Честь - Трити Умригар

В соседней комнате раздался шум; бандиты замерли. В гостиную вошла тетя Беатрис, и сердце Зинат преисполнилось надеждой.

— Что здесь происходит? — спросила Беатрис. Но, взглянув на старуху в платье в цветочек и шлепанцах, Зинат приуныла. Тетя Беатрис, совсем старая и слабая, едва ли могла их защитить.

— Кто вы такие? — спросила Беатрис. — Как вы смеете? Я позвоню в полицию, если вы…

Мужчины переглянулись и расхохотались. Когда же наконец отсмеялись, тот, кого они называли боссом, сказал:

— Идите в комнату, бабуля. Это не ваши разборки. Мы пришли за этими выродками.

— Это же дети! — воскликнула Беатрис. — Что за религия разрешает обижать детей?

Босс повернулся к Самиру.

— Пошли, чутийя, — бросил он. — Идем с нами.

Зинат и Беатрис заговорили хором:

— Куда вы собрались?

— Не смейте трогать моего брата!

Босс кивнул одному из головорезов.

— Ты оставайся здесь, с этой безмозглой старухой. — Он подтолкнул Самира к выходу. — Я же сказал — шевелись, ублюдок. Вперед!

Самира вывели из квартиры. Бросив последний взгляд на Беатрис, Зинат бросилась к двери и выбежала вслед за братом, увернувшись от бандита, которого оставили присматривать за Беатрис, когда тот попытался ее остановить.

На улице собралась толпа. Среди собравшихся легко было узнать знакомых, людей, которых они много раз видели на улицах их квартала, но от испуга дети не различали лиц. Люди скандировали и требовали крови. Главарь швырнул Самира в толпу.

— Бей свиней, бей свиней! — раздался крик. Зинат почувствовала, как окружившие ее люди напряглись, готовясь к нападению, и бросилась в центр, туда, где стоял Самит. Когда он увидел ее, его глаза расширились от страха.

— Уходи, дурочка! — крикнул он. — Беги!

Но бежать было некуда. Рядом с ними стоял босс. Он поднял руку, и толпа притихла.

— Этот выродок утверждает, что он христианин, — смеясь, выкрикнул он, и толпа, вторя ему, загоготала. Потом он посерьезнел, и толпа тоже. — Видите, как они насмехаются над нами? Даже детей своих учат нам врать и нас высмеивать! А знаете почему? Потому что нас, индуистов, считают невежественными идиотами. — Толпа зашевелилась. Зинат видела, как ожесточились глаза мужчин, как ненависть исказила их лица. Оглядела улицу, надеясь, что кто-то из соседей заметит происходящее и позвонит в полицию.

— Взгляните на это дьяволово отродье! — кричал босс. — Посмотрите на их европейскую одежду и дорогие теннисные туфли! Они живут в роскоши, а наши дети голодают! Они унижали нас со времен Великих Моголов, которые правили нами и угнетали нас. Знаете, кто сражался с Моголами? — Босс окинул взглядом толпу. — Знаете? — Собравшиеся молчали. — Шиваджи. — Услышав знакомое имя, толпа радостно завопила, но главарь поднял руку, и воцарилась тишина. — Шиваджи, наш индуистский царь. А отец этих двух выродков пишет о нашем предводителе лживые книги и газетные статьи, в которых оскорбляет и позорит Шиваджи!

Толпа рвалась в бой. Самир сделал два шага навстречу сестре, закрыв ее своим телом.

— Сегодня мы преподадим профессору урок, который он никогда не забудет, — заключил босс. — Пусть пишет свои следующие книги кровью своих детей!

Зинат окаменела. Увидев ужас в ее глазах, Самир воскликнул:

— Отпустите сестру! Со мной можете делать что…

— Чуп! — Босс ударил мальчика по лицу.

Схватившись за щеку и тихо поскуливая, Самир произнес:

— Пожалуйста. Я же сказал. Мы христиане.

— Арре, чутийя, если ты христианин, докажи. Спускай штаны.

Осмелевшая толпа загоготала; кто-то захлопал в ладоши, и люди начали скандировать: «Спускай штаны! Спускай штаны! Спускай штаны!»

Зинат таращилась на них в растерянности. Она не понимала, что происходит. Самир пытался доказать, что они не мусульмане, но почему они хотели, чтобы он разделся?

Босс лыбился. Он подошел к Самиру сзади и обхватил его за шею.

— Помогите! — закричала Зинат и посмотрела в небо, молясь, чтобы фаришта, ангел, явился и их спас. И на миг ей показалось, что ее молитвы услышаны: она увидела соседей, которые вышли на балконы и вглядывались в происходящее на улице. Глаза ее метнулись к знакомому балкону на третьем этаже. Сколько раз она стояла на этой улице и звала Чику играть? Он и сейчас стоял там рядом с матерью. Неужели они не понимают, что происходит? Или уже вызвали полицию?

— Чику! — крикнула Зинат что было мочи. — Помогите нам!

К ней потянулись чьи-то руки, но прежде она увидела, как миссис Патель утащила сына за собой в квартиру.

Думать было некогда: рука потянулась к ней со спины, скользнула в шорты, и… Зинат казалось, что она лишится чувств от стыда и унижения. Она почувствовала резкую боль: рука мужчины нашла цель. Обливаясь потом, она попыталась вырваться, но не смогла; мужчина продолжал шарить рукой в ее шортах.

Она кричала от боли и страха, потом повернулась и увидела Самира — тот лежал на земле со спущенными до щиколоток шортами и трусами. Его окружила насмехающаяся толпа.

— Христианин, говоришь? — выкрикнул босс. — Тогда почему обрезан?

В глубине толпы раздался какой-то шум; все повернулись, и Зинат вдруг увидела отца, бледного, вспотевшего; он тяжело дышал. При виде детей его глаза расширились и обезумели. Пальцы, рывшиеся в шортах Зинат, замерли; мужчина убрал руку. Асиф бросился к дочери и притянул ее к себе.

— Что происходит? — закричал он. — Это я вас оскорбил; мои дети тут ни при чем. — Он обратился к Самиру. — Поднимайся. Поднимайся, сын. Приведи себя в порядок, — как будто Самир по своей воле лег на асфальт посреди улицы со спущенными штанами. И — о чудо — толпа отошла на шаг и позволила мальчику встать. Но Зинат не верила, что опасность позади. Она боялась, что эти люди навредят папе. В отчаянии она бросила взгляд на их дом, но соседи, по-прежнему стоявшие на балконах, не двигались и просто наблюдали за происходящим.

Отец повернулся к боссу.

— Вы же механик из авторемонта «Контрактор»? Ваш начальник Первез Контрактор — мой хороший друг.

На лице босса впервые за все время отобразилось сомнение.

— Ну и что? Моя религия мне дороже любой работы.

Зинат видела, как отец сражается со страхом.

— И ваша религия поощряет жестокое обращение с детьми?

Босс пришел в ярость и угрожающе занес кулак.

— Саала, я отрежу тебе язык, если посмеешь оскорблять мою религию!

— Я изучаю индуизм всю жизнь, — сказал Асиф, повысив голос, чтобы толпа его слышала. — О вашей религии мне известно больше, чем вы сможете узнать за пять жизней. Кто из вас может процитировать бессмертные строки из «Рамаяны» или «Махабхараты»? Я могу.

По толпе пробежался ропот, и Зинат почувствовала, как изменилась атмосфера. Сердце ее полнилось любовью и восхищением к отцу.

Асиф, должно быть, тоже ощутил