Дом проблем - Канта Ибрагимов

Еще прошло немало времени, и Мастаев уже задремал на диване, как его толкнули в плечо. Он вскочил и сквозь закрывающуюся дверь успел заметить обильно накрытый, большой стол и двух советских, раскрасневшихся генералов за ним. А перед ним, тоже в форме, президент-генерал свободной Чечни и Кныш со значком «Россия» на лацкане, в руках — полная рюмка коньяку.

— Выпьешь? — предложил Митрофан Аполлонович и, увидя решительный отказ, сказав «С Новым годом!», сам залпом выпил. Только после этого он подал руку и, чуть погодя, по-свойски притянул Ваху, целуя в щеку, обдавая запахами спиртного и табака: — Нравишься ты мне — настоящий джигит, — представлял он Ваху президенту.

Генерал весьма сухо протянул руку. На такое приветствие и поздравление Мастаева ответил лишь кивком.

— У нас выборы, — перешел сразу к делу Кныш. — В Верховный совет.

— В парламент, — перебил президент.

— Да-да, в парламент, — согласился Кныш. — Ты, как обычно, председатель центризбиркома.

— Почему я? — Ваха не возмущен, а, наверное, впервые даже рад — его еще признают.

— Я тебе на это уже не раз отвечал — коней на переправе не меняют. А дело торопит — свободной Чечне нужен демократический, законно избранный парламент.

— А «протокол» готов? — о главном спросил председатель избиркома.

— Об этом поговорим позже, — ответил Кныш. — А сейчас, вот эти новые положения изучи и выполни все предписания. Все срочно, — выпроваживали Мастаева, потому что из соседней комнаты пьяно-приказной бас на русском звал к столу президента-генерала.

Лишь проснувшись на следующее утро, Ваха ознакомился с «новыми» положениями выборов в Чечне — оказалось, это «Закон о выборах в СССР» 1936 года издания под редакцией Сталина. А предписание одно — срочно явиться в Исламский университет (так и написано — бывшее здание Дома политпросвещения) в религиозно-революционную комиссию по назначению кадров.

Дом политпросвещения просто не узнать: все захламлено, отопления нет или из-за выбитых стекол холодно. В фойе много плакатов арабской вязью, смысла которой многие, как и Мастаев, не понимают. А вот барельеф Ленина сохранился, правда, рядом вместо портрета генсека ЦК КПСС повесили новый — президента-генерала в советской форме.

Религиозно-революционная комиссия располагалась там, где ранее было «Общество «Знание». Видимо, поэтому трое обросших, очень смуглых, даже не похожих на чеченцев, важно сидящих за столом молодых людей сразу начали экзаменовать Мастаева:

— Молишься ли? Сколько раз? Как? Прочитай вслух молитву и все покажи.

— Молятся не перед вами, а перед Богом, — резок тон Вахи.

— Мы уполномочены Им и нашим президентом-генералом.

— Не много ли на себя взвалили? Не надорваться бы вам.

— Он, действительно, дурак, — переглянулись члены комиссии.

— Зато нам повезло с уполномоченными, — усмехнулся Мастаев и уже уходил, как вслед услышал:

— Ты не аттестован! Вот болван!

— Да пошли вы, — еще пытался Ваха сохранить хладнокровие, да вот члены комиссии такого отношения вынести не смогли. Тот, кто первым попытался его за локоть одернуть, ощутил всю мощь правой ноги Мастаева. Правда, более драки не было: на шум сбежалось много народу, разнимали, огорошенного Ваху оттесняли к выходу, а главный устаз[143] университета успокаивал:

— У него справка дурдома в кармане. К таким и Бог милостив, и нам велел терпеть.

— Не аттестован! Он не будет в республике работать, даже жить! — вынесли вердикт члены комиссии.

В это время Ваха уже стоял под любимой березкой, с неким вызовом курил, думая, что его избиркомовской эпопее наконец-то пришел конец. Он решил, что прямо сейчас вместе с дедом уедет в любимые горы, мечтал о восхождениях, об уединении, жаждал скорее увидеть непокорные снежные вершины. Он уже попрощался с матерью, когда смуглый, небритый, вооруженный юнец не то что без стука, а по-хозяйски вломился и грубо сунул ему пакет: «Председателю Центризбиркома Мастаеву В. Г. Тов. Мастаев! Срочно явитесь в Президентский дворец. Религ-револ. комиссия Вас аттестовала. Президент-генерал Вас утвердил. Выборы на носу. С комприветом Кныш».

Мастаев считает, что одна из причин развала СССР — очень низкая трудовая дисциплина. А вот в свободной Чечне — почти анархия: президент-генерал на совещании, транслируемом по телевизору, назвал всех милиционеров «къотамаш»,[144] и только двое (это не показали) открыто выразили протест. Теперь все сотрудники правопорядка республики почти что никто, на улицах хаос, так что даже на красный свет светофора мало кто обращает внимание. Однако Ваха, как всегда пунктуален. К вечеру он в президентском дворце. Тут же Кныш, разводит руками.

