Меч войны, или Осужденные - Алла Гореликова

Ярость молодого короля наконец-то прорвалась наружу. Он держал себя в руках, он не позволил себе лишнего; но преградившую дорогу церковную стражу разметал одним бешеным взглядом. Толпа расступилась; правда, графу Унгери упорно казалось, что лишь общая растерянность позволила им уйти беспрепятственно. Такие события даже заведенная толпа не в силах переварить сходу; сегодня повезло, но завтра следовало позаботиться о безопасности.

И, разумеется, о том, чтобы люди услышали только ту правду, которую должны услышать.

2. Анже, бывший послушник монастыря Софии Предстоящей, что в Корварене, ныне же – дознатчик службы безопасности Таргалы

Анже помнил: граф Унгери велел не выходить без надобности. Однако надобность – она тоже разная бывает. Когда, едва встав поутру, хватаешься за работу, силой загоняя себя в ненавистные видения, снова и снова, допоздна, без отдыха, по крупицам вылавливая из жизни когда-то спасшего тебя человека доказательства его измены – это, может, и нужно короне, но тебя самого запросто может свести с ума. Когда просеиваешь день за днем через мелкое сито будни твоего бывшего дома, где все так и осталось родным, когда чужая боль, скрученная коротким «так надо Церкви», мешается с твоей жалостью и – чего таить – любовью… упаси Господь!

Временами Анже всерьез боялся тронуться рассудком. Так было, когда бывший послушник поймал благость проводимой пресветлым службы – ясно, что нечего там искать о планах врага, но оторваться от видения Анже не смог. Вдруг ударило – как же давно он в церкви не был! Обходился короткими молитвами – и почти забыл, как славно, когда твоя мольба не одинока, а сливается с молениями братьев. Так было, когда увидел давнее, но, похоже, дорогое воспоминание – будущий отец предстоятель, едва пришедший в монастырь, разглядывает сине-золотые витражи в высоких окнах часовни. Так было, когда вдруг напоролся на себя самого, стоящего перед Святым Судом, беспомощного и упрямого, и захлестнуло все, что мучило в тот день пресветлого – гнев, досада, жалость… и – чего таить – любовь.

Граф Унгери заходил каждый день. Выслушивал, когда было о чем рассказать, говорил, что еще надо бы поискать. Не упрекал, когда Анже молча качал головой. Разве что взглядом…

Граф Унгери только добавлял душевной муки. Нет, Анже не винил его: у капитана тайной службы свое «так надо». В чем-то они с пресветлым даже, пожалуй, похожи. Вот только не легче от этого.

Отдушиной стали парни из тайной службы. В доме постоянно дежурил десяток – не те, что охраняли сам дом, а для внезапно возникших дел по городу. Анже вместе с ними ел – так было проще и приятней, чем просить для себя отдельно. И выходил к ним, когда совсем невмоготу становилось наедине с прошлым. Живые лица рядом увидеть, спросить, что в столице делается…

Приказ выдвигаться принесли в самом начале обеда.

– Площадь Королевского Правосудия, – отрывисто скомандовал десятник, и похоже было, что он с трудом удерживается от ругани. – Прикрываем короля. Задача – при любом повороте дел его величество должен уйти с площади свободным.

– То есть? – не понял кто-то из парней. – Что там за дела такие, командир?

– Церковь, – объяснил десятник. – Святой Суд. Кто боится анафемы, говорите сразу, возьму других.

Не отозвался никто, но, похоже, только из-за растерянности.

– Я могу пригодиться? – спросил Анже.

– Приказа нет, – буркнул десятник. – У тебя своя работа, парень, не лезь, куда не надо.

И Анже остался один. Доел остывший обед, попытался работать – без толку. Площадь Королевского Правосудия стояла перед глазами. Не зная, что происходит там сейчас, Анже невольно вспоминал видения прошлого. Тягучий звон Колокола Правосудия, толпу на площади, стылый ветер с Реньяны – и неправедный, жестокий суд. Чем дальше, тем невыносимей становилось ожидание. Бывший послушник сидел за столом, вертел в руках перстень пресветлого…

Так и застал его граф Унгери – усталого и растерянного. Впрочем, Готье был не в том состоянии, чтобы замечать душевные метания подчиненных. Спросил:

– Помнишь, ты видел заклинателя, что запугивал людей будто бы гномьими чарами? Сможешь его узнать?

– Смогу.

– Пошли.

Заклинатель оказался здесь же – в кабинете графа, под охраной стражи.

– Он?

– Он, – кивнул Анже.

– Спасибо, можешь идти. А ты, – обратился граф к арестованному, – лучше расскажи сам все о своих делишках. Не будем нагружать палачей лишней работой, верно?

Анже вышел, но успел услышать, как арестант заговорил – быстро, будто боялся, что граф передумает слушать.

3. Луи, отлученный король

Если не получается держать народ в повиновении ни любовью, ни страхом – сойдет и растерянность. На какое-то время. А там, глядишь, что-то изменится. Яснее станет, кому верить, кто прав… хотя бы – кто делает лучше. Ведь у людей простых часто так – кто делает для меня лучше, тот и прав. Потому что добрый и хороший.

И если не можешь доказать, что хорош ты – докажи, что плох твой враг.

Выловленный сэром Барти заклинатель для этой цели подходил как нельзя лучше. Помилования ему не обещали, но и за легкую смерть мерзавец выворачивался наизнанку. В толпе нашлись те, кто помнил его рассказы о гномьих бесчинствах; теперь же, всхлипывая и через слово повторяя, насколько глубоко его раскаяние, он топил тех, кто отдавал ему приказы. Отца предстоятеля из монастыря Софии Предстоящей и королевского аббата.

Как же просто объяснилось теперь все, что вот уж несколько месяцев будоражило и пугало людей! Людские козни, как бы ни были они коварны, ничто перед опасностью подлинного раздора с Подземельем; но – как и замысливал граф Унгери – вместе с облегчением толпу охватывал гнев. Все здесь знали, хотя бы из сказок, что такое Смутные Времена.

Поэтому, когда обличенный заклинатель повис в петле, а Луи бросил в толпу обещание так же поступить с теми, кто науськивал преступника сеять рознь, люди на площади взревели:

– Да здравствует король!

И что за беда, если первыми кинули клич люди графа Унгери? Важно, что остальные подхватили…

Право, отец Ипполит проявил недюжинную предусмотрительность, покинув Корварену еще ночью. Пресветлому повезло меньше. Капитан тайной стражи не рискнул казнить светлого отца публично – этот не стал бы признаваться и каяться! – но уже через час после казни заклинателя тело монастырского предстоятеля качалось на той же виселице, а герольды на площадях вещали, что король держит обещания, и объявляли награду за сбежавшего аббата.

Луи вернулся с площади злой. Победа не успокоила его, лишь разбередила. Да и мира с церковью эта победа прибавить не могла.