Дом проблем - Канта Ибрагимов

— Что за город? Дыра! Что за дом? Тюрьма! Какой, на хрен, «Образцовый дом»? Сукой буду, ведь это «Дом проблем» — ни жениху сюда, ни невесте туда! Жизнь, как эта пыль, ушла!

Бывало, что какой-либо новый жилец, большой начальник, раскрывал окно и командным тоном приказывал:

— Перестаньте шуметь, люди еще спят.

— Что?! — прорезывался агитационный голос тети Моти. — Гляньте, где солнце, а вы еще дрыхнете, буржуи, перевертыши. Из-за вас американцы на пятки наступают, уже на Луну высадились. Ух! Сталина на вас нет! Заплыли жирком! Суки! Тунеядцы, — и еще похлеще.

Неизвестно, что в истории «жениха и невесты» сочинительство, а что — нет, да факт в том, что тетя Мотя, которая до этого дальше магазина ни разу за много-много лет не отлучалась, вдруг неожиданно умчалась в Москву. Встречалась ли она там со своим немцем или нет — тоже неизвестно. Но событие это отразилось на судьбе «Образцового дома».

Дело в том, что в те две недели, пока тетя Мотя отсутствовала, в ее чуланчике поселился какой-то неизвестный тип; очень худой, невысокий мужчина средних лет, в обветшалом костюме, с нездорово-мрачным лицом, постоянно с папиросой во рту, который всем, улыбаясь, представлялся «дворник Митрофан», но при этом его светлые глаза вроде бы не улыбались. Дворник он конечно же был никудышный, так, кое-что уберет, а все остальное время, даже порою ночью, сидит себе на лавочке, по сторонам беззаботно глядит, газетки читает, курит.

А когда тетя Мотя вернулась, а вернулась она вся нарядная, помолодевшая, почему-то грустная, Митрофан так и остался у нее в чуланчике. Они вроде и не поженились, во всяком случае никаких церемоний не было. Однако очень скоро, даже раньше положенного, уже немолодая и действительно тетя Мотя родила болезненного ребенка, на что некоторые злословили — от немца, да мальчик вскоре умер. Но эта семья жила тихо, мирно, и тут раскол.

Митрофан (тогда его фамилии никто не знал) — мужчина не броский, не завидный. Он ничем особенным не занимался. Поговаривали, что Митрофан служил во флоте, шел по политчасти — уже капитан 2 ранга и был на хорошем счету. Да одна беда — пил. Был слух, что во время очередного запоя он совершил какой-то проступок. Его исключили из партии, он был долго под арестом. И по ходатайству высоких чинов, его то ли военный трибунал оправдал, то ли он получил срок условно. В общем, в Грозный он прибыл как в ссылку, вроде как в наказание. И видно было, что он еще ожидал своей дальнейшей участи.

За все время проживания с тетей Мотей он ничем, тем более плохим, себя не проявил: не пьянствовал, во всяком случае, этого никто не видел, даже когда тетя Мотя была пьяна. Словом, вполне прилично можно было его охарактеризовать. Да вновь женщина, прямо над чуланчиком — овдовевшая Архипова. Кстати, секретарь обкома, и не просто так, а по идеологии, у которой сыновья чуть ли не ровесники Митрофана, и она постарше тети Моти будет.

Так вот, этой Архиповой Митрофан, просто по-джентльменски, вначале помогал сумочку с продуктами поднести. Потом уже сама Архипова с балкона стала Митрофану приветы посылать, потом позвала домой лампочку заменить. И тут выяснилось, что Митрофан, как никто, политически подкован, почти наизусть, вплоть до страниц, знает ПСС Ленина, у них идейное родство. И Архипова только его зовет что-то починить на даче. Потом они вместе летали в Москву, и не раз. И после очередной поездки вернулся не Митрофан, а солидный мужчина в галстуке, в костюме. Выяснилось, что наконец-то справедливость восторжествовала: Кныш Митрофан Аполлонович восстановлен в партии, и ему доверили какой-то очень важный пост. Понятно, что такой ответственный человек не должен жить в каком-то чуланчике. Но в «Образцовом доме» пока что свободных квартир нет. И тогда Архипова поступила по-большевистски: она потеснилась и поселила Кныша в своей квартире.

Тетя Мотя такого вынести не могла, подняла скандал:

— Я вас выведу на чистую воду, аморальщики… А ты, Митрофан, предатель, был бы Дзержинский живой, расстрелял бы. Ну, ничего, мы еще есть, и тебя привлечем к ответу. Ишь, ты, паскудник, дармоед, соблазнился на ворованные у государства харчи… А ты, старая карга, молчи, знаю я тебя, взяточницу. Можно подумать, ты на свою зарплату машину и эти бриллианты купила?! Молчи! Выложите, как миленькие, партбилеты, и с работы обоих попрут пинками.