— Президент обещал к шести быть на службе.

— Разболталось все, — как обычно, что на уме ляпнул Мастаев.

— Да, рыба гниет с головы, — горестно вздохнул Кныш и куда-то удалился. А Ваха не один час, а целых шесть провел в приемной, отдавая честь вызову президента, и только в полночь состоялась встреча. Речь шла о главном — об «итоговом протоколе» выборов в парламент.

— Это все чекисты-стукачи. Все их «личные дела» у меня после захвата КГБ, — говорил президент-генерал, небрежно бросая на стол протокол.

— Ну и хорошо, — защищал список Кныш. — Ведь они все под контролем, будут вашу волю исполнять.

— Не надо! Ваши люди мою волю не исполнят!

— Их надо трудоустроить, содержать, на поводке держать.

— Ха-ха-ха, — рассмеялся генерал. — А за что их содержать?

— За службу. Кто вас к власти привел?

— Тогда всех в тюрьму, — там и трудоустроим, и будем содержать, и будут на поводке.

— Не-не, — возразил Кныш. — Это не демократия. Нас мир не поймет. Лучше в парламент, и гавкать не будут.

— Слушайте, Митрофан Аполлонович, — президент сел в свое кресло, как на трон. — Вы человек военный, а что вы так о чекистах печетесь?

— Я на госслужбе, впрочем, как и вы, — лицо президента искривилось, а Кныш искоса глянул на Мастаева и после большой паузы виновато к президенту: — Позвольте я закурю?

— Травись и нас трави, — выдал хмуро президент, — и так кругом отрава.

— Ну, не скажите, вы живете как король, — Кныш осмотрелся. — Вот чего у вас нет — спичек и пепельницы.

— Принеси, — приказал хозяин одному из охранников, которые всегда при нем.

— Кури, — Кныш предложил сигарету Мастаеву. Ваха при президенте, точнее старшем, курить отказался. А эта пауза, как трубка мира, нашла компромисс. «Итоговый протокол» выборов в парламент Чечни был до утра составлен: половина депутатов от Кныша, то есть по предложению Москвы или Кремля; половину внес сам президент-генерал.

Как и ранее, а сейчас по прямому указанию Кныша, председатель Центризбиркома подготовил два варианта. Первый был уже известен, после так называемых выборов — утвержден. А второй, реальный, где Мастаев отметил кроме прочего, что в выборах участвовало всего лишь двенадцать процентов населения; выборы безальтернативные, не демократичные, с нарушением многих и многих процедур. Словом, не действительны. Этот протокол был в двух экземплярах. Кныш свой сразу же спрятал в портфель. А президент небрежно скомкал, выбросил в урну, на что Кныш прошептал Вахе:

— С таким отношением к документам государства не построить. Да он и не хочет, другие цель и задача.

— Какие? — заинтересовался Ваха.

— Не знаю, — ушел Кныш от ответа.

Вечером у него был рейс на Москву, и он опять прощался с Мастаевым, будто навсегда. А Мастаев о своем:

— Кто мне за работу заплатит?

— Как «кто»? Выборы состоялись в независимой Чечне, у вас есть президент, парламент, свой бюджет. Обратись к президенту.

Так Ваха и хотел поступить, но его даже в президентский дворец не пустили. Тогда он пошел в издательство «Грозненский рабочий». Самохвалов на работу брал, даже свое место директора ему уступал, а вот зарплаты уже много месяцев нет. Оказывается, пресса независимой Чечне не нужна. Правда, газета «Свобода» еще есть, но там другой главный редактор, и в этой газете только официальная хроника и лишь бравая жизнь президента-генерала и его жены, прекрасной художницы-поэтессы, матери, кулинара: она не чеченка, а прекрасно готовит национальные блюда.

В газете «Свобода» и зарплату платят, и гонорары есть. И Ваху за прошлые заслуги и как известную личность хотели пригласить, но ему такая религиозно-прокоммунистическая пресса, которая оболванивает народ, не нужна. Зато деньги — вечная его проблема, очень нужны: дело в том, что сын Вахи, Макаж, болен, врачей в республике почти не осталось, надо ребенка везти в Москву.

Вот когда Ваха вновь поспешил на «биржу» труда. Три дня он без толку простоял на морозе, теперь узнал, что такое безработица. Безработных — тьма, работы — тоже немало. Однако за этот труд государство или ЖКХ платят копейки, так что ни на что, даже на хлеб — не заработаешь. Вот и простоял Ваха у костра, в толпе, на митинге три дня — достойной по плате работы нет. Не только от холода, а более от тяжелых дум ночами не спится — сын больной. Ему стало плохо: температура, озноб, аппетит пропал. И надо же, в это самое время к нему с «биржи» пришли. В Грозном, кажется, ничего грандиозного не строят, а тут потребовался опытный крановщик — вспомнили о Мастаеве.