Желтый дом. Том 1 - Александр Зиновьев

Кончайте кровавые ваши дела!

Раскиньте под солнцем живые тела!

Согласен, говорит Почвенник. Но можно игнорировать социальность. Можно отбыть на работе положенное время, а потом наслаждаться дарами природы.

Омойте водою прохладною лица.

И пусть этот миг будет вечностью длиться!

Легко сказать — игнорируй, говорит Социолог, да трудно этот совет выполнить. Много ли времени и сил ты отдаешь работе?! Но даже после этого ты не способен и думать о «дарах природы». Так что же говорить о тех, кого работа выжимает до предела и сверх предела! Можно, конечно, игнорировать социальность. Но практически это значит жить на таком низком уровне, на котором путь к «основам бытия» оказывается закрытым.

Не суйсь в наше дело, я слышу в ответ.

Оставь для других свой дурацкий совет!

А те «наслаждения», которые при этом доступны, скоро обнаруживают себя как удручающее убожество. Путь к «основам бытия», увы, проходит лишь через общество, через коллектив, через собрания, через коллег и начальников, через зарплату... А это — постоянное и беспощадное сражение. И лишь немногие побеждают в этом сражении и достигают этих основ. Большинство же лишь унавоживает почву для немногих счастливчиков.

Чтобы в единстве с природою быть,

Друг друга в сраженье должны мы убить.

И меркнет в клубах табачного дыма солнце, облетают листья с деревьев, вянут цветы... Остается грязный потолок с угрожающе отваливающейся штукатуркой.

Заповедь помни, приятель, простую:

Лишь мертвые кормят природу живую.

Выход

Дело не в том, что мы живем бедно сравнительно с Западом, говорит Добронравов, дело в том, что мы живем убого даже тогда, когда бывают улучшения. И мы будем жить так же убого в любых благоприятных условиях. И в дворцах, и в шелках, и со скатертями-самобранками. Мы свое убожество будем воспроизводить всегда и везде. Это — в генах у нас. Это не расизм, а очевидный факт. Неужели ты думаешь, что приспособляемость и жесткий отбор в десятках поколений не скажется на самой биологической природе человека? Мы постоянно воспроизводим такие социальные условия своего существования, какие отвечают нашей природе, а сами эти условия способствуют ее закреплению в последующих поколениях. Мы сами себе еще не отдаем отчета в том, что мы такое и какую мразь в себе мы несем для человечества. Ты считаешь, что другие народы лучше? — спрашиваю я. Не знаю, каковы другие народы, говорит Добронравов, но я знаю, каковы мы. Мы заслуживаем нашу жалкую участь, ибо мы сами ее творим. А наше руководство есть плоть от плоти народа, есть точное выражение его натуры. А ты отдаешь себе отчет, что твоя «теория» как раз на руку чинушам, карьеристам, хапугам и вообще прохвостам всякого рода? — спрашиваю я.

Конечно, говорит Добронравов. И потому я ее не пропагандирую. Пожалуй, я впервые так высказываюсь. И больше не буду. Но ведь никакие гены и тупики не могут остановить людей. Из безумных поступков и из стремления сделать невозможное рождается нечто. Например, брось гранату, и какие перемены произойдут вопреки науке и здравому смыслу!

О пользе диссидентов

Поэт бросил на стол свежий номер своего сволочного (по его собственному признанию) журнала. Прочитай вот это, сказал он. Будешь потрясен. Не поверишь, что это у нас напечатано. Критика не менее зверская, чем в книжках, печатаемых за границей. А может быть, и пострашнее. В чем дело, спросишь? Ближайшее следствие диссидентского движения, а конкретнее — «тамиздата». Я сидел на том совещании, на котором обсуждалась эта повесть. Редактор так прямо и сказал: надо показать всему миру, что мы признаем критику, не боимся обнажать наши недостатки, свободно печатаем критические сочинения. А он наверняка получил на это санкцию из Отдела культуры ЦК. И повесть эту пустили ускоренными темпами — очевидно, тоже было указание из ЦК. Нет, друзья мои, мы диссидентам должны в ножки поклониться. Не будь, например, тех разоблачительных материалов о психушках, кое-кто из нас давно сидел бы где-нибудь в Белых Столбах, а то и похуже.

Диссиденты — явление временное, говорит Берия. Вот придушим остаточки, и все. Новые появятся, говорит Железный Феликс. Прикроем диссидентов, опять перегнем палку, опять появятся новые диссиденты. А то и тайные организации появятся. Нет, брат, это надолго. Это навечно. Так теперь и будем колебаться туда-сюда, сказал Сталин. Из этого и складывается прогресс. Но есть выход, говорит Маркс. Надо опустить «железный занавес» опять, и никаких диссидентов больше не появится. Дурак, говорит Ленин. Уже поздно, прошляпили. А радио?! А книжки — сколько их бродит по стране?! А ксероксы? А магнитофоны? Вспомните еще про Китай, говорит Железный Феликс. Обратите внимание, как у нас поносят Китай. Все про нас! Можно подумать, что кто-то специально делает. Может быть и так, говорит Берия. Они там вверху между собой грызутся, — фактор тоже немаловажный.

