Грозное лето - Михаил Соколов

Жилинский со сдержанным раздражением сказал:

— Вы знаете, что в Знаменском дворце, у великого князя, я и Янушкевич буквально угораривали его высочество не спешить с началом наступления, пока армия не сосредоточится на исходных рубежах со всем необходимым для наступления, но на великого князя действовал государь, на государя — французский посол Палеолог, а на того — Пуанкаре, конечно. И великий князь торопил всех. А что же теперь-то спорить? Теперь следует воевать, мой друг. Притвица мы побили, бог дал, теперь давайте бить Гинденбурга, а там — посмотрим, что делать дальше…

И тут Самсонова дернула нелегкая сказать:

— Побили, но разбили ли?

Жилинский подумал: «Опять — за свое», — и досадливо произнес:

— Но ведь не я же отдал приказ об отступлении за Вислу?

— Это была ошибка. Гениальная ошибка Притвица, — сказал Самсонов.

Жилинский широко раскрыл глаза и не знал, что и ответить на это. Одно он мог сказать с полной определенностью: «Вы сошли с ума, генерал Самсонов», но так говорить было бестактно, и он назидательно, как старший по положению, решил поправить Самсонова:

— Ну, и упрямец же вы, однако, простите великодушно. Притвиц принужден был отступить, теснимый нашей первой армией. О какой ошибке в его действиях можно говорить? Вздор же это!

Самсонов подумал: да что у него, у Жилинского, голова дубовая, коль он не может понять сих элементарных вещей? И настойчиво повторил:

— Притвиц допустил гениальную для Жоффра ошибку, отдав приказ о прекращении Гумбиненского сражения и об отходе за Вислу, и Мольтке именно поэтому вынужден, на всякий случай, передислоцировать с запада несколько корпусов на восток. Но тем самым он нарушил всю дислокацию и все планы. войны германской армии на западе.

— А мы именно этого и добиваемся, чтобы Мольтке снял с запада несколько корпусов и тем облегчил положение наших союзников и оборону Парижа, если не его спасение!

— Да. Мы этого желаем, — без восторга повторил Самсонов, будто и не интересовался этими словами Жилинского, и продолжал: — Но, ослабляя ударные армии Клука или Бюлова или кого там еще, Мольтке тем самым предоставляет Жоффру возможность вздохнуть, а затем контратаковать противника и отбросить его. Вы догадываетесь, Париж будет спасен. И вы еще догадываетесь, что вся война может принять совсем иной оборот, и Мольтке уже воюет на два фронта, на Западном и на Восточном, что Германии не под силу — она задохнется.

Жилинский еще не очень-то понял значение слов Самсонова и воскликнул:

— Ну, туда ей и дорога! Надо молить бога, чтобы они сделали это возможно скорее и чтобы кайзер оставил наконец мечту о разгроме сначала Франции, затем России. Нам именно выгодно, чтобы война протекала на обоих фронтах, ибо что русскому здорово, то немцу — смерть. Что же тут гениального свершил Притвиц?

— Спасая восьмую армию и снимая с запада корпуса для ее подкрепления, Мольтке теряет Париж. Это и сделал Притвиц своей ошибкой, — заключил Самсонов так уверенно и спокойно, как будто лекцию читал перед новочеркасскими кадетами.

Жилинский поднял свои вечно нахмуренные светлые брови, посмотрел на него с явным любопытством и, откровенно сказать, даже с тайной завистью и подумал: «А голова-то светлая. И даже, если хотите, думающая оригинально: Мольтке действительно мог испугаться паники, которую устроил ему Притвиц после Гумбинена, и решил усилить восьмую армию. За счет западного театра. В ущерб своим же замыслам — поскорее покончить с Парижем…»

— Не будем гадать, о чем печется Мольтке и почему присылает, по вашим сведениям, — подчеркнул он, — свежие корпуса с запада. Но если присылает, значит, надеется и без оных взять Париж. А сие может означать, что нам долженствует со всем рвением и наивозможно скорее атаковать Берлин. Вот тогда-то Мольтке принужден будет действительно снять для защиты своей столицы не корпуса, а армии. В этом будет спасение наших союзников, — нравоучительно заключил он.

Самсонов возмутился: «Это же — бедствие! Русские военачальники пекутся о столицах своих союзников куда больше, чем о собственной, чем о своей земле, о своих солдатах!»

