Спецкоманда №97 - Михаил Нестеров

Михаил Артемов не мог объяснить себе, почему он до сей поры испытывает острую жалость к тем парням. Ведь «под боком» другой экипаж... Он не мог сказать, что группа Клима сильнее или слабее, просто она другая. Потом вроде бы нашел отгадку: седьмой экипаж еще ничего не совершил, ни дурного, ни хорошего. Пока они — курсанты. А их предшественники словно никогда и не ходили в ремесленниках, сразу родились профессионалами высокого класса. Если отбросить человека, который разработал ту операцию, то наработали они на пять с плюсом.

И все же он нашел ответ на свой главный вопрос. Артемову было жаль тех парней потому, что это были его парни. Прочитывая тысячи строк, изучая десятки документов, по крупицам он вычислил их, воскресил, чтобы проследить их путь, обвинить и... отдать последние почести. Потому что в глазах Михаила Васильевича они не были виновны. Опять же в его глазах они хоть немного пожили. В памяти. И до сей поры живут.

Наверное, это было справедливо, и Артемов не жалел сил, потраченных на восполнение «исторических» пробелов.

Он задал себе вопрос: поймут ли его другие, решись он высказать свои мысли вслух? И ответил: плевать. Плевать на них.

В коридоре он столкнулся с мичманом Юрминым. Осведомился: «Как вахта?» — «А я к вам», — ответил Юрмин. «Ах, ты ко мне...» Оригинальный ответ и такое же самостоятельное в своем развитии замечание.

Не выспался... Пару часов провалялся на жесткой кушетке. Остальное время было отведено на ожидание.

Сегодня все решится. Пан или пропал. А «пан» уже здесь, прилетел... с первыми петухами. Затребовал к себе военного прокурора и ну пудрить ему мозги! Как и ожидалось, приказал срочно выйти на связь с командиром седьмой лодки. Причем за спиной радиста стоял шеф его личной охраны полковник Артем Вакулов. «Понятно, — усмехался военный разведчик, — что мой альтер-тезка отошлет радиста подальше, когда Клим ответит центру».

Вообще, он подметил, что настроение у генерала паршивое, аховое, можно сказать. И связано оно в первую очередь с ворошиловским стрелком Тульчинским. Надо же, ухлопал трех его телохранителей. «Молодец, Володя! И дальше держи хвост пистолетом».

Артемову Тульчинский чем-то напомнил агента, которого ему порекомендовали для одного весьма щекотливого дела. Этот агент всегда носил «дипломат», в котором лежали: трусы, майка, зубная щетка, пачка денег, бутылка «Амаретто» и шестизарядный револьвер с глушителем. Другой тяжестью он себя никогда не обременял. Вот и Влад отчасти был таким, пока не встретил на пути «даму с ребенком».

Артемов неожиданно подмигнул мичману, которому «не позавидуешь». С минуты на минуту сорвется на свои занятия. Расписание на базе пока никто не переделал. Не важно, кто приехал, замглавы или сам глава. Из Кремля или из кремль-брюля.

— Как там жена лейтенанта Болтянского? — справился Михаил Васильевич. — Не родила еще?

— Нет.

— Откуда такая уверенность?

— Вы Болтянского не знаете.

— А-а... Вот в чем дело. — Полковник снова подмигнул. — Кажется, я понял. Лейтенант расстарался минимум на тройню, да?

— Нет. Он пьяный придет. Лично я знаю, где прятаться.

Вот так. Хоть стой, хоть падай.

— Ты говорил, у тебя дело ко мне.

— Да, — ответил Юрмин. — Сергей Климов только что вышел на связь.

Артемов потянул мичмана за рукав в кабинет замполита. Закрыв дверь, кивком разрешил продолжить.

— Он на пути в базу. На борту лодки раненый. Затребовал «Скорую» на старый пирс.

— Все? Он ничего не уточнил — кто ранен, сколько человек на борту?

— Никак нет.

— Коротко. — «На борту раненый, — соображал полковник. — Значит, все-таки что-то произошло в полевом лагере». Отчего-то он понадеялся, что раненый — капитан Колчин.

Вчера поздно вечером между полковником и начальником военно-морской «ремеслухи» состоялся разговор. Оказывается, Паникян не мог дождаться, когда наконец-то распрощается со штатной единицей психолога. К Олегу Колчину, как к офицеру, у него претензий не нашлось. Вообще же предпочитал «скрытого» психолога; подробно развернул эту тему. Артемов не мог не согласиться с начбазы. И не один он такой. Многие командиры подразделений недовольны широко развернутой в войсках «психологической» программой Минобороны.

— Доложишь мне, когда появится Сергей Климов, — распорядился Артемов.

— Не знаю, смогу ли. — Юрмин посмотрел на часы. — У меня через пять минут занятия с третьим экипажем.

