Вынужденное знакомство - Татьяна Александровна Алюшина

галерею или другое дело, которое вы задумаете. Не решитесь на бизнес – помогу с устройством по специальности. И знаете, Полина, помимо всего прочего, вытащить человека из передряги способно еще и хорошее чувство юмора. Насколько я понимаю, с юмором у вас все в порядке, попробуйте обратиться еще и к нему за поддержкой.

– Прохор Ильич. – Полина посмотрела на него с самым серьезным выражением лица и торжественно заявила: – Помнится, вчера вы сетовали, что психолог из вас никудышный. Я бы на вашем месте всерьез задумалась о приработке на этом поприще.

– Да нет, – отмахнулся Ярыгин, – я оттого разошелся тут рассуждениями и умничаньем, что, как упомянул, мне сейчас практически каждый день приходится говорить об этом с коллективом, с друзьями и чиновниками. Вот даже сейчас вернулся после непростого спора с дядькой и его друзьями как раз на эту тему. Видимо, не отошел и все еще нахожусь мысленно в пылу дебатов. – И повинился: – Так что не обессудьте, если загрузил своими размышлениями и философствованием. Но мое предложение помощи, если соберетесь искать работу или на самом деле задумаетесь о частном бизнесе, совершенно конкретно.

– Благодарю, – искренне поблагодарила Полина. – Я подумаю. Обещаю.

Они скомканно и быстро распрощались, каждый испытывая какую-то сковывающую легкую неловкость: он – оттого, что на самом деле непонятно, с чего разговорился и принялся поучать ее, а она – оттого, что невольно, но все ж таки нагрубила ему. Ерничала, плескала сарказмом и открытым сомнением и вела себя, честно говоря, как та самая москвичка «садовая», как называют гламурных барышень, тусящих в пределах Садового кольца. В этом он ее верно уличил.

Прохор проводил девушку до калитки, махнул рукой и, развернувшись, двинулся обратно, а Полина, посмотрев задумчиво ему вслед, закрыла за собой калитку и направилась к своему дому. Разошлись.

«И чего, спрашивается, разумничался?» – ворчал недовольно Ярыгин на себя с самого утра. Нет, ну на самом деле, что его потащило вчера девушке нотации читать и уму-разуму учить? Целую лекцию раскатал, да еще по ходу морализаторствовать принялся и попенял ей за снобизм.

Ей его ум, разум и взгляд на ситуацию ни за каким… Как она там вчера сказала? «Ух ты нахты»? Вот-вот, за тем самым нахтом не сдались! У нее разума и взглядов на все и вся своего навалом.

Понятно же, что изнеженная, избалованная, благополучная столичная барышня, в жизни не сталкивавшаяся ни с трудностями, ни с бедой и горем, попав в непростую жизненную ситуацию, растерялась, испугалась сильно и запаниковала.

Сколько ей лет? Василиса Макаровна как-то упоминала в разговоре, но Прохор пропустил мимо эту информацию, помнил только, что они ровесники с ее внуком Василием, ну а Полине, скажем, тридцать. То есть в девяностых она была совсем маленькой, папа с мамой вкалывали, дело свое начиная и поднимая, воспитывалась бабушками-дедушками, и вся родня оберегала девочку от жизненных реалий и забот.

А тут такое попадалово, когда валятся на голову проблемы и неприятности, одна жирнее другой. Но даже оказавшись в полной заднице, она держится дистанционно холодновато, отстраненно, с плохо скрываемым чувством превосходства, выражаемым еле уловимым налетом снисходительности. Эдакая мадам от искусства. Богема. А то.

Навидался Прохор таких столичных барышень, уверенных в своей великой исключительности, – во, выше головы! Из разряда «мы, москвичи или петербуржцы, такие же, как вы, только все-таки лучше».

И ничем из них этот снобизм столичный не выбьешь, не изведешь, хоть ты что с ними ни делай. Вон хоть Полина эта – вся в проблемах, в истерике, а предлагаешь реальную возможность заняться делом не в столице, а здесь, в провинции, и эк ее зацепило-то, аж в лице изменилась…

Все ворчал и ворчал про себя Ярыгин, понимая, что необъективен и наговаривает на девушку лишнего от собственного раздражения, отчего принимался злиться на себя пуще прежнего и пытался отделаться от докучливых мыслей-рассуждений и гнать их подальше. Лишь необходимость разрешить серьезный рабочий момент отвлекла Прохора от бесконечного мысленного бурчания.

Ну бывает, иронизировал над собой Ярыгин, возвращаясь домой после работы. Такой вот характер и, наверное, что-то возрастное дает о себе знать, все-таки пятый десяток разменял. Честно признать, случаются с ним иногда такие моменты: понесет ни с того ни с сего в рассуждения и поучения (грубо говоря, в занудство), а потом переживает, недоумевая, и чего, спрашивается, завелся, зачем полез кому-то что-то доказывать, объяснять и отстаивать свою точку зрения…

Подъезжая к дому, он непроизвольно посмотрел на соседский двор, выглядывая девичью фигурку, поймал себя на этом и посмеялся: полдня обличал барышню в нехорошем, инкриминируя всякое, бурчал-ворчал, а поди ж ты, посматривает, не видать ли ее.

Вышел из машины и уловил звуки доносившейся откуда-то песни в народном стиле, залетевшие в гараж через створку медленно закрывающихся ворот. Причем пели явно вживую, а не прослушивали запись.

Интересно, удивился Ярыгин, кто бы это у нас тут мог петь русские народные песни? Непохоже, чтобы кто-то из соседей, он вроде бы всех жителей их «слободки» знает, и посконное народное точно не история этих господ. Может, гости певучие к кому-то приехали?

И отчего-то этот непонятный момент настолько его заинтересовал, что Ярыгин не поленился, вышел на улицу через гаражную калитку и прислушался.

Точно, пел кто-то. Причем хорошо поставленным голосом, под живой аккомпанемент, судя по звукам, на чем-то вроде аккордеона. Повернулся-навелся в направлении звука и с удивлением обнаружил, что совершенно определенно доносится он из дома Василисы Макаровны.

Интригующе. И кто бы это мог быть? Гости, что ли, к Полине Павловне пожаловали? Эт кто ж такие?

И, поддавшись порыву и здоровому любопытству, Прохор Ильич решительно прошел через свой участок в калитку на соседний двор. И чем ближе подходил он к дому, тем отчетливей слышал прекрасный женский голос, звонко и чисто выводивший слова и мелодию песни.

Громко, настойчиво постучав, убедившись, что никто не отзывается и открывать ему явно не спешит, Прохор дернул за ручку и, обнаружив, что дверь не заперта, как частенько случалось у Василисы Макаровны, не любившей жить «взаперти», как она говорила, Ярыгин прошел через небольшие застекленные сени-веранду в прихожую и направился в гостиную, откуда и лилось широкой рекой песенное соло.

Сделав последний шаг, Ярыгин замер в полном изумлении в проеме двери, пораженный донельзя увиденной картиной.

Возле круглого обеденного стола сидела на стуле девушка Полина и, ловко наигрывая на прекрасной расписной гармошке с перламутровой отделкой, стоявшей у нее на коленях, прикрыв от чувств глаза, самозабвенно отдаваясь пению, выводила глубоким чистым голосом:

Верила, верила,