Немёртвый камень (СИ) - Кисель Елена Владимировна

— Кем проложены?

— Моим наставником.

Экстер поднялся, отряхнул камзол и легким движением кисти затушил огонь.

— Пойдем. Я расскажу тебе по пути. Не хотел говорить об этом, пока мы были в дракси или в таверне. Пожалуй, так удобнее…

В одном Мечтатель не изменился: после некоторых фраз его все же хотелось потрясти за плечи и заорать в лицо: «Ты чо, совсем?!» Подходящая обстановочка для бесед: лезть в смертоносное болото, кишащее тварями!

Разноцветные огни жадно надвинулись из темноты, и Фелла, хоть она и не знала страха, предупреждающе начала:

— Экстер…

— Они не тронут, — с этими словами он шагнул между двух высоких осин, и разноцветные глаза словно отхлынули в разные стороны. — Они помнят, чем это кончилось тридцать веков лет назад. У мертвых память дольше, чем у живых, Фелла: живые чувствуют, думают, переживают, а кое-что и хотят забыть. Эти — не забывают.

Он поднял ладонь — и в горсти вспыхнул бело-желтым шарик света. Фелла нахмурилась, попыталась повторить, но ее огонь получился ближе к пламени лампы. Нежить зашипела со всех сторон, стали видны тени, силуэты, смутное и злобное мелькало что-то в кустах, таилось за стволами, перелетало и переступало над головой по ветвям. Но ни одного удара не было нанесено, хотя Бестия хорошо знала, как выглядят глаза огнеплюев и лупосверлов. Эти давно могли постараться убить их с дистанции — но нет, даже не пытались. Они углублялись в лес, петляя между стволов, Экстер шел так, будто исходил тут все вдоль и поперек, и говорил негромко:

— Это началось когда истекал третий век после битвы Альтау. Я скитался по лесам, избегая людей, преодолевая зов тех, кто остался на поле Сечи… но однажды в голоса мертвых вплелся иной голос — живой. Он звал и обещал покой. Годами… десятилетиями я не верил в него, но меня тянуло — просто тянуло в том направлении. Я шел и шел пока не оказался в окруженной лесами и скалами долине, которую тогда называли Зилиит — Беспокойная.

Бестия вскинулась и хотела что-то спросить, но Экстер кивнул, продолжая идти вперед.

— Именно об этой долине ходили слухи, что там остается часть великой Колыбели Магии. С детства я слышал сказки о том, что туда тянутся маги и артемаги — за знаниями и за силой… правда, никто их них не рассказывал, что там довелось увидеть. Говорили, что оттуда приходят странные маги, уничтожающие зачарованные предметы, но откуда брались эти маги, куда уходили, какие цели преследовали — не знал никто… Итак, я шел, заплетался ногами в цветах, слышал зов… и в какой-то момент передо мной будто открылась невидимая завеса: я стоял посреди сада, в центре которого возвышалось небольшое строение. Над дверью была изображена восьмерка и надпись…

— «Вот столько раз подумай, а после войди», — прошептала Бестия. — Да?

Витязь чуть склонил голову, на секунду останавливаясь посреди своей невидимой тропы. По обочинам тропа кипела нежитью, но Экстера это не волновало ничуть.

— Рано, — прошептал он и двинулся дальше. — Да, та самая надпись. Дверь открылась, и навстречу мне вышел маг с очень усталым лицом…

— И пригласил пожаловать внутрь?

— Вообще-то сперва он сказал мне, что я глухой ишак, которого не дозваться за целый век, но после этого… да, Фелла, да. Войти — чтобы остаться навсегда. Он ждал преемника слишком долго, и силы его иссякали, так что он мог уделить мне очень мало времени перед тем, как двинуться в путь за остальными.

— Кто это был? Он сказал тебе, или…

— Его звали Айдонатр, если ты об этом, — негромко отозвался Мечтатель. — Последний из Первой Сотни Магов, создавших Целестию.

За три тысячи лет Фелла еще не разучилась удивляться. Она затормозила посреди тропы, освещая собственное изумленное лицо.

— Один из… Светлоликие!

— Иногда их называют и так, — преспокойно отозвался Экстер. — Впрочем, их обожествляют не совсем верно. Просто они были людьми былой эпохи… иных миров, где магия и чувства сущевствовали неразделимо.