В том-то и дело, говорит Поэт. Я берусь из того, что напечатано в Советском Союзе за один только год, собрать такую крамольную литературу, что разоблачения «тамиздата» будут выглядеть жалкими. Процесс саморазоблачения начался, и его теперь не остановишь. У нас можно напечатать в принципе любую крамолу, но при одном условии: чтобы она была не очень талантливо написана.

Идеи

Москва, конечно, унылый, серый, бездарный город. Но я люблю бродить по ее улицам. На архитектуру, исторические памятники и красоты природы мне наплевать. Дома, люди, машины, асфальт — вот моя природа и архитектурная красота. Брожу я обычно в одиночку. Думаю о чем-нибудь. О каких-нибудь пустяках.

— Все считают наше общество несокрушимым и неуязвимым, — думаю я. — А такое ли оно несокрушимое и неуязвимое на самом деле?

— Конечно нет, — говорю я сам себе в ответ. — Говорят, что слоны панически боятся мышей, а льва можно убить швейной иглой. Ткнуть в нерв, и готово.

— Верно. Но где этот уязвимый нерв нашего общества? И чем в него ткнуть?

— Банальная проблема. Нерв — руководители и их сытые приспешники. А иголка — террор. До тех пор, пока наши руководители и их холуи будут себя чувствовать в безопасности, ничто принципиально не изменится в нашей системе. Надо заставить их дрожать за свою шкуру. Божьего суда нет. Значит, надо изобрести человеческий.

— Попробуй доберись до них!

— Не надо преувеличивать. Добраться при желании можно до любого начальника, вплоть до самого Генсека. С умом, конечно. И с современной наукой и техникой. Химия, физика... Яды, бактерии, газы... Они используют эти средства давно. Так почему бы не обратить их против них самих? К тому же можно начать снизу — с Районного начальства. И затем постепенно подниматься до областного, городского, республиканского, центрального. Опыт будет накапливаться. И психологический эффект будет мощный: ждать будут, сволочи, когда дойдет до них черед.

— А зачем это тебе нужно? И что это даст?

— Хочу, чтобы и Им было плохо. Пусть поживут в страхе. Страх расплаты — единственное, что может сдержать людей.

— Но в наших условиях и террор должен быть хорош продуман и организован. В одиночку и на авось тут многого не добьешься.

— Конечно. Но сначала в людях надо разбудить интерес к этому делу. А для этого надо создать образец, достойный подражания. Кто-то должен положить этому начало.

— Что же, попробуй. У тебя для этого есть все данные Погибнешь, конечно. Но зато совершишь дело историческо го значения.

— А что тебе история?

— А что есть стоящего, кроме истории? Быть человеком значит творить историю.

— Не торопись только. Начало должно быть успешно. Плохое начало может скомпрометировать самую идею террора.

— Боюсь, что ты уже опоздал в таком случае. Помнишь историю со взрывом в метро? Эти идиоты не могли придумать ничего глупее.

— А если это провокация КГБ? Подстроили это дело, чтобы прижать диссидентов и скомпрометировать террор. В порядке профилактики, так сказать.

— Вряд ли так. Этот взрыв не имел широкого резонанса. Тут нужно что-нибудь очень эффективное, чтобы нельзя было замолчать. А КГБ на такую провокацию не способен.

— КГБ способен на все.

— Тем лучше. Значит, можно с ним сыграть. И почему ты думаешь, что КГБ не заинтересован в терроризме? Террор нашим властям тоже нужен.

— Да. Но террор неопасный и контролируемый. А такой, который думаю я, должен быть опасным и абсолютно не подконтрольным никому, кроме самих террористов.

Беседа с секретарем партбюро

Беседа с Секретарем была бестолковой, и воспроизвести ее невозможно. Но зато результативной. Я дал согласие на перевод в любой другой сектор, где ко мне будут относиться лучше, чем в этом «правофланговом соцсоревновании» за выполнение и перевыполнение. Секретарь спросил, не еврей ли я. Я сказал, что я — прямой потомок Юрия Долгорукого по матерной (как говорит кретин Барабанов) линии. Секретарь спросил, не евреи ли Смирнящев, Зайцев, Сазонов и Каплан. Я сказал, что без штанов их не видел. И вообще видеть не хочу. Зайцев, судя по фамилии, явный еврей. Секретарь сказал, что он тоже не любит этих «либералов». Я посоветовал Секретарю посмотреть личные дела упомянутых персон в отделе кадров. Он сказал, что смотрел. Но по анкетам они всегда русские, а глядишь — в Израиле антисоветской пропагандой занимаются. Я сказал, что Израиль — только предлог и способ. Он сказал, что все равно международный сионизм и утечка. От Секретаря я вышел как обосранный. Самое мерзкое, когда эти подонки почему-то видят в тебе единомышленника и начинают с тобой откровенничать. Что он во мне нашел такого, что дало ему основание видеть во мне своего? Ведь Смирнящев и Сазонов для него своее, чем я.