорил Хрущев.

— Каждый день этим путем хожу, — отозвался Трофим Денисович. — Любое изменение фиксирую. Без скрупулезных наблюдений — грош нам цена.

Небо было синее-синее, безоблачное.

— Вы молодец! — вымолвил Никита Сергеевич.

— Только оппонентов у меня хватает, не верят, посмеиваются! — безрадостно сообщил президент Сельхозакадемии. — Я говорю: «Мои растения не мерзнут, не боятся засухи!» В ответ — смех: «В процессе эволюции наследственностью предусмотрено иное. Ген, — доказывают, — выходить за установленные рамки не может!» Я им в лицо тыкаю: «Глядите, какие урожаи!» А они: «Подстроено!» Да чтоб им! — гневался Лысенко. — А кто тот ген видел?! Руками щупал?! Молчат. Чуть что, на заграничную литературу кивают. Так это ж литература, не опыты! А им хоть кол на голове теши! До сих пор у нас преклонение перед иностранщиной, словно мы безголовые!