— Что ему нужно было от тебя? Он звал тебя, чтобы…

Но Экстер остановился вторично, запрокинув юное лицо в небо. Крупные звезды посверкивали наверху сапфирами и перемигивались с глазами нежити. Луна поднялась теперь высоко, но поглядывала опасливо, будто предвкушала, что сейчас прольется кровь.

— Время, — сказал Мечтатель. — Погаси огонь, Фелла.

Бестия выполнила это с неохотой.

— А теперь закрой глаза.

Это Фелла вообще не выполнила. Она не считала, что быть разорванной на части через пару минут — замечательная идея. В темноте нежить оживилась, по стволам пробежали отблески от огоньков вулкашек. Слышалось нетерпеливое пощелкивание челюстей клыканов, почва вибрировала — подземная нежить тоже ждала своего часа…

— Закрой глаза, Фелла. Он сказал мне: «Если будешь в полной тьме»…

Будем надеяться, подумалось Бестии, что он не попросит меня еще и расслабиться. Она стиснула кулаки и зубы и закрыла глаза. Пальцы Экстера нашли ее руку.

— Теперь пойдем.

— Вслепую?

— Мы всегда продвигаемся вслепую, Фелла, — долетел до нее шепот. — Закрытые глаза — отнюдь не самое страшное.

Философия была очень к месту, если учесть, что первый же шаг утащил их в болото. Ноги обтянула густая слизь, властно повлекла вниз, легкие затребовали воздуха, но перед глазами вдруг забрезжил свет.

Бестия не сразу поняла, что не так с ее картиной мира. Глаза ее теперь, вроде бы, были открыты, но ноги не увязали в жидком месиве, а упирались во что-то успокоительно твердое. И листья, ветви деревьев вокруг нее — они были странными и сплетались во что-то невероятно сложное, рукотворный узор немыслимой красоты, завораживающий своей естественностью…

— Экстер! — ее руки больше не было в его ладони, но сам Мечтатель тоже стоял здесь, рассматривая узор, который сплетали листья и кроны деревьев.

Бесконечные лиственные и цветочные орнаменты образовали тонкие стены, оплели небо над ними, обрисовав потолок. Нечто вроде коридора с множеством дверей, больших и малых, отмеченных цветами или сидящими на них бабочками, оплетенных плющом, ощетинившихся шипами…

— Чертог первый, — прошептал Экстер. — Здесь она жива.

Бестия вопрошала его взглядом, и он наконец сказал нужное слово:

— Память.

Какое-то время они просто стояли и вслушивались. Душистый ветерок дул в лицо, где-то щебетали птицы, и вся эта идиллия вызывала у Феллы глубочайшее отторжение. Она невольно потянулась к серпу — просто в качестве поддержки, но Мечтатель снова взял ее за руку.

— Не стоит, Фелла. Не знаю, к чему может привести оружие в мемориуме — вряд ли к чему-то хорошему…

— Мем…

— Чертоги Памяти Целестии. И вместе с этим — Чертоги Боли и Старости. Их воздвигла здесь Первая Сотня. Видишь ли, ими было решено, что столь долгая жизнь не идет магам и людям на пользу: они быстро пресыщаются, наполняются опытом и цинизмом и становятся противниками самоей жизни. Они создали Чертоги как отпечаток Целестии — как место, куда уходит то лишнее, что тяготит людей. Наша память стареет без нас, потому в Целестии и царит вечная юность. А здесь…

Фелла подошла к одной из дверей, которая казалось приоткрытой. Зазвенел чей-то серебристый смех, послышался плеск воды — и тут же пропал, дверь чуть не прищемила Пятому Пажу нос.

— Значит, Чертоги Памяти…

— Везде и нигде, — отозвался Экстер. — Вечно у нас за плечами — и никому не дано войти в них. Нет, Фелла. Память остается при нас, но она не окаменевает, не заставляет стать…

— Старше?

Коридор казался бесконечным и очень успокаивающим, похожим на Сад Одонара. Фелла подставила руку, и в нее послушно легла откуда-то бархатистая роза. Не открывая следующую дверь, она знала, что за ней — ее «Только ты…», его сначала неуверенные губы в первом поцелуе…

Вечно живая, вечно юная память.

Экстер взял ее под руку и неспешно двинулся по коридору. Из-за дверей слышались голоса. Переливчатые песни. Кажется, смех. Так можно было идти век, или два — и наслаждаться этим очарованием, и молчать, но Бестия преодолела себя и спросила тихо: