Государь (сборник) - Никколо Макиавелли

Глава XIII

Из малого стать великим легче, пользуясь хитростью, а не силой

Я почитаю за несомненную истину, что людям малоизвестным невозможно достичь высших ступеней, не прибегая к силе или хитрости, если только они не получают новые звания от других в пожалование или по наследству. Думаю также, что одной силы здесь бывает недостаточно, а вот одной хитростью можно обойтись. В этом легко убедиться, читая жизнеописания Филиппа Македонского, сицилийца Агафокла и многих им подобных, из низкого или даже ничтожного звания поднявшихся на трон и добившихся величайшей власти. Ксенофонт в биографии Кира показывает необходимость обмана, изображая первый же поход, снаряженный им против царя Армении, сплошной цепью хитростей, в результате которых Кир захватил его царство. Вывод Ксенофонта состоит в том, что государь, желающий вершить великие дела, должен научиться обманывать. Кроме того, советник неоднократно наущал Кира обманывать царя мидян, Киассара, брата своей матери; Ксенофонт доказывает, что без этого Кир не смог бы достичь будущего величия. Навряд ли можно сыскать человека, родившегося в безвестности и поднявшегося на вершину власти прямым путем, с помощью одной силы, хотя довольно примеров достигших этого одними уловками, как, скажем, Джован Галеаццо, который устранил от власти в Ломбардии мессера Бернабо, своего дядю, и занял его место. А то, что вынуждены делать государи в начале своей карьеры, тем более необходимо для республик, пока они не достигли могущества, позволяющего добиваться всего силой. Все поступки римлян, как случайные, так и осознанные, вели их к величию, поэтому и названные приемы были им не чужды. Трудно представить себе больший обман, чем принятый у них вначале способ заключать союзы, ибо, прикрываясь званием союзников, они порабощали окрестные народы, в том числе латинов и прочих. Сперва Рим воспользовался их оружием, чтобы покорить соседей и приобрести как можно больше влияния, затем, когда эти предприятия увенчались успехом, он достиг такого могущества, что сам мог побороть любого. Латины не замечали надетого на них ярма, пока не стали очевидцами двух поражений самнитов и заключенных ими с римлянами соглашений о мире. Эта победа превознесла имя римлян среди удаленных государей, которые благодаря ей только услышали о них, но еще не почувствовали силу их оружия, однако у тех, кто был знаком с римским войском, в том числе и у латинов, она породила подозрение и зависть. Эти страхи и сомнения были столь велики, что не только латины, но и колонии римлян в Лациуме, а также кампанцы, которых они только недавно обороняли, восстали против римского владычества. Как мы уже говорили выше, латины начали эту войну так же, как и начинали большинство войн, напав не на римлян, а выступив против самнитов на стороне сидицинов, против которых самниты воевали с разрешения римлян. А то, что выступления латинов вызвал вскрывшийся обман, доказывают слова Тита Ливия, вложенные в уста латинского претора Анния Сетина, который в собрании латинов высказался так: «Nam si etiam nunc sub umbra foederis aequi servitutem pati possumus» etc [37] . Таким образом, римляне в своих первых предприятиях не чурались etiam [38] обмана, каковой всегда был необходим для желающих перейти от скромных начинаний к великим свершениям и тем меньше подвергался порицанию, чем более был скрытным, как у римлян.

Глава XIV

Люди часто обманываются, надеясь своим смирением победить чужую гордыню

Довольно часто можно наблюдать, что смирение не только бесполезно, но и вредно, в особенности если расточать его перед людьми беззастенчивыми, затаившими против тебя злобу из зависти или по какой-либо другой причине. Тому свидетельством служит описание причины войны между римлянами и латинами у нашего историка. Когда латины напали на самнитов и последние пожаловались на них римлянам, те не стали вмешиваться, не желая раздражать латинов; однако это не только раздражило их, но и вызвало еще больший прилив отваги, так что очень скоро они объявили о своей вражде. Об этом свидетельствуют слова того же латинского претора Анния на том же собрании, звучавшие так: «Tentastis patientiam negando militem: quis dubitat exarsisse eos? Petulerunt tamen hunc dolorem. Exercitus nos parare adversus Samnites, foederatos suos, audierunt, nec moverunt se ab urbe. Unde haec illis tanta modestia, nisi conscientia virium, et nostrarum, et suarum?» [39] Это место яснее ясного показывает, как терпение римлян подстегнуло дерзость латинов. Так что государь никогда не должен терять своего достоинства, и, заключая равноправный договор, ему не следует идти на уступки, если он не может или не считает себя в состоянии в случае надобности не делать таких уступок; ведь если обстоятельства заставляют его идти на уступки, для него почти всегда лучше бросить вызов силе, а не склониться перед угрозой силы. Если ты идешь на уступки из страха, значит, ты хочешь избежать войны, но в большинстве случаев это не удается, ибо если ты уступишь противнику и выкажешь этим свою трусость, он на этом не остановится и захочет отнять у тебя все остальное. Презирая тебя, он не станет церемониться; в то же время поступок, говорящий о слабости или трусости, охладит твоих сторонников. Если же ты, узнав о намерениях противника, сразу станешь готовиться к бою, даже будучи слабее его, это вызовет уважение как врага, так и других соседних государей. Кое-кто из них выступит на защиту, видя твою готовность, чего в противном случае он никогда бы не сделал. Все это относится к войне с одним противником; если же их несколько, то привлечь одного из них на свою сторону ценой уступки части владений, чтобы ослабить враждебный лагерь, всегда считалось разумным даже в разгар войны.

Глава XV

Слабым государствам присуща нерешительность, а запоздалое принятие решений всегда приносит вред

Продолжая это рассуждение по поводу начала войны между латинами и римлянами, следует заметить, что при рассмотрении всяких дел следует вникать в суть принимаемого решения, а не ходить вокруг да около в ожидании, пока все само собой прояснится. Ярким примером служит совет латинов, собранный ими, когда они захотели отделиться от римлян. Последние, заметив брожение в умах латинских народов, пожелали удостовериться в их дурном расположении и узнать, нельзя ли вернуть их, не прибегая к оружию, поэтому они послали сказать им, чтобы те выслали в Рим восемь граждан для переговоров. Услышав об этом, латины, которые прекрасно сознавали, что многие их поступки были не по душе римлянам, созвали совет, чтобы выбрать послов и определить линию поведения, которой они должны будут придерживаться в своих речах. И во время этого обсуждения на совете претор Анний сказал так: «Ad summam rerum nostrarum pertinere arbitror, ut cogitetis magis, quid agendum nobis, quam quid loquendum sit. Facile erit, explicatis consillis, accomodare rebus verba» [40] . Эти слова в высшей степени справедливы, и всякий государь и республика должны их усвоить, ибо, строя предположения и догадки о том, каковы намерения другого, невозможно приспособить к ним свои речи; но когда решение принято, план действий намечен, слова придут сами. Я сделал это замечание тем охотней, что мне часто приходится видеть, как подобная нерешительность была помехой в действиях нашей республики, к ее ущербу и стыду. Но в рискованных предприятиях, там, где требуется проявить отвагу и решительность, люди слабые всегда станут колебаться, если им надо будет дать совет и выработать определенный план действий.

Не меньший вред, чем неопределенность, наносят медлительность и запаздывание в принятии решений, особенно когда речь идет о помощи другу. Промедлив, ты обесцениваешь свой поступок и создаешь ущерб для себя. Подобный недостаток бывает вызван малодушием и бессилием или злым умыслом тех, кто принимает решения, ибо они, побуждаемые собственной жаждой погубить государство или исполнить какое-то другое свое желание, всячески мешают и противодействуют тому, чтобы решение состоялось. Ибо добрые граждане никогда не станут затягивать решения, особенно в деле, не терпящем отлагательства, даже если увидят, что народные пристрастия клонятся не в ту сторону. По смерти сиракузского тирана Гиеронима, во время великой войны между карфагенянами и римлянами, жители Сиракуз обсуждали, кого им избрать союзником: Рим или Карфаген. В пылу разногласий никак не удавалось принять то или иное решение, пока Аполлонид, одно из первых лиц в Сиракузах, не выступил с преисполненной благоразумия речью и не показал, что достойны осуждения не сами по себе сторонники римлян или карфагенян, но неопределенность и медлительность в принятии решений, которые могут погубить республику. Любая определенность, к чему бы она ни вела, давала надежду на лучший исход. Трудно сыскать у Тита Ливия место, более наглядно, чем здесь, показывающее вред нерешительности. Сходный вывод можно сделать и из той же истории латинов. Они просили помощи против Рима у лавинийцев, но те столько времени затягивали решение, что когда они вышли со своим подкреплением за ворота города, пришло известие о поражении латинов. Тогда их претор Милионий сказал: «За этот короткий путь нам придется дорого заплатить римлянам». Если бы они в свое время решили помогать или не помогать латинам, то во втором случае они не раздражили бы римлян, а в первом, не задержав подмогу, могли бы своими силами способствовать победе; промедление же в любом случае обрекало их на поражение, как оно и случилось.