Воспоминания - Константин Алексеевич Коровин

Я не заметил, трудно ли играть Рубинштейну, Сарасате, Кубелику, петь Мазини, Шаляпину. Нет, они спрятали свой труд – о нем не надо вам, зрителю знать. Искусство много трудней труда, но оно – искусство, в нем не должно быть видно труда, а потому художник думает и знает, что труд артиста – другой труд. Пожалуй, нелегкое дело – расстаться с предвзятостью и рутиной, или расстаться с милой сердцу и совести подражательностью, или найти себя – личное, свое я. Надо любить, надо много поработать, чтобы не было видно труда <…>

* * *

Левитан обвязывал себе голову мокрым полотенцем с холодной водой, говорил: «Я крокодил. Что я делаю – я гасну». В каждой работе художник держит как бы экзамен: он готов отвечать, он должен победить, быть значительным – он ведь сам себя смотрит. Я ходил слушать Шаляпина всегда, когда он раздражен и сердит. Он шел петь, и пел удивительно – он побеждал. Он сказал мне однажды замечательную вещь, которую помещаю как высокую ценность для артиста. Он пел «Бориса» Мусоргского. Я ему сказал на сцене: «Ну, ты сегодня был удивителен!» «Знаешь, Константин, – сказал он, – я сошел с ума: я думал сегодня, что я настоящий Борис». Этого уже нельзя сделать, этому надо быть, но чтобы это было, надо, чтобы знание и большой труд, ранее созданный, лежали там позади творчества, надо было раньше ах как много поработать.

* * *

Вол работает двадцать часов, но он не художник. Художник думает все время и работает час в достижение, а потому я хочу сказать, что одна работа не делает еще артиста. Разрешение задач, поставленных себе, как гимн радостный, увлечение красотой – вот здесь, около этих понятий что-то есть <…>, но не могу объяснить, как это сказать, не знаю.

Надо отнестись осторожно к явлению оригинального в искусстве пластической формы, так как всякое произведение, как бы самобытно оно ни было, должно иметь в себе художественную ценность самобытного. В противном случае оно являет собой или намеренное оригинальничанье, или одностороннюю и непременно намеренную подтасовку под настоящее. Все авторы [такого] искусства, намеренного и часто подражательного, стараются назойливо и нетерпимо проводить себя настойчивейшим образом в авторов нужного искусства. У типов такого рода скромность артиста совершенно отсутствует. Они как бы с палкой в руках защищают честь своих ненужных поделок; они всегда очень сердиты, невеселы и задорны. Если вы наблюдательны, то ваше юное сердце должно заметить их скоро. При трудном, внимательном и серьезном искании вами настоящих основ искусства – формы, цвета, тона, характера и разностей, усвоив их как основные источники жизни в живописи, – ваши глаза откроются на то, чтобы различать настоящее от нарочно намеренного.

Искусство опутано плевелами, и обман симуляций горит диссонансом на заре нашей современности. Критика наша, за малым исключением, только и занимается колебанием треножника артиста, совершенно ясно выражая собой страшную психологию унтера Пришибеева, легкомысленно относясь к служению художника цивилизации, давая оценку ценностям почти всегда мимо, что меня всегда крайне удивляло. Зачем это? Мне казалось, что это закон несознательной воли, злобы, зависти, но все же явления этой злобы, проявляемой всегда в одном темпе, совершенно дают мне право думать, что авторы этих памфлетов сердятся на сознание художника, боясь, что художник лучше прочих видит всю мелкую душонку их бытия.

Но духовный мир художника чужд мести. Он молчит и даже не имеет в себе энергии протестовать против того ненормального, что и так всем ясно, и тут-то и кроется хорошо понятная игра их. Пользуясь несознательной массой, с невероятной похотливостью к словоизвержениям, с фальшиво честным взором, [они] убеждают всеми способами собраться и оплевать художника. Они беспокоятся: если он хорошо пишет, то лентяй, мало работает или плохо живет с женой, – и клевета без конца. Все, заботясь о вас, вашу музу, чистую и невинную, всегда хотят отправить в места не столь отдаленные.

Советы Константина Коровина

При составлении цвета (окраски) смотреть, что светлое, что темное.

Когда цвет не похож и в случае желания сделать его похожим, надо смотреть, насколько он темен или светел по отношению к другим цветам в картине.

Цвет в форме – смотреть взаимно, уравнивая один к другому.

Изменяя светлое-темное, не надо терять отношений цветов, то есть чем окрашены взаимно.

Писать начинать со светлых мест. Цвета светлые и темные должны контрастировать взаимно.

Образность отношений – что резче и что мягче, что молчит и что кричит, взаимно с цветом в форме.

Цвет в форме.

Контрасты парочные. Писать одно с другим.

Форма как характер.

Контраст формы. Как одна форма непохожа на другую.

Рисуя одну сторону, смотреть на другую.

Смотреть на натуру, а к себе – меньше.

Переводить глаза, и аккорды цвета в форме брать в красках с натуры – до тех пор, пока не будет похоже.

Заметки об искусстве (из дневников)

[1891]

Татьяна в комнате Онегина. Пейзаж не писать [без] цели, если он только красив – в нем должна быть история души. Он должен быть звуком, отвечающим сердечным чувствам. Это трудно выразить словом, это так похоже на музыку!

Я вовсе забыл живопись, забыл вписывать в холст натуру, вмазывать!!! Переводить глаза, сравнивать <…> Я начал совсем как-то плохо, не умея, рисовать. Нужно и надо вот рисовать на расстоянии. Нужны картины, которые близки сердцу, на которые отзывается душа <…> Нужен свет – больше отрадного, светлого. У меня все полуотсебятина. Я не добиваюсь натуры. Я не перевожу глаза и понапрасну не делаю светов и цветов.

Этюды для этюдов писать – большая скука, нужно писать этюды для картины: например, воздух в данном освещении поштудировать к картине. А то, что называется пейзажем, есть моя написанная «Осень». В ней была какая-то особенная любовь к природе, что было в моем раннем детстве.

Сама красота зависит (и сила впечатления) от правды в живописи.

Нужно работать тоньше мотив, и самую правду брать верней, и цель и задачу доконченней. Нужно отходить от себя и быть, глядя на вещь, посторонним. В живописи нужно быть умно оригинальным – от сердца.

* * *

Петербург. Болит моя грудь. Люди, вы такие дикие! В вас нет Бога. Я художник, вся зависимость моя есть от общества, а вы не хотите обратить вашего внимания.

Сегодня у Лейнера слышал о картине – в тихой обители. Когда же я наконец начну экономию здоровья, жизнь труда разумного и