Вынужденное знакомство - Татьяна Александровна Алюшина

– Нет-нет, благодарю, – поспешила она отказаться от его заботы и хоть устало, но вполне искренне поблагодарила: – Спасибо за участие и вообще… – покрутила рукой в неопределенном жесте.

– За «вообще» особенно, я понял, – усмехнулся Прохор.

– Да, – покивала Поля.

– Ладно, Полина, спокойной вам ночи. Отдыхайте, – попрощался Ярыгин, кивнул на прощание и вышел было из гостиной, но, дойдя до двери прихожей, вернулся и, не переступая порога, посоветовал со смешком: – С «молотом предков» не перебарщивайте, квас вещь коварная, можно заработать жестокую головную боль поутру.

– Ни-ни, – сделав отрицающий жест ладонью и скривив рожицу напряженного терпения, пообещала «железно» Полина.

– Ну тогда я спокоен, – хохотнул Ярыгин и на сей раз ушел окончательно, напоследок крикнув девушке из сеней: – Дверь запереть на ночь не забудьте!

– Что ж ты такой заботливый, – проворчала себе под нос Полина.

И отправилась запирать дверь.

Да, тот еще денек у нее выдался насыщенный. Утром позвонили из больницы и сообщили, что бабуле стало хуже. Бросив все, Полина прыгнула в машину и, прихватив по пути Марину, помчалась в больницу.

Нанервничались, испереживались с Мариной ужасно, провожая настороженным взглядом всякого медика, выходящего из реанимационного бокса. Просидели под дверью реанимации три часа, пока не вышел к ним лечащий врач Василисы Макаровны и не сообщил, что с приступом они справились, но к бабушке нельзя: они ввели ей снотворное и она спит.

А когда Поля отвезла Марину на рынок и возвращалась домой, позвонила мама и сообщила, что приедет завтра на поезде, чтобы привезти Саввушку.

– Мне надо ехать в Китай, – объяснила Елизавета Егоровна. – Нашла очень интересное и выгодное предложение от китайской фирмы, которое, если получится договориться, позволит нам серьезно расширить ассортимент. Надо лететь, Поль, – словно извинялась она. – Есть возможность увеличить оборотность товара и тогда взять в аренду еще один магазин, нельзя ее упускать. Неизвестно еще, может, нам всем придется жить только на доходы с наших магазинов.

– Да что ты оправдываешься, мамуль! – попеняла ей Полина. – Надо – значит надо. Я очень рада, что у тебя началась, как Вася говорит, «реальная движуха», что ты строишь планы на будущее и хочешь развиваться. Это же здорово! Мне тут сосед целую лекцию давеча прочел про новые перспективы и возможности, открывающиеся сейчас для бизнеса.

– Какой сосед? – встрепенулась мама.

– Да бабушкин друг-приятель из «Большого дома», он теперь здесь живет. Вот познакомились, – усмехнулась Полина.

– А-а-а, – понимающе протянула Елизавета Егоровна, теряя всякий интерес к соседской теме. – Ну вот, – вернулась она к обсуждению вопроса, – Васеньку только к концу недели выписывают из больницы, его Юра привезет и будет за ним ухаживать, а Саввушку я к тебе отвезу. На эту самую недельку.

– Да почему на недельку? – возразила Поля. – Бабушке в больнице еще долго лежать, да и когда ее выпишут, Саввушка не помешает, наоборот, ей в радость будет и стимул хороший поскорей выздоравливать. Мы с Мариной вдвоем справимся и с малышом, и с уходом за бабулей, что ему летом в Москве сидеть.

– Да? – задумалась мама. – Ну может. Ладно, приеду завтра и все обсудим.

А сразу после мамы дозвонился ей Званный – вот прямо только она нажала отбой, как новый входящий вызов прозвучал. Связь была ужасная, в трубке что-то шипело, шебуршало и клецало, но насыщенный бас Ярослава Антоновича перекрывал все издержки соединения.

– Привет тебе, Полюшка Пална! – пророкотал он с бодрым весельем.

– Ярослав Антонович! – заорала радостно в трубку Полина. – Как ты там? Здоров ли? Цел?

– Жив-здоров, с Божьей помощью, – уверил Званный. – Я чего звоню, голуба моя прекрасная, картинки тебе хочу передать с одним моим товарищем. Примешь?

– Ну конечно, ну что ты спрашиваешь! – прокричала возмущенно она. – Только, Ярослав Антонович, я сейчас не в Москве, застряла надолго у бабушки Василисы, здесь пока поживу какое-то время. Ты не против, чтобы я попыталась в этом городе твои картины выставить?

– Выставляй, коли получится! Делай, как сочтешь нужным, документ же у тебя есть, я еще один пришлю, заверенный, передам тебе права распоряжаться и улаживать все формальности по картинам, – поддержал с энтузиазмом эту идею Званный. – Это даже лучше, Поля Пална, это ж город какой!

– А когда сам-то приедешь, Ярослав Антонович? – все кричала Полинка в трубку, невероятно расчувствовавшись.

– Эт как получится. Не могу я ребят своих пока оставить. Говорят, нужен я им сильно, – хохотнул Званный, видимо обменявшись с кем-то, находившимся рядом, шуткой.

– Я тебя жду! – крикнула Полина, понимая, что вот-вот расплачется.

– Приеду обязательно. Ты там держись, девочка! – подбодрил он.

– Да я-то что, это ты держись и береги себя. И не вздумай там пропадать и под ранения всякие подставляться, а то я тебе такой скандал устрою, будешь знать, Ярослав Антонович!

– Поберегусь, не пугайся, девочка, – пообещал художник.

И все. Попрощаться они не смогли – оборвался разговор.

Полина смотрела на экран телефона, едва справляясь с подступившими слезами. Вот кого ей сейчас не хватало невыносимо, прямо до тоски душевной. Званный бы понял все ее мучения-сомнения, всю тоску душевную, ему и объяснять ничего не требовалось бы, и ей бы все растолковал, подсказал, поддержал и успокоил по-отечески и по-дружески. И с делами помог бы разобраться, и галерею открыть, если бы Поля надумала.

А что она, собственно, тупит? – пришло, словно взорвалось в сознании внезапное озарение к Полине.

Это не Званный должен ей помогать галерею организовывать, а она ему предоставить возможность спокойно, в любое время выставлять свои картины. Она должна организовать все так, чтобы показать его работы людям! И его, и Вани Хромова, что отправился следом за Званным на Донбасс, и Валюши Тороповой, сидящей до сих пор в Москве в мастерской, совершенно потерянной, не знающей, куда ей ехать и что делать дальше, и Олежки Карманова, живущего в Нижневартовске, и не только их.

«Почему я не вижу, совершенно не замечаю очевидного?» – обескураженная неким прорывом сознания, подумала Полина.

У нее наконец появилась реальная возможность выставлять всех ее ребят, у нее же в мастерской «психоделика» американского хранятся их картины. И никто! Никто не скажет больше Полине, что это неформат, не в стилистике и против политики той или иной галереи и ее инвесторов!

А она тут канючит, слезы льет и хренью откровенной страдает, Ержин же Попаданыч на самом деле! Когда такое окно возможностей открылось!

И так ее этим откровением пробило, что, совершенно обалдевшая от нового ви́дения реальности, Полина, не откладывая дела-идеи никуда – ни близко, ни далеко, сразу же собралась и помчалась в центр города, обходить и исследовать все, какие найдет, галереи и налаживать контакты с