Крестоносцы. Полная история - Дэн Джонс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Во времена, когда зазвучали призывы ко Второму крестовому походу и проповедники по всей Западной Европе убеждали христиан выступить с оружием в руках против последователей ислама, завоевательная кампания христианского короля, облагавшего соседей-мусульман данью, не могла не привлечь к себе внимания, даже если велась за сотни миль от Святой земли. Когда Ибн аль-Асир спустя много лет писал о нападениях сицилийцев на Ифрикию, он помещал их в широкий контекст реакции франков на падение Эдессы. Такой вывод напрашивался сам собой. Мысль, что действия Рожера и Георгия Антиохийского как минимум внешне выглядели как часть кампании христианской экспансии, подтверждается и тем фактом, что в 1148 году папа Евгений официально назначил в Африку латинского архиепископа. Неудивительно, что многие мусульмане Ифрикии испытывали горькое унижение из-за необходимости подчиняться неверным: когда губернатор Габеса отправил к Рожеру посла с целью обсудить мирную сдачу города, переодетые враги похитили губернатора и замучили насмерть, засунув ему в глотку его же отрезанный пенис. (Губернаторского посланника тем временем обрядили в остроконечную шляпу, увешанную колокольчиками, провели по Махдие, привязав к верблюду, а затем толпа забила его камнями[418].)
И все-таки нападения Рожера Сицилийского на Ифрикию не полностью укладываются в риторику и теорию крестовых походов в интерпретации Бернарда Клервоского и папы Евгения. Во-первых, сам Рожер не делал каких-либо серьезных попыток поместить свои африканские амбиции в контекст крестовых походов и сам лично креста не принимал. Он не позабыл, как на пике раскола Римской церкви в 1130-х годах папа Иннокентий II объявил Сицилии и другим сторонникам антипапы Анаклета священную войну, пообещав всем ее участникам привилегии, которыми обычно пользовались крестоносцы. Да и флот Георгия Антиохийского, отправляясь пожинать кровавую жатву, не украшал паруса крестами. Сицилийцы действовали, исходя прежде всего из собственных интересов: их прагматичная политика имела целью увеличение прибылей и расширение сицилийского королевства далеко за пределы самого острова.
Нигде это не проявилось с такой очевидностью, как при захвате Триполи. Когда город пал, его, как обычно, разграбили. Но довольно скоро Георгий Антиохийский объявил амнистию, пообещал защищать имущество граждан и призвал вернуться в город всех тех, кто в страхе за свою жизнь бежал. В Тарабулусе расквартировали сицилийский гарнизон, стены укрепили, а вокруг них вырыли ров. И при этом город не был ни оккупирован, ни насильственно крещен. Полгода спустя Бану Матрух признали верховенство Рожера и вернули себе власть на том условии, что мусульмане Тарабулуса будут платить королю Сицилии те же подати, что и мусульмане острова: джизью и земельный налог[419]. Араб-губернатор (вали) станет носить мантию, полученную непосредственно из Палермо, а баланс власти, отражающий этнический состав населения, установят, назначив городским головой (кади) бербера[420]. Власть поощряла переселение в Ифрикию сицилийцев и других подданных Рожера. Несмотря на то что взятие Триполи христианским флотом не обошлось без кровопролития, город почти сразу же был отдан под управление мусульман, а экономика переживала бум, и он «быстро вернулся к процветанию и благоденствию», как писал Ибн аль-Асир[421].
Таким образом, христианскую экспансию в Африке трудно отнести к определенной категории даже на фоне настойчивой проповеди Второго крестового похода. Скорее, она отражала сложное культурное наследие Рожера и нормандской Сицилии в целом. На Рожера — без сомнения, христианина, кровного родственника множества легендарных крестоносцев — глубоко повлияла арабская и греческая культура. Его королевская мантия, сделанная в лучшей мастерской Палермо в ознаменование коронации, придавала этому его пестрому наследию потрясающе осязаемую форму. Великолепное одеяние из красного шелка, усыпанное гранатами, жемчугами, рубинами и сапфирами, украшала золотая вышивка, изображавшая львов, охотящихся на верблюдов, — метафора, которая символизировала победу нормандцев над арабским миром[422]. Но кроме того, на этой элегантной мантии красовалась куфическая арабская вязь с указанием даты пошива по исламскому календарю (528 год, а не 1133/34). Подписывая указы на латыни (вообще он предпочитал греческий или арабский), Рожер называл себя королем «милостию Божией». Но монеты, которые чеканились в годы его правления, объявляли его «владыкой по милости Аллаха». На мозаике в церкви Санта-Мария-дель-Аммиральо в Палермо (созданной при жизни Рожера и заказанной не кем иным, как Георгием Антиохийским), Рожер изображен принимающим корону из рук Христа и одет как христианский император. Однако в жизни он предпочитал подражать египетским халифам: носил арабское платье, выходил к людям только в праздничные дни, выезжал в кортеже, запряженном лошадьми в золотой и серебряной сбруе, а над головой короля слуги держали зонтик — отличительный признак верховной власти Фатимидов[423].
Рожер был наделен особым даром — сплавлять в единое сицилийское целое составные части всех культур, сосуществовавших под его властью, и Георгий Антиохийский поощрял и поддерживал его в этом стремлении. Ибн аль-Асир, живший позже описываемых событий, не видел в Рожере жадного бесчестного «франка», заслуживающего проклятий наряду с ему подобными; но и Рожер был совсем не похож на типичного ревностного крестоносца. О многом говорит и тот факт, что Рожер и Георгий Антиохийский, в 1140-х годах нападая на мусульманские земли, ограничились североафриканскими торговыми факториями, которые могли бы послужить экономике Сицилии. Когда в середине 1147 года армии Второго крестового похода пришли в движение, Рожер думал не столько о том, как помочь их миссии в Святой земле, сколько о том, чтобы воспользоваться ситуацией и, пока Людовик и Конрад направляются в Константинополь, разграбить принадлежавшие Византии острова Адриатики.
В то время как Рожер расширял сицилийские владения в Северной Африке, настоящие крестоносцы с другой стороны Альп готовились идти на Восток. На встрече, состоявшейся в Шалон-сюр-Марн в начале февраля 1147 года, французские и немецкие предводители похода решили, что через Сицилию они не пойдут. (Конрад в особенности не желал связываться с Рожером II, которого считал своим смертельным врагом.) Папа Евгений призывал верующих повторять подвиги отцов, поэтому стопами отцов они и отправятся: вдоль Дуная по территории Венгрии, потом через Балканы в Константинополь, а затем при помощи византийского императора Мануила I Комнина пересекут Малую Азию и, наконец, прибудут в Антиохию. Недели, оставшиеся до Пасхи — символической даты, в которую две армии планировали выступить в поход, — были посвящены организации снабжения этого крайне непростого путешествия, а также дипломатическим приготовлениям к