Но он понимал: не здесь и не ему должно вести об этом споры, да и бесполезны они, ибо конвенция с Францией утверждена высочайшим именем государя и ни один человек в России не может ни обсуждать, ни оспаривать ни одной ее буквы. «Так не лучше ли вообще об этом не думать и не навлекать на себя упреки в своеволии, в анархизме, а то, не дай бог, еще и в крамоле?» — рассуждал он и сказал:

— Мне пора, ваше превосходительство. Разрешите узнать, что же ставка намерена предпринять в ответ на мои просьбы? Второй корпус генерала Шейдемана вы можете вернуть мне?

— Он переведен в первую армию повелением верховного главнокомандующего, — сухо ответил Жилинский.

— Недостающую третью гвардейскую дивизию вы можете вернуть в двадцать третий корпус генерала Кондратовича?

— Она нужна первой армии для защиты Гродно. У вас остается Кексгольмский полк.

— Первый корпус я могу посылать севернее Сольдау, в случае необходимости?

— Он подчинен лично великому князю, а оный запретил пользовать его по нашему усмотрению.

— Значит, и о смене Артамонова невозможно говорить?

— Нет.

— И Благовещенского? — продолжал Самсонов, все более теряя терпение.

И тут потерял терпение сам Жилинский и грубо ответил:

— Ваше превосходительство генерал Самсонов, у меня — не цейхгауз генералов, к тому же ни одного командующего корпусом и дивизией я не могу уволить с должности без повеления великого князя.

Самсонов туже надел фуражку, поправил ремень на кителе и попрощался:

— Прощайте, ваше превосходительство Яков Григорьевич. Больше мы не увидимся.

И пошел, оставив Жилинского в полном недоумении и даже некоторой растерянности.

Жилинский прошелся взад-вперед по кабинету, потом позвал Александра и сказал:

— Штабс-капитан, завтра рано утром вылетайте в район действий первой армии и поищите противника. Можете прежде навестить Ренненкампфа и осведомиться у него, где он видит противника, коль утверждает, что преследует его. А когда приедет великий князь, вручите ему пакет от Александра Васильевича, — он просил меня об этом.

— Слушаюсь, ваше превосходительство, — ответил Александр.

— Впрочем, пакет вручать его высочеству не надо. Великий князь уволит генерала Самсонова…

Александр подумал: да, уволит…

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Жилинский был раздражен: Самсонов вздумал поучать его, главнокомандующего фронтом и бывшего начальника генерального штаба, уму-разуму! Да еще стращать всякими страхами возможных неудач кампании. Эка провидец сыскался! Нет, батенька Александр Васильевич, зазнались вы сверх всякой меры, и, узнай о ваших прожектах великий князь, придется вам возвращаться на Кавказские воды, подлечить нервы, а воевать вместо вас придется другому генералу.

И вслух задумчиво произнес:

— Чего вы испугались, уважаемый Александр Васильевич? Угрозы со стороны первого резервного корпуса Белова, могущего атаковать ваш шестой корпус Благовещенского? Но как же можно атаковать Благовещенского, имея в тылу наш второй корпус Шейдемана? Это же — чистейшая авантюра. Так что вы именно и задаете труса, как я вам и сказал…

Да, началось все хорошо: поражение противника под Гумбиненом на севере Восточной Пруссии, близкое взятие Сольдау, Нейденбурга и Ортельсбурга — на юге. У кого повернется язык сказать, что он, Жилинский, плохой главнокомандующий фронтом? Конечно, если бы Самсонов не тянулся к границе на волнах, — как сказать? Могло статься, что Мольтке вынужден был бы передислоцировать с запада на восток целую армию в видах укрепления Берлина. Но…

— Но я же предлагал вашему высочеству подождать, пока Самсонов достигнет германской границы, а уж тогда атаковать восьмую армию всеми силами наших двух армий. Но вы не соблаговолили согласиться со мной.

Нет, он не прикидывался всезнайкой, а говорил так потому, что хорошо запомнил военную игру в Киеве как главнокомандующий Северо-Западным фронтом, он проиграл тогда сражение с германцами в Восточной Пруссии, хотя военный министр Сухомлинов, руководивший игрой, и генерал-квартирмейстер Данилов и написали победный рапорт царю: «Игра дала весьма богатый материал по проверке правильности конечного развертывания и планов ближайших наших действий в случае войны на западных границах». Он знал, что это было далеко не так, и, когда война началась и когда он стал действительно главнокомандующим Северо-Западным фронтом, он решительно выступил против начала боевых действий ранее окончания полного изготовления обеих его армий, Самсонова и Ренненкампфа. Но что он мог сделать, если царь требовал наступления, великий князь требовал наступления и генерал Жоффр требовал, а с генералом Жоффром великий князь подружился на маневрах французской армии два года тому назад и был награжден там почетным значком французской армии, который носил сейчас как дорогую реликвию.