Дом проблем - Канта Ибрагимов
- Категория: Проза / Современная проза
- Название: Дом проблем
- Автор: Канта Ибрагимов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
КАНТА ИБРАГИМОВ
ДОМ ПРОБЛЕМ
Моей Маме
Часть I
Зима в горах Кавказа сурова, но по-своему прекрасна. И бывают такие ослепительно-яркие, тихо-морозные, сказочные дни, когда под голубым, бездонным небом, где нет и тени облачка, жгуче блестит от низкого солнца свежий колючий снег, кругом белым-бело, только вспыхивают разноцветными искрами блестки, что пронизывают своей легкостью и свежестью сладкий, пьянящий воздух. И все так чисто, просто, искренне, как детский смех, все вокруг возвышенно, парит, так и хочется взлететь до самых облаков и окунуться в бесконечно сизую пелену туч, что не могут от ненастья равнин подняться к вершинам. И не надо. Там, в низинах, иной мир: многолюдно, шумно, беготня, хаос и суета. А в высокогорном селе Макажой, хоть и праздник — свадьба, все степенно, неторопливо. Всем селом собирают невесту, дарят ей подарки, накрывают стол в доме Мастаевых, что на краю села, у самого обрыва, прямо у бурлящего родника, ледяные, пузырящиеся, вкусные воды которого с неукротимой мощью, будто под напором свободы, вырываются из могучих каменных глыб. И за века, что помнят, по преданиям, горцы, этот неистощимый поток пробил в скалах свой отшлифованный жизненный путь — невероятной красоты и силы водопад, который низвергается всегда, как наивная мысль, по прямой вниз, и, лишь дойдя до теснин ущелья, кои являются предвестником обжитых низин, он, как и помыслы равнинных людей, становится извилистым, обтекаемым, менее шумным, менее страстным, все более мутным и покорным, как и те ручейки, что впадают в него со всех сторон, чтобы вскоре раствориться в бескрайней толще просоленной морской воды, где вкус един. Но это не питье, да иного нет: то жизнь, а может, лишь существование?..
Впрочем, мастаевский родник, хоть и самый мощный в округе, но не единственный: на обширном пологом склоне еще шесть источников, их расположение непонятно, и также вокруг каждого родника, словно оазис, зиждется жизнь — по несколько домов, беспорядочно разбросанных на горе. Это село, в котором и улиц-то нет, лишь пофамильные дома и проторенные к ним дорожки. Так было испокон веков. Об этом говорят полуразрушенные башенные строения из камня, множество пещер-гротов, стены и потолки которых выложены камнем, и, что удивительно, без всяких скрепляющих растворов. Эти творения простояли века, несмотря на время, землетрясения и то, что в последнее время эти памятники старины использовали как подсобные, складские помещения; еще хуже — для зимовки овец и скота. Подводя краткий итог летописи края Макажой, скажем, что здесь до сих пор сохранилось языческое кладбище, где есть каменные надгробья в виде волчьей головы, взлетающего орла, разные тотемы, символы, свастика, а более всего — знак солнца с трезубцем. И вообще здесь много исторических достопримечательностей, не тронутых ни археологами, ни «черными» копателями. Но, наверное, самое впечатляющее — это Ков,[1] то ли рукотворное, то ли природное грандиозное творение, — живописный проход сквозь огромную скалу. По преданию, когда Каспийское море было гораздо полноводней и Дербентских ворот не было, только этот проход соединял Европу и Азию и именно от этих ворот пошло название края Кавказ — ворота в Азию.
Ныне мало кто верит в эту мифологию: край заброшен, на периферии истории и прогресса, почти глухой. Но какая здесь природа — завораживающая красота! Альпийские просторы, крутые обрывы скал, журчание родников, гул водопада, причудливые гирлянды сосулек, искрящийся снег и гордые вершины прямо перед тобой.
В горах хочется думать о возвышенном, прекрасном, так и хочется быть причастным к этому взметнувшемуся к небу краю, к этой древней истории, когда здесь жили и, видно, неплохо жили многие поколения людей. А теперь в Макажое чуть более двух десятков обжитых домов — всего сто жителей, и они не обольщаются прошлым, хотят жить сегодня и по возможности завтра, посему и свадьба.
Здесь друг о друге знают все, поэтому все незатейливо, по-свойски, в традициях гор. Здесь еще господствует древний кавказский закон — адат, здесь же — шариат. Есть и элементы советской действительности. Все это отражается в ритуалах…
В полдень к одному из домов Макажоя подтянулись почти все жители. Тут же расписные сани для невесты — это уже экзотика. Шутки, гвалт, детский визг. Уже потягивается пондур.[2] Невеста — немолодая, но еще крепкая женщина, в гіабли.[3] Под дружное благословение в воздух полетели сладости. Холодно. На невесту накинули тулуп из козьей шкуры, усадили в сани. Раздались единичные выстрелы двустволок, процессия двинулась в сторону надела Мастаевых.