— Все равно пошли кого-нибудь на старый пирс.

— Егорова подойдет? Ей так и так туда шлепать.

— Егорова? Да, — одобрил Артемов. — Отлично. Она свой человек. Погоди, Сергей, — остановил он мичмана. — До выхода сержанта Климова в эфир с ним не связывались? Не получал ли он каких-нибудь распоряжений?

— Нет.

Откуда такая очередная уверенность, полковник спрашивать не стал. Теперь ему необходимо держаться поближе к Паршину, не спускать с него глаз. Что бы ни произошло в лагере, ему ничего не поправить. Его поезд ушел. Возможно, машинистом был сержант Климов, а контролером — капитан Колчин.

Артемов подумал о том, что операция не просто затянулась. Она петляла, как бесконечная тропинка в лесу. Никогда не угадаешь, что ждет за следующим поворотом. Но надежда, что за ним откроется правительственная трасса, все же была.

Он не представлял, как можно бросить все, но и не знал, как закончить. Полковник часто сталкивался с подобными делами, когда просчитать все до конца было невозможно. Так и шел, шаг за шагом, поворот за поворотом, открывая что-то новое.

Это же дело было, по сути, простым. Ну, не таким сложным. Просто на определенном этапе вышел на тропу «человеческий фактор». Напугал, конечно, своим видом. Оставил свои метки и пустился в самую чащобу: догоняйте меня.

Собранные материалы не пропадут, пригодятся когда-нибудь. Но хотелось сразу, разгоряченному и по горячему следу. И хорошо бы не очень кровавому. Совсем без крови не обойтись. Факт установленный.

Юрмин зашел в санчасть и первым делом увидел Ирину Колчину. Как всегда, в белом халате и неизменной безрукавке. И бледнее обычного. Она кинулась к нему.

— Сережа!...

— Некогда, — отстранился мичман. Он вошел в кабинет военврача и поторопил Егорову: — Давай быстрее, Елена Никитична. «Уазик» стоит у дверей.

— Второй экипаж, — сокрушалась Егорова, проверяя медицинский саквояж. — Поверить не могу. Вроде бы ничего не забыла.

Мичман помог медикам сесть в машину и закрыл дверцу. Проводив «уазик» взглядом, выругался. Он забыл о поручении Артемова.

Когда Сергей Климов демобилизовался, друзья впрямую справились: «Сколько духов завалил?» И — ждали ЦИФР. Кто-то завышал, наверное, а кто не убивал, тот придумывал их. Не все, конечно, но многие. Кто-то стыдился, кто-то гордился, кто-то оставался равнодушным. По трехбалльной шкале — страшно, очень страшно, чудовищно.

Давно это было. И шкала чужая — она у каждого своя. Серега в тот раз промолчал.

А вот сейчас отчего-то вспомнил об этом. Может, потому, что «наработал» на балл выше. Казалось, он ни о чем не жалел. А если бы жалел? Правильно ли было поймать себя на странной и глупой, не поддающейся объяснению мысли: все что угодно отдал бы за то, чтобы «обменять» «своих» на «чужих», перенести смертельный поединок в проклятые чеченские горы, освободить разум «от всего лишнего», действовать не с легким сердцем, а с пустым, необитаемым?

Нет, так он не думал. Но согласился бы на то, чтобы собрать вокруг себя толпу; по левую руку расставить тех, кто считает его вменяемым, с другой стороны — тех, кто видит в нем невменяемого. Удивиться абсолютному равенству и поставить себе диагноз: нормален. Абсолютно нормален. Вот и весь референдум. Не хватает лишь одного голоса «за» или «против», чтобы перевесить чашу в ту или другую сторону.

Глупо все это, размыто, нереально. Словно один на один со стаканом и собственными мыслями.

Клим оставил старый пирс, а на нем Алексея Бережного, бригаду «Скорой помощи», военврача капитана Егорову, медсестру Ирину Колчину. Только оттолкнув лодку и взявшись за ручку стартера, он ответил на ее вопрос, покачав головой: «Нет».

Не судьба.

Прибавив газу, он оглянулся. Ирина стояла на причале, утопив лицо в ладонях.

«Что делать?» — думал Артемов, гоняя желваки. Генерал Паршин уходил безнаказанным. Полковник глянул в окно: напротив штаба Паршина дожидались трое его парней. Всего трое. Сюда бы секретного агента с оперативным псевдонимом «Влад»...

Скорее всего именно из-за Тульчинского покидает так срочно военно-морскую базу генерал Паршин. Но что он сумеет выяснить в Каспийске? Да ничего. Ну поднимут по его приказу всех дагестанцев от пятнадцати до шестидесяти, а что толку? Влад — опытный агент-диверсант, ему все дороги перекроешь, а он все равно уйдет.