В Стране Советов с моралью было строго. Да, это было, а к середине восьмидесятых все советские ценности стали иллюзорными. Коммунизм, как некая новая религия, без Бога, в корне была ложной и породила только ложь, ложь по телевизору, радио, в газетах. Равенства между людьми изначально не было и не могло быть. Постепенно в СССР зародился новый зажиточный класс — партийно-хозяйственная номенклатура, вход в который или хлебная карточка — партийный билет, и он по блату или за деньги. В общем, не в полной мере, а уже есть признаки товарно-денежных отношений, а мораль одна: «кто больше?», а не какой-то там социализм.

Если бы тетя Мотя прочитала вовремя Библию, а не сектантские «Что делать?» Ленина и «Капитал» Маркса, то она, наверное, ориентировалась бы в обстановке. А так, пребывая под догмами воинствующего атеизма, куда-то смело направилась. Вернулась скоро, даже напиться успела и все орет:

— Ха-ха! Теперь им не нужны мои доносы! Значит, я доносчица?.. Ха-ха! «Образцовый дом»! И в нем живут образцовые люди! Во! Точно, «Дом проблем», а в нем — суки! — и она под табличкой «Образцовый дом» губной помадой дописала «проблем». Так все вспомнили вновь, что этот дом называется «Дом проблем».

Это был бунт. Бунт, который всех насторожил. И, несмотря на лето (а кондиционеров в то время не было), почти все окна и балконы «Образцового дома» позакрывались, а вечером даже свет боялись включить, и мало кто посмел выйти во двор, даже детей гулять не пустили. И вроде этого никто не видел, да говорят, что уже к полуночи Митрофан хотел успокоить скандалистку, попытался затащить в чуланчик. По жизни работящая, крепкая тетя Мотя не поддалась, отпихнула Кныша так, что тот упал, ушибся и от боли, а может, еще от чего, он ударил Мотю и ушел к себе, точнее в квартиру Архиповой.

Наутро никто двор не подметал. Была гробовая тишина. На лавочке сидел Митрофан, по-прежнему курил, и конечно же он уже знал — под самое утро тетя Мотя скончалась. Никого не будили, наверное, думали — пусть хотя бы теперь жильцы «Образцового дома» отоспятся, все равно морг еще не работает.

Даже гражданской панихиды не было. Никто не всплакнул, только жильцы при виде чуланчика некоторое время вздыхали и скорее всего не по тете Моте, а по эпохе, которая вместе с тетей Мотей ушла. Надвигалась иная эпоха.

Грозный — небольшой провинциальный город. Ясно, что улица Ленина и проспект Победы (их соединяет мост через Сунжу) — в самом центре. Ясно и другое — если выселили, тем более выписали (а это уже полное обезличивание человека, за что могут и посадить), то надо быстро сделать все для того, чтобы в паспорте поставили штампик «прописан» — это все равно что быть «привязанным» к некоторому объекту, и там тебя, в случае надобности, будут искать.

Была уже ночь, когда Мастаевы перевезли свой нехитрый скарб в чуланчик «Образцового дома». По сравнению с прежним, это жилье с кухней, ванной, горячей водой, телевизором, радио — просто мечта.

Словно в гостях, примостившись на огромном кожаном диване, затаив дыхание от неведения, мать и сын, тихо поставив звук, смотрели телевизионную передачу, как ровно в полночь звонок — обнаружился еще и телефон. Мать вздрогнула, а Ваха лишь после долгих настойчивых гудков наконец-то осмелился подойти к аппарату, думая, что звонят прежним жильцам.

— Мастаев, Ваха Ганаевич? — голос знакомый, да какой-то сухой, чеканный. — Завтра в девять субботник, а в 13.00 вам надо быть в Доме политпросвещения, улица Красных Фронтовиков, 12. Моя фамилия Кныш.

— Я на работе, — робко возразил Ваха.

— Там в курсе. Дадим справку.

Частые гудки, а Вахе показалось, что говорили не только в трубку, но и с улицы, сквозь приоткрытую дверь, так что он с неким испугом выглянул, и вновь телефон.

— Ваша территория уборки указана на схеме, — это сварливый женский голос, — инвентарь в подвале подъезда.

Еще звонок — участковый:

— Мастаевы, завтра в восемь — в паспортный стол. Прописка.

Эту ночь они почти не спали. За такое жилье Баппа готова вылизать все. А на рассвете подивилась: территория уборки — с гулькин нос, и там чисто. И непонятно, для чего собирать субботник. А до субботника — паспортный стол с вечными очередями.

Прописка, тем более временная, да еще в служебном помещении, говоря по-ленински, — дело архисложное. А тут у Мастаевых все как по маслу — их ждут. Тем не менее из-за множества заполняемых бумаг они опоздали на субботник во дворе.

Много солидных людей, даже дети. Кныш, подложив газету, стоит на скамейке. В костюме «тройка», палец за жилет, кепка в руках, и он даже пытается картавить как пролетарский вождь.