Честь - Трити Умригар
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сушил дал ему новую личность. Его заставили отказаться от имени, которым его нарек родной отец, и взять имя, выбранное для него неграмотным уличным бандитом. Теперь все для него было новым. В Америке христиане называли таких людей рожденными заново. Они родились заново.
И начнут заново в новой стране среди новых людей. Он получит работу в американском университете; получит во что бы то ни стало.
Глава двадцать девятая
Они молча сидели в гостиной; Смита тихо плакала, Мохан не мог шевельнуться. Наконец после долгого молчания Смита заговорила.
— Прости. Видишь, я не могла…
— Не надо, — голос Мохана охрип. Он подошел к ней, сел рядом и взял ее руку. Почувствовав все, что он вложил в этот жест — сострадание, понимание, заботу, — Смита совсем расклеилась и заплакала сильнее.
— Хватило одного звонка, — сказала Смита. — Одного звонка Чику, чтобы перевернулась вся наша жизнь. Это я была виновата, понимаешь? Все это случилось по моей вине.
— Смита, нет-нет, — запротестовал Мохан. — Не думай так. Ты была ребенком.
Но Смита его не слышала.
— Мы считали себя индийцами, — сказала она. — Мы никогда не были религиозной семьей и считали Мумбаи своим домом.
— Да. Я тебя понимаю.
— Но знаешь, Мохан, это событие изменило не только наши жизни. Оно изменило и наше восприятие себя. Мы вдруг почувствовали себя чужими у себя дома. И в Огайо к нам относились дружелюбнее, чем в нашем старом районе после появления Сушила.
Мохан обнял Смиту за плечи, желая ее успокоить.
— Мне так жаль.
Смита хотела договорить, но тут зазвонил телефон. Звонила Анджали. В воскресенье утром.
Смита неохотно высвободилась из объятий Мохана и потянулась за телефоном. Чувствуя на себе взгляд Мохана, она собралась и ответила на звонок.
— Анджали, здравствуйте, — произнесла она, смахивая слезы. — Как вы?
— Нормально. У меня новости. Назначили дату. Вердикт огласят в среду.
Еще несколько дней назад Смита бы расстроилась, узнав об отсрочке. Но сейчас она уже не возражала.
— Точное время будет известно в среду утром, — сказала Анджали. — Дорога из Мумбаи займет пять часов. Так что вам лучше приехать накануне вечером и переночевать в отеле.
— Я сейчас в Сурате. Это ближе.
— В Сурате? Что вы делаете в Сурате?
— Я… в гостях у друга.
— Ясно. Что ж, Сурат действительно ближе. Не знаю, насколько заранее нам сообщат.
— Об этом я и беспокоилась.
— Хорошо. Передайте привет Шэннон, когда ее увидите.
— Передам. — Смита замялась. — Анджали…
— Да?
— Что будет после вердикта?
— Что вы имеете в виду? Надеюсь, их посадят за решетку на много лет.
— Да, понимаю. Но что будет с Миной?
Повисла долгая тишина, и сердце Смиты упало.
— Не знаю, — наконец ответила Анджали. — Будет и дальше жить со свекровью, наверное.
Смита молчала. Анджали вздохнула.
— Послушайте. Знаю, вы хотели бы услышать другой ответ. Но я говорю как есть. Поняли? К сожалению, это не Америка. Это Индия.
— Но вы… вы же будете ее навещать?
Снова напряженное молчание. Когда Анджали наконец заговорила, голос у нее был рассеянный.
— Мы можем поговорить в среду лично? Мне надо разобрать кучу бумаг.
Смита тут же почувствовала себя виноватой.
— Да, конечно.
— Простите, не хотела показаться грубой, но…
— Нет-нет. Я понимаю. Правда.
Смита повесила трубку и посмотрела на свои обгрызенные ногти. Когда она снова начала грызть ногти? Индия действовала на нее разрушительно, уничтожала ее нервную систему и психику.
— Я все слышал, — сказал Мохан. — Кажется, на Мину ей плевать.
Смита улыбнулась его попытке посочувствовать.
— Не думаю, что ей плевать. Представляешь, какая трудная у нее работа?
— Не представляю. Я, если честно, даже не представляю, как ты занимаешься своей работой.
— Мне моя работа нравится, — ответила она. — Я рассказываю миру человеческие истории. Это большая честь.
Мохан повернулся к ней.
— А как же ты? Кому ты расскажешь свою историю? Кто позаботится о тебе?
Мама говорила то же самое. Навещала Смиту в ее аскетичной квартире в Нью-Йорке, разглядывала черно-белые фотографии на серых стенах, минималистично обставленную гостиную, и на лице ее отражалось беспокойство. «Пойдем купим тебе нормальную мебель, бета, — говорила она. — Может, какой-нибудь яркий удобный диванчик? Вся твоя мебель такая жесткая. Такая холодная». Лишь через несколько лет до Смиты дошло, что мать не просто критиковала ее интерьер. Она боялась, что дочь одинока и ведет кочевой образ жизни. Минималистичная квартира была метафорой минималистичной жизни, в которой не было ни долгосрочных обязательств, ни прочных отношений.
— Я сама о себе забочусь, — сказала она. Хотела, чтобы ее слова прозвучали беззаботно, а вышло грустно.
— Передо мной можешь не храбриться, Смита, — ответил Мохан. — То, что ты пережила, ужасно. Этот человек разрушил твою жизнь, йар.
Смита покачала головой.
— Нет, Мохан. Он не разрушил мою жизнь. Я ему не позволила. Если бы позволила, он бы победил.
— Ты права, — поспешно ответил он. — Права на все сто. — Он помолчал немного и продолжил: — Знаешь, до встречи с тобой, до встречи с Миной я правда верил, что Индия — величайшая в мире страна. Я знал, что в стране есть проблемы. Но, услышав твою историю, я… я… я словно спал всю жизнь и не замечал ничего вокруг. Не могу поверить, что никто не пришел тебе на помощь.
— Помню одну женщину из нашего квартала, — сказала Смита. — Мы с ее дочерью ходили в школу, но не дружили. Однажды мы с мамой встретили ее на улице; это было примерно через год. И она извинилась перед нами за то, что произошло. Мы были едва знакомы, но она плакала. «Неправильно это — то, что с вами сделали, — сказала она. — Мне очень стыдно. Мы должны были за вас заступиться». Нам было так важно услышать эти слова. Мама потом много лет вспоминала доброту этой женщины.
— Мне тоже стыдно. За свою страну.
Смита понимала, что Мохан хотел ее поддержать, а слова его призваны были ее утешить. Но ей было неприятно их слышать.
— Не надо менять свое отношение к Индии из-за меня, Мохан. Я вот больше не испытываю к ней неприязни. Уже нет.
— Как ты можешь так говорить? После всего, что мне рассказала?
Смиту захлестнула лавина воспоминаний: буйвол бредет по полю с венком из маргариток на рогах. Дети, собаки, куры и козы живут бок о бок в странном добрососедстве в деревнях, которые они проезжали. Женщины