Из-за обильного снега на перевалах гостей особо не ожидали, но самые смелые и бесстрашные все же добрались.
В горах праздники — редкость, но когда бывают — гуляют от души. Пондур надрывается, барабаны не знают покоя, им в такт звучит лезгинка. Зимний день высокогорья совсем короткий: солнце быстро скрылось. До Макажоя электрификация не дошла. Нарушая гармонию, затарахтел бензиновый генератор. Кто-то притащил магнитофон, включили современную музыку, которая здесь совсем не к месту — не вписывается в естество натуры. И вновь лезгинка, илли,[4] смех, крики. Да все это недолго. Сумерек в горах почти нет, а с темнотой повеяло с вечных ледников привычным морозно-колючим феном. Ветер стал крепчать. Горцы знают, что шутить в горах нельзя, — засобирались по домам.
Вскоре треск генератора умолк, жалкие керосинки в окнах погасли. Собаки попрятались по конурам, даже гул водопада совсем не слышен. Лишь звезды, словно балуясь, игриво блестят, над горой — ярко выдраенная луна, и ветер все набирает свист, все веселей, с напором, без пощады.
Жители Макажоя приспособились к суровым условиям, их дома небольшие, приземистые, толстостенные — камень и саман. Если днем идет снег (а в горах он всегда обилен), то так, что наметает до маленьких оконцев. Его никто не разгребает, знают, что ночью обязательно засвистит развеселый ветерок, и он, словно никогда снега не было, сметает все с альпийских лугов, и вновь в окрестностях Макажоя не припорошенные горы, разнотравье подсохло, придавлено ветром и осадками. Вот почему здесь так развито животноводство — подножный корм круглый год. Однако в зимнюю ночь все в горах должно где-то надежно укрыться: ветер с вечных ледников напорист, игрив и любопытен, проникает в каждую щель. Вот и сейчас он задорно посвистывает вокруг дома Мастаевых: как-никак невеста в доме, хочется посмотреть. А что там смотреть? Дом Мастаевых — типичный для гор, неказистый, недавно построен на жалкую пенсию старика-жениха. В нем небольшие сени, они же кухня, где главное достояние — печь, она обогревает две комнаты. Вот так и обосновались в доме жильцы: старик — в одной комнате, в другой — внук Ваха, а невеста — в сенях, все возится с посудой после свадьбы да вокруг печи. Вот так и прошла в горах эта долгая зимняя ночь. А на заре внук засобирался в город, там — одинокая мать.
* * *Через перевалы путь до Грозного неблизкий, а зимой и вовсе непростой. Учитывая исключительность, дед Нажа даже предложил свой видавший виды вездеход. Эта колымага с изношенной резиной могла, наоборот, стать обузой в пути, а в столице — посмешищем, предметом пристального внимания милиционеров.
Все это деду не объяснить, а машина уже нагружена гостинцами. Неожиданно весть — ниже села накануне ночью сошла лавина — машина не проедет. До озера Кезеной-ам, где находится турбаза, а значит, есть транспорт, — более двенадцати километров пешком. Благо, что больше под гору, а то избранные гостинцы — мед в сотах — нелегко нести.
Вахе повезло. На турбазе после полудня отъезд гостей. Водитель автобуса односельчанин. Примостился Мастаев на заднем сиденье, под ним двигатель; хоть и трясет, зато тепло. На затяжном перевале жалобно завыл мотор. Под этот звук усталый Ваха незаметно задремал, кутается в свою прохудившуюся курточку, хочет забыться во сне, прикрывает глаза. А думы ничем не прикрыть, они тревожат, бередят душу, зовут куда-то. А куда?
Как потомок депортированных чеченцев, Ваха Мастаев родился в 1965 году на станции Текели Алма-Атинской области Казахстана. К тому времени уже давно вышел Указ.[5] Тем не менее не все депортированные чеченцы получили право вернуться на историческую родину. Старший Мастаев, Нажа, и его сын Гана еще в конце 1956 года были вызваны в милицию, где они должны были дать расписку «о снятии с учета спецпоселения без права возвращения на родину и предъявления претензий на компенсацию потерянного имущества».
Поначалу думалось, что эта расписка была взята с Нажи ввиду того, что он был осужден. Потом выяснилось, что почти со всех жителей горной Чечено-Ингушетии были взяты такие расписки с целью исключения возможности проживания возвращенцев в горах: видимо, горы свободолюбие навевают.