Меч войны, или Осужденные - Алла Гореликова

Сможешь ли, спрашивали темные глаза святого, хватит ли сил? Хватит, отвечал молодой король. И уходил ободренный – на ежедневный незаметный бой. Снова угрожать монастырским отцам незаконной расправой. Самому, не подставляя под удар старика Эймери, проверять, сколько зерна, копченого мяса и сушеных яблок уйдет Хальву следующим караваном. Ждать вестей от лорд-адмирала и молодого Эймери, не выказывая и тени разрывающей душу тревоги. И урывать короткие часы одинокого сна.

Он ждал удара, но, как оказалось, не был готов. Холодный ужас скрутил внутренности, когда хмурый Готье прервал обед тревожным:

– Звонят, мой король, готовься. Скоро придут за тобой.

– Храм Капитула? – спросил Луи. Рука смяла серебряный кубок; вино выплеснулось на скатерть кровавой кляксой.

Граф Унгери качнул головой. Сообщил чуть дрогнувшим голосом:

– Площадь Королевского Правосудия.

Король приподнял брови, бросил:

– Гвардия готова?

– Выдвигается.

– Вы о чем это? – спросила Рада. Она, кажется, испугалась. Или почуяла их с Готье страх?

– Об отлучении, – сказал король. Встал, выдохнул сквозь стиснутые зубы. – Пойду переоденусь.

Радислава вскочила:

– Я с тобой!

– Тебе не стоит туда ехать. Поверь, не надо.

– Почему?

– Опасно. Я не знаю, Рада, чем оно для меня кончится. Весь город… Все это время их настраивали против меня, в каждой церкви, на рынках, в трактирах! Рада, милая, что угодно может случиться.

– Я поеду!

В короткой дуэли на взглядах победила Радислава.

– Готье, охрану для ее величества.

– Слушаюсь, мой король.

Луи подошел к окну, распахнул настежь. Тягучий звон заполнил комнату. Колокол Правосудия, тот, что вот уж пять сотен лет обязует жителей столицы видеть расправу над коронными преступниками. Он уже звонил ради принца – и вот пришел день, когда сзывает людей на суд над королем. Луи тряхнул головой и стремительно вышел.

Он вернулся в парадном мундире королевской гвардии. Лиловый берет с белым пером, тяжелая боевая шпага на праздничной белой перевязи. Губы сурово сжаты. Остановился у окна. Попросил, не оборачиваясь:

– Рада, переоденься все же. На бой не выходят в домашнем.

– Я не знаю, как, – прошептала королева.

– Оденьтесь, как пошли бы в церковь, ваше величество, – подсказал Готье.

Рада вышла; Готье подошел к королю, спросил тихо:

– Амулеты какие взял?

– Обычный на защиту, – пожал плечами король.

– Мало.

– Дай Господь, чтобы этот снять не потребовали.

– Но ты же не снимешь? – уточнил Готье.

– Нет, конечно. Но и дразнить не хочу. Обойдусь… на все воля Господня, что будет, то и будет.

Готье сжал руку короля:

– Луи?

– Да, мой капитан, – грустно усмехнулся король.

– Мне не нравится твой настрой.

– Каяться не стану, – зло заверил Луи. – Господь правду видит, перед ним и отвечу, а эти… эти мне не указ.

Вышла Рада, и Луи сказал:

– Поехали. Не хочу ждать, пока конвой пришлют.

Улицы Корварены были непривычно тихи. Шуршали палые листья, цокали по булыжнику копыта коней – и ни прохожих, ни зевак.

– Все там, – буркнул Готье. – Святоши народ озлобили, легко не будет, мой король. Ну ничего… второй ход наш, только…

Только не сдавайся, кивнул молодой король. Первая схватка твоя, и в ней ты безоружен и открыт для удара – таковы правила игры.

– Выдержу, – ответил вслух на недосказанное. – Будь я проклят, если сдамся.

Поймал взгляд жены, покачал головой: зря поехала. Вон, уже губы кусает.

– Рада, прошу тебя, успокойся.

Кивнула молча.

– Рада!

– Что?…

– Я не смогу… пойми, пожалуйста: я – не – смогу. Не смогу оставаться спокойным, если буду бояться за тебя.

Вздохнула глубоко:

– Хорошо. Что я должна делать, чтобы ты за меня не боялся?

– Оставаться с охраной. Ни во что не вмешиваться. Не мешать охране тебя защищать, если понадобится.

– Хорошо, – повторила Рада.

– Спасибо.

– Только ты там тоже… осторожнее, ладно?

Луи усмехнулся:

– Не путай меня с Леркой. Я всегда осторожен, знаю, что делаю, и вообще изрядный зануда. Все будет хорошо, поверь, милая.

Выехали на набережную. Порыв холодного ветра сморщил Реньяну, раздробил солнечную дорожку на осколки. Ласковая какая осень… сейчас бы на охоту, и чтоб ни войны, ни заговоров… совсем ты, твое величество, скис. Соберись. Луи привстал на стременах, огляделся. Бросил:

– Припозднились мы.

Навстречу шел тот самый конвой – стража Святого Суда. Десяток монахов, увидев короля, остановился – прямо посреди улицы, явно намеренно загородив дорогу.

– Ну и? – бросил король, натянув поводья. – Долго стоять будем? Там ведь меня ждут, верно?

– На суд Святой Церкви должно не верхом ехать, а идти босиком и с непокрытой головой, – сообщил передний монах.

– Только в том случае, – издевательски вежливо ответил король, – если подсудимый раскаивается. Или силой ведут, разумеется. Вы собираетесь взять меня силой?

– Сын мой, – вступил другой монах, – именем Господа – подчинись.

Луи поправил берет. И отчеканил:

– Я не вижу здесь тех, кто может приказывать именем Господа.

Тронул коня; монах упрямо пристроился рядом. Что ж, криво улыбнулся Луи, останемся при своих. Кони двигались неторопливым шагом, монахи шествовали рядом, изображая бдительную стражу. Смешно даже, если со стороны… По чести говоря, Луи хотел бы со стороны на этот фарс любоваться! В роли главного персонажа смешно не было.

Процессия обогнула часовню Последней Ночи и вступила на площадь. Охрана, как и уговаривались, отстала; рыжую кобылку Радиславы придержали под уздцы. Луи успел увидеть, как шевельнулись губы жены; но в уши ударил злой гул толпы, заглушив пожелание удачи – если это было оно, конечно.

Оглянуться на жену Луи не посмел. Здесь, под прицелом совсем не верноподданных взглядов, показать слабость значило проиграть сразу. Молодой король въехал на площадь, гордо расправив плечи и глядя вперед. На помост, где ждали его трое в белых рясах. Святой Суд.

Святой Суд, Нечистый бы его задрал! Два незнакомых святоши – и третьим отец Ипполит! Нет бы в щель какую забиться… ну я ж до тебя доберусь!

Готье послал предостерегающий взгляд: спокойно. Луи медленно выдохнул сквозь зубы. Напомнил себе: безоружен и открыт. Сегодня норов показывает не он; сегодня он – жертва. До самого отлучения – что его все-таки ждет отлучение, сомневаться не приходилось. Но он должен иметь право обвинить суд в пристрастности, в излишней жесткости, в сведении личных счетов… Луи, правда, не очень понимал, кто будет выслушивать такие обвинения, но линию поведения отец Евлампий разжевал ему досконально.

Молодой король Таргалы и капитан его тайной службы осадили коней у помоста. Готье спрыгнул первым, нарочито придержал стремя для короля. Шепнул: