Грозное лето - Михаил Соколов

И — самое главное: требовал президент Пуанкаре в бытность в Петербурге перед войной.

Янушкевич рассказывал, как Палеолог тогда приступил в Знаменском дворце с ножом к горлу великого князя в первые часы войны и домогался:

— Через сколько дней, ваше высочество, вы перейдете в наступление?

Великий князь помпезно ответил:

— …Может быть, я даже не буду ждать того, чтобы было окончено сосредоточение моих войск. Как только я почувствую себя достаточно сильным, я начну нападение. Это случится, вероятно, четырнадцатого августа по европейскому календарю.

То есть через две недели после начала мобилизации. А по планам развертывания России требовалось шесть недель для окончания ее в ближайших военных округах, а вместе с Сибирскими и Туркестанскими округами — два с половиной месяца.

Часом раньше Палеолог был у царя в Петергофе и требовал от него того же:

— Французской армии придется выдержать ужасный натиск тридцати пяти германских корпусов. Поэтому я умоляю ваше величество предписать вашим войскам перейти в немедленное наступление, иначе французская армия рискует быть раздавленной — и тогда вся масса германцев обрушится против России.

Царь тогда ответил:

— Как только закончится мобилизация, я дам приказ идти вперед. Мои войска рвутся в бой. Наступление будет вестись со всею возможной силой. Вы, впрочем, знаете, что великий князь Николай Николаевич обладает необычайной энергией.

Жилинский тоже хотел помочь Жоффру и его армии, ибо, будучи начальником генерального штаба, сам редактировал союзный договор с Францией, в первой статье которого было записано:

«Если Франция подвергнется нападению Германии или Италии, поддержанной Германией, Россия употребит все свои наличные силы для нападения на Германию».

То есть Россия прежде всего и ранее всего гарантировала поддержку Франции в случае нападения Германии, а не наоборот. И лишь далее следовало ответное обязательство Франции:

«Если Россия подвергнется нападению Германии или Австрии, поддержанной Германией, Франция употребит все свои наличные силы для нападения на Германию».

Жилинский хорошо помнил, как великий князь говорил в своем огромнейшем кабинете, в Знаменском дворце, на совещании командующих армиями:

— Господа генералы, германские армии непременно устремятся в рельгию, чтобы завернуть свой правый фланг и атаковать никакими фортификациями не защищенный Париж. Не скрою от вас, что правительство нашей доблестной союзницы намерено объявить Париж открытым городом. Государь повелел мне прийти на помощь нашей союзнице незамедлительно и, уничтожив германскую армию в Восточной Пруссии, очистить путь моим доблестным войскам на Берлин.

— Сколько выставила Германия против союзников? — спросил великий князь, не обращаясь ни к кому конкретно.

Ответил Данилов, генерал-квартирмейстер ставки верховного, подойдя к огромной карте, лежавшей на таком же огромном столе:

— Сейчас против Франции действуют миллиона полтора солдат и не менее пяти тысяч орудий всех калибров, а скорее всего — более пяти тысяч.

— А в Галиции сколько может быть выставлено против нас австрийских солдат и орудий? — продолжал великий князь.

— В Галиции против нас может быть выставлено свыше восьмисот тысяч солдат…

— Сколько можем выставить мы? — допрашивал великий князь и нанес на карту названные Даниловым цифры.

— Семьсот тридцать четыре батальона и шестьсот три эскадрона, при двух тысячах шестистах шестидесяти семи орудиях, — ответил Данилов, не задумываясь.

Жилинский тогда искренне пожалел Янушкевича и готов был сказать ему: «Да уймите же вы этого наглеца! Вы же — начальник штаба ставки верховного, а не писарь генерал-квартирмейстера!»

Янушкевич, изящный и даже немного кокетливый, наблюдал за всем происходящим с олимпийским спокойствием и влюбленно следил за худым, заросшим небольшой бородой, продолговатым лицом великого князя, готовый, кажется, предупредить малейшее его желание, и вовсе не обращал внимания на своего подчиненного. Но великий князь ламетил мрачный взгляд Жилинского и нетерпеливо спросил:

— Вы не согласны с данными генерала Данилова, генерал Жилинский?

— Никак нет, ваше высочество. У генерала Данилова блестящая память, но дело в том, что полковник Редль, начальник австрийской разведки, у коего мы купили план развертывания австрийской армии, застрелился.

Великий князь был крайне удивлен и спросил:

— То есть вы хотите сказать, что наши предположения о противнике на юго-западном театре могут оказаться не теми, какими мы их представляем?

— На этот вопрос трудно ответить, ваше высочество, но коль Редль покончил с собой, — полагаю, что австрийцы узнали о продаже плана войны с нами, а значит, и могут всо изменить, — ответил Жилинский.

— Когда вам стало это ведомо? И от кого?

— От нашей агентуры — несколько месяцев тому назад. И от полковника Мясоедова. Он просился ко мне, на северо-западный театр, в разведку. Я отказал ему, так как о нем ходят всякие слухи.

Данилов самоуверенно, даже вызывающе, заметил:

— Я этого не предполагаю, ваше высочество. Возможна провокация: Мясоедов часто охотился с кайзером в пограничном районе Палангена, и я предполагаю…

И великий князь пришел в негодование.

— Меня не интересует, что вы предполагаете, — оборвал он Данилова. — Меня интересует дислокация сил противника на юго-западном театре, а оная, оказывается, вам совершенно неведома. Как я буду концентрировать мои войска? Куда их направлять? — И обратился к скромно стоявшему в стороне главнокомандующему юго-западным театром Иванову: — Что вы можете сказать мне по этому поводу, генерал Иванов?

Иванов пригладил свою расчесанную надвое большую роскошную бороду, пожал плечами и ответил неуверенно:

— Трудно что-либо возразить Якову Григорьевичу, ваше высочество, но к его словам безусловно следует прислушаться и проверить местоположение противника у границы.

— Проверьте и доложите мне.

— Слушаюсь.

— А вам, генерал Данилов, я делаю порицание за то, что вы строите план нашей атаки австрийцев на сомнительных данных, — сделал великий князь выговор Данилову.

Янушкевич торжествовал: так поддеть Данилова, которого и он недолюбливал, мог не всякий, однако Данилов нисколько не смутился и продолжал докладывать:

— …Таким образом, на юго-западном театре на данный момент, в пунктах сосредоточения наших войск, имеется пока от четырехсот пятидесяти до четырехсот семидесяти батальонов.

— Четыреста пятьдесят или четыреста семьдесят? — прервал его великий князь.

Янушкевич отчеканил:

— Пока, ваше высочество, на месте сосредоточения имеется всего четыреста семьдесят батальонов.

— Благодарю… Покажите вашу диспозицию, которую мы предпишем командующим театрами.

Янушкевич подошел к столу, на котором находилась карта, взял ее и, поискав глазами, на что ее повесить, не нашел и распустил до самого пола.

Великий князь поднял ее над головой, и она как бы повисла на стене.

Теперь докладывал Янушкевич:

— Западная группа из четвертой и пятой армий, командующие соответственно генералы Зальц и Плеве, здесь присутствующие…

Генералы Зальц и Плеве стукнули каблуками сапог, как бы представляясь, хотя великий князь знал их отлично.

— Садитесь, господа. В ногах правды нет, — бросил он.

Янушкевич продолжал:

— Эти армии будут действовать на театре Люблин — Ковель, общая численность штыков — семь с половиной корпусов, сабель — восемь с половиной кавалерийских дивизий. Это — западная группа, дислоцируемая вот здесь, от Западного Буга до Вислы. Далее: третья армия, командующий генерал Рузский…

Генерал Рузский поднялся, поправив пенсне, звякнул шпорами и кивнул белой, с ежиком, головой, но великий князь сказал:

— Сидите, господа. И можете не вставать.

Жилинский бросил незаметный взгляд на Рузского и вспомнил слова Сухомлинова о нем: мечтал о командовании юго-западным театром или вашим, и я не уверен, что он не отказался от сей фантазии. Демократ и любит болеть всякий раз, когда от него требуется напряжение всех сил.

А Янушкевич совсем вошел в роль и говорил, как будто лекцию читал в академии, — свободно, со знанием дела:

— Оперативно эта армия называется Ровненской, вот здесь ее дислокация, Луцк — Кременец. Состав: четыре с половиной корпуса штыков и четыре кавалерийских дивизии сабель, направлена на Львов. Наконец, восьмая армия генерала Брусилова…

Брусилов поднялся молодо, хотя был старше великого князя, кивнул седой головой, на которой блестели большие залысины, и тотчас сел.